Страница 34 из 147
Адвиаг отмахнулся снисходительно:
— Чем бы свиняка ни забавлялся, лишь бы в дела не мешался.
— А дела у нас неважные, — вздохнул Пассер. — Ввод войск в Гирреан поначалу вызвал бурное возмущение, мы ждали вооружённых столкновений. Но вдруг всё затихло, как выключенное. — Пассер досадливо помолчал. — Партийцы занялись активной пропагандой в войсках. Успешно.
— Одна отрада, — хмуро сказал Адвиаг. — Партий слишком много. Офицерам, не говоря уже о солдатах, сложно будет сделать окончательный выбор.
— Если бы. Центристы резко начали набирать очки. Баланса, а вместе с ним и стабильности больше нет. Если эти твари перетянут к себе хотя бы четверть гирреанских военных, могут смело начинать смену власти. Не знаю, как на революцию, но на госпереворот им сил хватит.
Адвиаг в задумчивости водил пальцем по ободку чайной чашки.
— Расстрелы за пропаганду в войсках станут лишь полумерой. Уничтожать надо не агитаторов, а творцов пропангандируемых идей. Тогда агитаторам не с чем будет идти к народу.
— В первую очередь убирать надо стратегов, — возразил Пассер. — Именно они решают, когда, где и как воплощать созданные идеологами учения. Именно они делают их абстрактные идеи очень конкретной, а главное — успешной программой действия. Без стратегов все призывы идеологов канут в пустоту.
Адвиаг досадливо прицвикнул уголком рта.
— Всё не так просто. Идеи имеют свойство притягивать людей, желающих, а главное, способных воплотить их в жизнь. Была бы идея, а стратег для неё сам отыщется. — Он вздохнул. — Хотя ты и прав, конечно. Избавляться необходимо и от идеологов, и от стратегов. К несчастью, прямых оснований для ареста у нас нет, к тому же многие из партийных вождей живут в эмиграции и выбирают страны, с которыми у Бенолии нет договора об экстрадиции. А физическое устранение — средство сомнительное, только на самый крайний случай. Как бы мы ни старались представить смерти идеологов и стратегов естественными, в это никто не поверит. Возмущение рядовых партийцев, а вслед за ними и обывателей начнётся мгновенно. К несчастью, мятежнические идеологи и стратеги пользуются у бенолийцев популярностью не меньшей, чем звёзды стереовидения. Рядовые агитаторы у центристов, да и во многих других партиях достаточно сообразительны и профессиональны, чтобы скоординировать действия и самостоятельно поднять бучу, как минимум, в одном секторе, если не в целом округе. И таких бунтующих секторов и округов сразу же будет не меньше десятка. А дальше — больше.
— Подобные стихийные выступления обречены на быструю гибель, — возразил Пассер. — Партийные вожди не зря стремятся к всеобщим стачкам. Если не в масштабах империи, то хотя бы целого материка. Одиночные мятежи безнадёжны.
— Всё верно говоришь, но сколько сил и средств уйдёт на их подавление? Бенолийская казна и так не богата, а длинная серия антибунтовщицких операций истощит её до абсолютного нуля. Или ты позабыл суммы внешнего и внутреннего долга? К тому же множественность стихийных выступлений легко приведёт к тому, что страна погрязнет в вечной гражданской войне без цели и смысла, где каждый будет сражаться против всех.
Пассер не ответил. Хмурился, маленькими глоточками отпивал чай.
— Ты о Винсенте что-нибудь слышал? — спросил Адвиаг.
Пассер всмотрелся в него пристальным взглядом.
— Дронгер, кто для тебя Винсент Фенг? И что он для тебя?
— Жизнь.
— Что? — растерянно переспросил Пассер.
— Винсент — это моя жизнь, — ответил Адвиаг. — Её цель и смысл. Только я понял это слишком поздно. Я потерял его, Альберт. Для меня Винсента больше нет. А значит и вообще ничего нет.
— Но… — начал Пассер.
— Винс хотел видеть во мне отца! — яростно перебил Адвиаг. — Основания у него для этого были… — Адвиаг улыбнулся с нежностью и горечью: — Знаешь, когда я вытащил его из Алмазного Города, то думал — дам денег, паспорт и пусть мальчишка дальше сам устраивается. Не получилось. Он ведь ничего не умел. Даже хлеба купить не мог или носки выстирать. В лицее, а после в Алмазном Городе он ел только в столовой, в комнате прибирали уборщики. Одеждой занимались кастеляны. Понимаешь, он вечером отдавал дежурному ношеное бельё и костюм, а каждое утро получал свежую смену.
