Страница 10 из 102
Через главный вход — «Восточные ворота» вступаем на территорию дворца. Нас встречают бронзовые львы, фениксы и драконы. Идем мимо «Дворца гуманности и долголетия», «Сада благоухания и мира», затем по длинной, более чем полуторакилометровой, красивой галерее «Чанлан» — «Длинной галерее», вытянувшейся как разноцветный дракон от «Ворот, приглашающих Луну» на востоке до «Беседки для писания на камне» на западе. Затем от «Главной арки», расположенной внизу, на самом берегу озера, через «Дворец облачных высот» и «Храм сияния добродетелей» можно подняться на вершину «Горы долголетия».
Летний императорский дворец действительно красив. Он красив и великолепными, в китайском стиле, павильонами, галереями, беседками, искусно украшенными старокитайскими орнаментами и резьбой, и пышной зеленью, кустарником, цветами, и гармонией поэтических имен и названий, и чудным ансамблем, который создают гора, архитектурные постройки и озеро.
Но «тайфун» не пощадил и этот уголок древнего искусства. Он свирепствовал и бушевал здесь, оставив страшные следы опустошения. То, что создавалось веками, было разрушено за несколько дней или недель. В разгромленных залах вместо шедевров старого китайского искусства видишь только бюсты, портреты, надписи и лозунги. Портреты и бюсты — Мао Цзэ-дуна. Лозунги и надписи — цитаты из его сочинений. Смотришь на полуразрушенные, израненные скульптуры и орнаменты, на измазанные несмываемой краской чудесные картины в галерее «Чанлан» и вспоминаешь, что на богатства этого парка покушались не раз — и англофранцузские интервенты, и позднее объединившие свои силы восемь западных империалистических государств, и чанкайшистские реакционеры, и японские оккупанты. Но каждый раз парк возрождался во всей своей красоте. Возродится он и теперь. «Тайфун» побеснуется и, оставив после себя разрушения, уйдет, а красота останется. Потому что красота — это воплощение народного духа и народного гения, а народ вечен.
Рядом с Летним дворцом, внизу, под красивой белой пагодой, на склонах «Горы нефритового источника», за толстыми каменными стенами спрятался другой дворец. Иногда за приоткрытыми тяжелыми, коваными воротами можно разглядеть аллеи из цветов, зеленые купы ветвистых деревьев, боязливо поднявших лохматые головы над стенами, зеленоватые воды потока, проложившего здесь русло. Этот уголок словно пышный оазис среди выжженной степи. Говорят, это летняя резиденция Мао Цзэ-дуна.
«Волги» тихо едут мимо высоких каменных стен, сигналы здесь запрещены.
«15. IX.67 г.
…Я надеялся, что история с моим медицинским сертификатом закончилась. Но это было наивностью с моей стороны. Едва начался рабочий день, резко зазвонил один из «оперативных» телефонов нашего посольства. Распоряжение было коротким и категоричным: сегодня «от двух до пяти часов» явиться в соответствующее санитарное учреждение для повторной прививки. «Повторной» потому, что мне уже делали прививку в Софии, но как это доказать? Моя «желтая» книжка еще не поступила. Ничего не поделаешь, порядок есть порядок.
В назначенный час я явился в соответствующее медицинское учреждение и передал противохолерную вакцину швейцарского производства, которую мне дал врач чехословацкого посольства.
Последовал категорический отказ:
— Мы не можем вам делать прививку этой вакциной.
— Я согласен на китайскую вакцину.
Врач в белом халате подает мне термометр. Перед прививкой нужно измерить температуру. Только я поставил градусник, как молодой человек, худой, в очках, видимо хунвэйбин, сел за заваленный «красными книжками» столик, взял одну из них и начал громко на абсолютно непонятном китайско-русском языке читать заранее отобранные цитаты. Через несколько минут он закрыл «красную книжку» и пригласил меня на инъекцию в соседнюю комнату, где меня ожидал врач».
«16. IX.67 г.
…Эту ночь я тоже не спал. Репродукторы гремели непрерывно. На одном из коктейлей я заговорил об этом с главой индийского посольства. Он ответил мне восточной поговоркой: «Если хочешь извести кого-нибудь, лиши его сна».
За что изводят нас?»
По какому-то поводу, а возможно, и без повода, я уже не помню, у нас собрались коллеги из посольств социалистических стран.
Я разговариваю с Фаркашем, с Имре Фаркашем, главой венгерского посольства, с которым мы знакомы много лет, еще с того времени, когда оба работали первыми секретарями посольств наших стран в Москве. Но с тех пор прошло несколько лет, наша беспокойная служба разметала нас по разным краям и государствам. И вот дипломатическая работа снова свела нас — на этот раз в Пекине. Но не надолго. Фаркаш уже упаковывал чемоданы перед отъездом в другую страну. Я смотрю на него и с трудом узнаю. Он постарел, похудел, от бессонницы и волнений глаза опухли и слезились.
— Что сказать тебе, друг… Это не служба, а ад. Нет, не только из-за климата… Климат здесь действительно тяжелый, но его как-то переносишь. Но можно ли долго переносить другое — постоянное напряжение… Ложишься спать, а нервы у тебя напряжены до предела, в голове шум и боль, глаза не закрываются. И становится все труднее. Слава богу, моя служба здесь заканчивается. А ты, дорогой, закаливай нервы, запасайся терпением.
Кто-то поднял тост:
— Не забывайте, товарищи, что, несмотря ни на что, есть Китайская коммунистическая партия, китайский народ. Не нужно быть пессимистами!
— Пессимистами… А знаете, кто такой пессимист? — спросил Стефан, глава польского посольства, молодой красивый блондин, подняв руку с изуродованным пальцем. Таким палец останется навсегда. Эту травму ему нанесли разъяренные хунвэйбины, когда он провожал советских женщин и детей в пекинском аэропорту. Стефан просит слова для тоста. Но произносит не тост, а рассказывает на забавном русско-польском языке только что услышанный анекдот. — Знаете, кто такой пессимист? — снова спрашивает он громко, обращаясь ко всем нам. И сам отвечает: — Пессимист — это бывший оптимист, проживший хотя бы год в Пекине.
Раздается громкий смех…
«17. IX.67 Г.
…В последние дни печать усиленно пишет о «великом стратегическом плане Мао». Нет ни одной центральной или провинциальной газеты, ни одной дацзыбао, в которой не упоминалось бы об этом плане. Однако напрасно искать в официальной печати ответ на вопрос, что же представляет собой этот «великий план». Одна из дацзыбао, прочитанная нашим сотрудником, проливает некоторый свет на этот вопрос. Суть этого плана — в создании революционных комитетов, опорных пунктов в отдельных районах и провинциях Китая. «Создание революционных комитетов в Шанхае и в провинции Шаньдун, — говорится в дацзыбао, — имеет решающее значение для Средне-Восточного Китая, создание ревкомов в провинции Шаньси с центром Тайюань и в Пекине имеет такое же значение для Северного Китая, в провинции Хэйлунцзян с центром Харбин — для Северо-Восточного Китая, в провинции Гуйчжоу с центром Гуйян — для Юго-Западного Китая».
В той же дацзыбао подчеркивается «огромное значение» реорганизации военного округа во Внутренней Монголии, что позволит оборвать связи «внутренней контрреволюции с советскими ревизионистами». Такое же значение придается борьбе за власть в провинции Синьцзян.
Но это, видимо, лишь отдельные элементы «территориального аспекта» «великого стратегического плана». Через несколько дней другая дацзыбао раскрыла некоторые «политические» и «идеологические» аспекты этого плана: «Великий вождь, председатель Мао обращается к нам с призывом — широко развернуть массовую революционную критику, развивать и укреплять великое революционное объединение «трех сил»[3], укреплять и усиливать диктатуру пролетариата; развернуть движение в поддержку армии и проявлять любовь к народу и, продолжая революцию, стимулировать развитие производства, повышать революционную бдительность, решительно давать отпор подрывной деятельности внутренних и внешних классовых врагов»».
3
Имеется в виду армия, революционные массы (то есть хунвэйбины и цзаофани) и часть партийных работников. — Прим. перев.