Страница 39 из 60
По магазину хунвэйбины ведут молодого человека. Руки у него выкручены назад и вверх, так что локти упираются в спину, а голова опущена. вниз. Ведут его полубегом трое, позади следуют еще несколько молодчиков с красными повязками.
— Реактивный самолет… — слышится шепот.
При быстром движении скрюченное человеческое тело действительно напоминает контуры реактивного самолета.
Они проходят быстро, как и появились. Толпа покупателей смыкается, словно ничего не произошло.
Я быстро убеждаюсь, что не смогу привезти жене в подарок китайский чайный сервиз. Все сколько-нибудь красивое и национальное снято с продажи.
У меня было около ста юаней, которые я намеревался истратить на книги. Но книг не будет — в этом я уже убедился, значит, надо их истратить, и побыстрее, на что-нибудь другое в магазине для иностранцев неподалеку от Ванфуцзина.
До центра я добрался с трудом, в переполненном автобусе. Торговая улица Ванфуцзин сильно пострадала от «культурной революции»: сорваны вывески, разбиты и заклеены витрины. Бурная деятельность хунвэйбиновских пикетов терроризировала не только продавцов, но и покупателей — их теперь почти не было видно. Но в магазине для иностранцев имелись еще кое-какие товары и — главное — было спокойно.
Завернув за угол на Ванфуцзин, я едва успел пройти с десяток шагов, как мне под ноги скатился кубарем по ступенькам одного из подъездов и распластался на тротуаре какой-то человек. По виду ему можно было дать лет пятьдесят. Распухшее лицо в кровоподтеках, одежда изодрана и испачкана грязью, на теле сквозь дыры виднелись синяки. Следом за ним сбежали его преследователи — четверо хунвэйбинов. Наградив свою жертву еще пинками, они поставили ее на ноги и, вывернув руки, поволокли по улице, продолжая избивать кулаками и ногами. Вокруг непрерывным потоком двигались прохожие, делая вид, что не обращают внимания на эту сцену.
Около часа под палящим солнцем я безнадежно пытался сесть в автобус или троллейбус: очередь стояла огромная. Вконец отчаявшись, я вдруг услышал окликавший меня незнакомый голос. Я обернулся. Передо мной стоял студент с повязкой хунвэйбина.
— Здравствуйте! — сказал он. — Вы ведь из Педагогического университета, верно? И возвращаетесь домой?
Я подтвердил.
— Садитесь к нам в автобус! Мы тоже возвращаемся в университет.
Он показал на автобус, остановившийся рядом из-за пробки на перекрестке. На бортах его, украшенных портретами и изречениями Мао, было написано мелом «спецмашина». Автобус был битком набит хунвэйбинами. Я вошел.
— Где вы были? — поинтересовался я у своего соседа.
— На революционной операции. Ежедневно мы по очереди едем на Ванфуцзин наводить революционный порядок. Сегодня там была наша группа.
— А чей это автобус?
— Мы его конфисковали в одном учреждении для нужд революции, — ответил хунвэйбин.
— А вы знаете, что ваш закон запрещает китайцам разговаривать с иностранцами?
— Так ведь это же было до культурной революции. К нам, хунвэйбинам, он не имеет никакого отношения. И потом надо же пропагандировать культурную революцию!
Он рассказал, что с самого утра они обходили центральные районы города и конфисковывали у жителей «лишнюю» мебель, предметы роскоши и драгоценности.
— Что же вы со всем этим делаете — уничтожаете?
— Нет. Мебель свозим в комиссионные магазины и продаем, а ценности прямо передаем государству…
Когда мы проезжали Синьцзекоу — оживленное торговое место, автобус сбавил скорость: здесь не только тротуары, но и проезжая часть улицы были заставлены подержанной мебелью — кроватями, шкафами, диванами, сундуками… — невообразимое скопище старья. Небольшой мебельный магазин, куда хунвэйбины свезли конфискованные вещи, заполнил ими всю улицу. Удивительно, но находились люди, которые покупали мебель, только что отнятую у других.
— У нас великая эпоха Мао Цзэ-дуна, и все мы делаем революцию, — любезно объяснил мне мой сосед-хунвэйбин. — Мы сейчас не церемонимся со всякой сволочью.