— И тогда ты взял его в свой дом, — сказал Пассер.
— Да. Я предложил ему работу библиотечного смотрителя. В Рассветном лицее студентов обучают референтскому и библиотечному делу, а также искусству декламации, пения и танца.
— А ещё, — не без ядовитости добавил Пассер, — прислуживать в кабинете, трапезной и гардеробной. И постельному искусству тоже учат.
Адвиаг встал с кресла, перегнулся через стол и прорычал с угрозой:
— Винсент себе лицей не выбирал! И тем более не выбирал, кем ему стать после лицея — актёром, секретарём, референтом или смотрителем частной библиотеки. Его десятилетним ребёнком в приюте купили как шматок глины и принялись лепить из него куклу. Но не смогли. Винсент был и остался людем!
— Дронгер, — испуганно прошептал Пассер, — я ведь не спорю. Я ни сколько не спорю с тем, что твой Винсент людь, а не кукла.
— Вот и молодец. — Адвиаг сел в кресло.
Винсент обвел взглядом многочисленные шкафы библиотеки в резиденции Адвиагов. Книги электронные, кристаллические, бумажные. Тематика самая разная, от любовных романов до энциклопедий. А ещё — фильмы, музыкальные записи, сборники компьютерных программ. И всё вперемешку, понатыкано в шкафы без разбора и смысла.
— Беспорядок здесь кошмарный, — признал Дронгер. — Надо всё это как-то… обустроить по уму. Справитесь?
— Конечно, сиятельный. Но каталогизация займёт не меньше трёх месяцев. Здесь когда-нибудь был смотритель?
— При отце. Тогда библиотека размещалась в южном крыле. После смерти отца я решил перестроить резиденцию, и библиотеку перенесли сюда. С тех пор, вот уже четырнадцать лет, ею никто всерьёз не занимался. Хотя фонд и пополнялся. Что-то покупал я, что-то жена, но большая часть книг и записей куплена мажордомом. — Дронгер улыбнулся. — Я всё время пользовался библиотекой на работе, жена — в дамском клубе, а домашняя тем временем превратилась вот в такой бардак.
— Это поправимо, — сказал Винсент.
— Тогда с завтрашнего утра ею и займётесь. А сегодняшний день, точнее — его остаток посвятите бытовому обустройству. Вам вашу комнату показали, аванс выплатили?
— Да, сиятельный, — поклонился Винсент.
— Вот хорошо. Обустраивайтесь.
Первое, что сделал Винсент в самостоятельной жизни — почти под корень состриг свои густые длинные волосы. В Алмазном Городе их укладывали в сложную прическу, принятую для знатных юношей при дворе одного из царей Древнего Китая Земли Изначальной.
— Кошмарно, — сказал Дронгер, увидев результат стрижки. — Гибрид ежа с плешивой кошкой. Вы что, в парикмахерскую не могли сходить?
— Стучаться надо, сиятельный, когда в чужую комнату хотите зайти, — зло ответил Винсент. — И входить только после разрешения.
Дронгер хмыкнул.
— Ты понимаешь, что я за такую дерзость могу тебя расстрелять в подвале этой резиденции? Или даже сжечь заживо? Ты ведь никто. Ни имени, ни документов у тебя нет. Зато имеется статья «Оскорбление императорского величия». Смертная статья, между прочим.
Винсент побледнел, сжался в испуге, но ответил решительно и твёрдо:
— Делайте, что хотите, сиятельный. Только жить как раньше я больше никогда не буду. Лучше в костёр заживо.
Дронгер внимательно посмотрел на него, улыбнулся.
— Правильно, парень. Так и надо. Умение говорить «Нет!» тем, кто сильнее — одно из главных качеств, которое делает нас людьми.
— А вы обладаете этим качеством? — с вызовом спросил Винсент.
Дронгер опять улыбнулся, ответил серьёзно и честно:
— Я всю сознательную жизнь стараюсь приобрести хотя бы его малую часть. Успех, к сожалению, посредственный.
— Поэтому вы и помогли мне и той девушке?