Пути Предназначения

— Вам показалось.

— Надеюсь, что так. Мне бы не хотелось рапортовать, что вы не годны в учителя, поскольку прививаете ученику ненужные рыцарю привычки и лишние привязанности.

— Вам показалось, — повторил Найлиас.

— Хотелось бы верить, — кисло ответил капитан. — Адепт у вас перспективный, есть в нём и разумная инициативность, и настойчивость в целедостижении. Такому ученику рад будет любой учитель.

Хвост у Найлиаса свился в спираль. Угроза была прямой и однозначной. Непригодного к учительству рыцаря отправляли в обеспечение.

Когда Найлиас вошёл в кухню, Гюнтер сидел над тарелкой с гуляшом, смотрел куда-то в пространство.

Найлиас осторожно встряхнул его за плечо.

— Гюнт, очнись.

— Магистратум закончился, дядя, — сказал Гюнтер. — Завтра мы возвращаемся в Стиллфорт. Можно будет заехать в Олдбриджское ущелье? Ведь это по дороге.

— Нет, — ответил Найлиас. — Мы едем в Байнхоллтаун, а он на другом материке. Если сделать такой крюк, то к сроку не успеем.

— А после? — спросил Гюнтер. В глазах мольба дрожала вместе со слезами. — Когда отметимся о прибытии, можно будет слетать в ущелье? Совсем ненадолго, хотя бы на час… Тогда мы успеем за один день, никто нашего отсутствия в Брайне и не заметит.

— У меня денег на дополнительные разъезды нет, у тебя тоже, потому что по родительскому завещанию в права наследования ты вступаешь, только когда тебе исполнится двадцать один год. И случится это совсем скоро, всего лишь через четыре месяца. Так что дотерпишь.

Гюнтер опустил голову. На щеке сверкнула слеза. У Найлиаса сжалось сердце, он шагнул было к ученику, но замер на полудвижении. В квартире наверняка установлена прослушка, ведь Найлиас теперь поднадзорный. За лишние сантименты рыцарей в обычные-то времена не хвалят, а попавшему под сомнение даже самое крохотное сочувствие к семейным драмам адепта обеспечит разжалование.

Никаких личных дум и дел у светозарного быть не может, поскольку и адепт, и рыцарь целиком принадлежат ордену.

— Прекращай страдания, — велел Гюнтеру Найлиас. — Сестру тебе это не вернёт.

Ученик посмотрел на него с растерянностью и ошеломлением.

— Дядя…

— Ты адепт ордена Белого Света, — оборвал рыцарь. — Ты не имеешь права тратить время и силы на личные переживания, пока не выполнено то дело, которое доверил тебе орден. Поэтому закажи через космонет поминальный молебен по сестре и займись тем, что касается тебя непосредственно — отчётом.

Гюнтер повёл плечом — движение неуклюжее, ломаное, словно парня сводит судорога боли.

— Да, учитель.

Адепт встал из-за стола, коротко и резко поклонился наставнику, скользнул по нему быстрым взглядом и опустил глаза. Истолковать взгляд Найлиас не смог, но сердце сжалось в тревоге.

— Разрешите выполнять, учитель?

— Да.

Гюнтер ушёл в комнату. Найлиас в сердцах саданул кулаком по стене. Ведь это предательство! Ученик доверялся ему всецело, а Найлиас ударил его прямо по открытой ране. Мальчик так любил младшую сестрёнку, что её смерть едва не убила его самого. Без поддержки Гюнтер сломается. Такую боль в одиночку не выдержит никто. Она либо сведёт с ума, либо превратится в ненависть ко всему живому, что ничуть не лучше прямого безумия.

А, провались всё к чёрту! И рыцарство, и орден, и даже Белый Свет.

Сейчас всего важнее Гюнтер.

Найлиас вошёл в комнату. Адепт быстро перебирал пальцами по клавиатуре, набивал текст отчёта. Рыцарь подошёл к ученику, мягко положил руку на плечо. Гюнтер отстранился. Найлиас едва слышно клацнул шипами.

Замаливать грех короткого отступничества, возвращать утраченное доверие придётся долгие месяцы. И если на это хватит оставшегося срока ученичества, то Найлиасу крепко повезло.

— Как отчёт? — спросил Найлиас.

Гюнтер молча развернул экран ноутбука так, чтобы учитель мог прочесть. Найлиас пробежал несколько абзацев и похолодел от страха.

— Ты что делаешь?! — сдавленно выкрикнул он. — Я ведь тебя предупреждал, а ты всю эту избранническую мразь в отчет суёшь!

— Я, как вы и учили, излагаю собственные соображения по представленным материалам, — с ядовитой вежливостью ответил Гюнтер.

— Чтобы написать такой вздор, соображения надо вовсе не иметь!

— Но почему «вздор»? — требовательно спросил Гюнтер. — Конкретных пояснений вы так и не дали.

— У меня их нет, — ответил Найлиас. — Но поверь, мальчик, это плохая история. Очень плохая, я сердцем чувствую!

— Да что ты вообще можешь чувствовать! — вскочил Гюнтер. — Идолище каменное!!! Столб фонарный!!!

Гюнтер пинком отшвырнул стул и выскочил в прихожую. Хлопнула входная дверь.

— Гюнт! — рванулся за ним Найлиас.

Но тот уже успел выбежать во двор.

— Гюнт! — крикнул Найлиас из кухонного окна.

Адепт не оглянулся, убежал прочь.

— Придурок старый, — обругал себя Найлиас. — Чурбан хвостатый! Если с Гюнтером хоть что-то случится… — докончить мысль он не смог, не хватило смелости.

— Доставили Бартоломео Джолли, — искательно сказал патронатор, поклонился предвозвестнику.

— Введите, — равнодушно ответил тот.

Джолли оказался низкорослым, пузатым, обширно лысым и длинноносым, глазёнки маленькие и косоватенькие, а губы несуразно большие и толстые.

«Чтобы с такой внешностью получить придворное звание, — подумал теньм, — пианистом нужно быть не просто хорошим, а виртуозным».

У порога Джолли встал на колени, поклонился в пол, руки вытянуты вперёд и прижаты ладонями к ковру, — на языке Высокого этикета это означает полную покорность.

— Поднимись, — велел теньм.

Бывший обитатель Алмазного Города скользнул ладонями к коленям и сел на пятки — выпрямился, в тоже время оставаясь в полупоклоне.

— Опала снята, — сказал теньм. — Высочайшей волей тебе дозволено вернуться в Алмазный Город.

Джолли согнулся в благодарственном поклоне, коснулся лбом прижатых к полу ладоней, но слова произнёс от предписанной Высоким этикетом фразы далёкие неизмеримо:

— Если будет позволено высочайшей волей, я останусь в Гирреане.

Теньм впервые в жизни растерялся.

— Что? — переспросил он.

Джолли повторил.

— Жену и пасынка можете взять с собой, — с досадой ответил теньм. — И даже падчерицу увечную прихватить.

Джолли разогнул спину, посмотрел на предвозвестника прямо и твёрдо.

— Я должен остаться в Гирреане по другой причине. У меня появились ученики, предвозвестник. Я не могу их бросить. Пусть никто из них не станет знаменитым музыкантом, но без моих занятий они быстро прибьются к какой-нибудь уголовной ватажке и превратятся из людей в отребье. Я должен помочь им научиться уважать себя только за достойные дела. Если хотя бы четверть моих учеников вырастут честными людьми, предвозвестник, то мои сын и дочь смогут сказать, что их отец не зря жил на свете.

— Ты предпочтёшь счастью вернуться ко двору возню с отродьем ссыльных и поселенцев? — тоном приговора сказал теньм.

— Я не могу предать тех, кто мне поверил, предвозвестник, — повторил Джолли.

Теньм отвернулся, пряча глаза. Опять возвращались воспоминания Клемента Алондро, властно заполняли душу.

Приходящих учеников у Латера было множество, а домашних всегда только девять: три тройки наурис-беркан-человек. И со своими сотройчанами, и с учениками постарше Клемент подружился легко и быстро — за все три года учёбы не случилось ни одной хоть сколько-нибудь серьёзной ссоры или драки. А не любить Учителя было невозможно, слишком притягательным оказалось его неизменное ласковое спокойствие после ругани и побоев, которые Клемент в изобилии получал от родителей.

Прежняя жизнь быстро позабылась, настолько сильно захватила новая. Почти счастливая, не окажись в ней маленькой, но постоянной горчинки — папой себя называть Латер позволял крайне редко, только если удавалось выполнить на «отлично» очень сложное задание. Да и то лишь наедине, чтобы другие ученики не слышали.