— Наши главные враги — перерожденцы внутри компартии, — добавила стоящая рядом девушка. — Они забыли, что всем обязаны нашему солнцу, председателю Мао. Мы конфискуем у них предметы роскоши и помогаем им очистить сознание!
— А кто покупает эти вещи? — не удержался я.
— Революционные товарищи, — не задумываясь, заявил мой сосед.
— Вещи — не главное, главное — сознание, идеи, — добавила девушка. — Если человек следует идеям Мао Цзэ-дуна, искренне их, воспринимает, открывает им свою душу, никакие вещи ему не страшны, он — хозяин вещей. А партийные перерожденцы чужды идеям нашего председателя!
— Как же вы вылавливаете врагов председателя Мао? — спросил я. — И почему вы уверены, что никто не спасется?
— Нас много. Впереди идут школьники, маленькие застрельщики революции. Они знают все, что делается в их квартале, и говорят нам. Поэтому мы приходим всегда наверняка…
Вечером с университетского стадиона вновь несся оглушительный рев. Собрание хунвэйбинов, вернувшихся из города, было посвящено «подведению итогов дня и обмену революционным опытом». Их собралось несколько тысяч. Когда я, поужинав, вышел из своей столовой, кругом было пусто. У подъезда жилого корпуса для семейных преподавателей меня окликнули стоявшие там две взволнованные женщины. Я подошел к ним.
— Вы посмотрите, что у нас творится! Какой ужас! Они ушли два часа назад. Зайдите поглядите!
— Кто они?
— Хунвэйбины.
Они повели меня по неосвещенной — из «экономии» — лестнице. Дом был кирпичный, четырехэтажный, по пекинским условиям шикарный, в нем только не имелось газа, и готовить еду приходилось на плитках, отапливаемых угольными брикетами.
— Кто здесь живет? — спросил я перед дверью квартиры, в которую меня пригласили зайти.
— Хозяин был членом партбюро факультета. Его давно уже увели.
Мы вошли в скромную двухкомнатную квартиру. Все в ней было перевернуто сверх дном: кровати, сундук, шкаф опрокинуты, белье и одежда валялись посреди одной комнаты, на цементном полу другой дымилась куча пепла.
Женщины рассказали, что здесь произошло.
Хунвэйбины пришли к ним в дом около полудня. Их было человек двенадцать. С ними находились двое «революционных» преподавателей; они присутствовали как свидетели. Среди хунвэйбинов не было никого, кто учился бы на том же факультете, на котором преподавал хозяин дома. Начали с конфискации мебели. Ее стащили во двор и увезли на грузовике. Затем занялись «идейным воспитанием».
— Где портреты председателя Мао? Почему нет его портретов? — накинулись хунвэйбины на подростка — сына хозяина, его сестренку и их мать и били всех их по лицу.
Хунвэйбины сорвали со стен картины, репродукции, фотографии, рвали их и топтали ногами. Обломки рамок, изодранные в клочья картины валялись на полу.
— А где у вас сочинения Мао Цзэ-дуна? — кричали они.
К счастью, нашелся томик «избранного». Его отложили в сторону, а остальные книги объявили «плохими».
Хозяев заставили сложить домашнюю библиотеку на полу и сожгли ее. Пепел от книг я и увидел на цементном полу во второй комнате.
Девушки-хунвэйбинки расправлялись с посудой и одеждой. Они перебили чашки и тарелки.
— Чашка с драконами — феодальная чашка!
Бац об пол!
— Чашка с цветочками и розочками — буржуазная, мещанская чашка!
Бац об пол!
— Где бюст Мао Цзэ-дуна? — спрашивали хунвэйбины и топтали ногами фарфоровые статуэтки рыбака, крестьянской девушки и поэтов.
Аквариум с золотыми рыбками выбросили в окно, как пережиток феодализма.
Девушки рвали в клочья пиджаки и брюки европейского покроя, а потом юбки хозяйки дома.
— Иностранные рабы! Изменники! — вопили они.
Парни в это время вышли на балкон и перебили горшки с кактусами.
— Бесполезная роскошь!
На балконе была обнаружена забившаяся в угол кошка.
— Смотрите-ка на этих буржуев! — закричал один из хунвэйбинов и, схватив кошку за хвост, разбил ей голову об стену. Он хотел выбросить ее во двор, но девушки запротестовали: