Страница 86 из 88
2. Ошибочная политика и постоянные трудности в сельскохозяйственном производстве. В течение многих лет, начиная со стремительной коллективизации и массовых репрессий и кончая декретами Н. С. Хрущева, ограничившими возможность индивидуального животноводства, основу сельскохозяйственной политики составляла не столько забота о всестороннем развитии экономики села и роста производительности земли, сколько задача максимального изъятия сельскохозяйственных продуктов при минимальных бюджетных затратах. Лишение сельского населения ряда элементарных гражданских прав (беспаспортный режим), формы управления, основанные главным образом на принуждении, и непрерывные декреты создавали ситуацию подавления серьезной науки, представленной Д. Н. Прянишниковым, Н. И. Вавиловым, А. Г. Дояренко, Н. М. Тулайковым, П. Н. Константиновым и другими. Эта наука, имевшая международные традиции, не могла служить теоретической основой непрерывного политического экспериментирования, достигшего невиданных размеров при Н. С. Хрущеве. В противовес ей активно создавалась и поддерживалась другая «наука», цинично пользовавшаяся оружием обещаний и обмана, признававшая в первую очередь не законы природы и законы производства, а решения на государственном уровне. Такой «передовой» наукой и стал лысенкоизм, существовавший только благодаря поддержке политической и государственной власти. По тому же принципу, по которому возникли государственная философия, политэкономия, социология, создавалась и государственная агробиология, лишенная международных традиций, объективных критериев и идеалов.
Практические мероприятия в сельском хозяйстве, инициатором которых был Т. Д. Лысенко, — лишь спутники тех кардинальных и еще менее обоснованных мероприятий, проводившихся Сталиным и особенно Хрущевым и приведших к значительно более серьезному ущербу. Конфликт с серьезной наукой (и не только в области сельского хозяйства) возник первоначально не у Т. Д. Лысенко. Этот конфликт возник у Сталина, а позднее у Хрущева. Т. Д. Лысенко был следствием этого конфликта — он был тем суррогатом науки, который потворствовал политическим методам и тактике обоих лидеров. В условиях нормальной демократической обстановки Т. Д. Лысенко был бы рядовым провинциальным агрономом с элементами фанатизма и обскурантизма, которых много и сейчас в любой стране, но их никто не ставит во главе науки.
3. Особенности нашей прессы с конца двадцатых годов создавать возможность избирательной поддержки угодного политическому руководству научного направления и полного зажима выступлений его противников. При всем огромном разнообразии издающихся газет и журналов в прессе существовали четкая централизация и субординация. Критика в газетах статей, опубликованных «Правдой», практически была невозможна. На страже официально поддерживаемых концепций стояла цензура. Я знаю десятки случаев, когда цензура «снимала» уже подготовленные к печати или набранные статьи с прямой или косвенной критикой Т. Д. Лысенко (до смерти И. В. Сталина цензура просматривала публикуемые материалы трижды: в рукописи, в верстке и сигнальные экземпляры перед выходом в свет. С 1956 года просмотр рукописей цензором был отменен и оставались лишь последние две стадии работы).
Примерно с 1934 года по октябрь 1964-го, то есть за 30 лет центральная печать не пропустила ни одной серьезной статьи с критикой лысенкоизма. Исключение составляла короткая заметка С. С. Станкова в 1954 году с критикой теории «порождения» видов. В то же время «Правда», «Известия» опубликовали сотни статей Т. Д. Лысенко и его сторонников с критикой классической биологии и рекламой различных практических предложений, которые в силу особой роли этих газет становились директивными для всех других изданий.
Критика методов Т. Д. Лысеико в 1935–1938, 1946–1947, 1953–1958 годах велась только в специальных научных журналах. Несколько раз на длительные сроки строгое цензурное запрещение распространялось на все издания. В 1948–1952 годах цензура запрещала все публикации не только с критикой работ Т. Д. Лысенко, но и позитивное изложение экспериментальных работ по классической генетике. В 1958–1964 годах цензура запрещала только прямую критику лысенкоизма, экспериментальные работы по генетике публиковались без серьезных трудностей, но в небольшом числе научных журналов. В условиях свободного обмена мнениями лысенкоизм, конечно, не смог бы продержаться столько лет и уж во всяком случае его практические рекомендации не стали бы обязательными для внедрения.
Таким образом, и это условие расцвета лысенкоизма связано с политической ситуацией, существовавшей в стране.
4. Многолетняя практическая изоляция советских ученых и советской интеллигенции от мировой науки. С 1933–1934 годов возникла тенденция резко ограничивать возможности участия советских ученых в международных конференциях, конгрессах, симпозиумах, проходивших за границей. Свертывалась переписка, резко уменьшился обмен работами, книгами. Прекратились растениеводческие и географические экспедиции. Естественное и обычное для любого ученого желание к общению с зарубежными коллегами, к обсуждению текущих и перспективных проблем, желание, осуществление которого ни в одной цивилизованной стране обычно не вызывает препятствий, у советского ученого в 1937–1938 годах рассматривалось как политическое преступление, как доказательство неблагонадежности. Даже простая деловая научная переписка могла служить поводом для ареста, а пребывание в прошлом за рубежом долгие годы затрудняло ответ на страшный вопрос в анкете, и счастливы были те, кто с гордостью за свою политическую невинность писали в соответствующей графе «не был», «никогда не был». Эту изоляцию довели до высшего предела в 1946 году после известного «дела» Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, опубликовавших в СССР и одновременно в зарубежном издании статью с изложением предварительных данных, касающихся разработки проблемы противораковых антибиотиков. Специальным решением высших инстанций этот нормальный акт был классифицирован как тягчайшее преступление. Публикация научных работ наших ученых в зарубежных изданиях практически прекратилась. В советских научных журналах прекратилась также публикация традиционных для любой страны резюме на иностранных языках. Именно в тот период и появилась в зарубежной пропаганде версия о «железном занавесе».
Ситуация начала меняться в 1955 году, после первой Женевской конференции ООН по мирному использованию атомной энергии. Мы стали заново открывать для себя другие страны. Однако долго еще свободное общение советских ученых со своими зарубежными коллегами встречало немало серьезных препятствий.
Многолетняя изоляция от внешнего мира в огромной степени способствовала созданию и длительному процветанию различного рода псевдоучений, полностью защищенных от той внешней критики, которая быстро обеспечила бы нормальную ситуацию, создав в форме международного общественного мнения серьезный заслон для распространения псевдонауки.
5. Отрицательное влияние жестокой централизации на управление наукой. В большинстве экономически развитых стран финансирование и управление научных лабораторий децентрализовано, и институты, колледжи, лаборатории, университеты, входя в те или иные добровольные объединения, независимы. Никакая административная власть не может сместить со своего поста создателя лаборатории, отменить решение ученого совета факультета о присуждении ученой степени. Академии наук — добровольные организации типа научных обществ и не входят в правительственную систему ведомств.
Совершенно невозможно директивное введение каким-либо органом одной универсальной программы по биологии для всех высших учебных заведений, одного учебника, обязательного для системы вузов (например, сельскохозяйственных). Всегда много индивидуальных программ, разных учебников. Направление исследований обеспечивается созданием специализированных финансовых фондов, и ученый, получивший финансовую поддержку на определенный срок, может работать независимо от любых административных органов.