Страница 52 из 158
Глава 18
— Это что за срань, Виталя? — процедил Меншиков-старший, стуча ногтем по экрану монитора, развернутого к гостю.
Виталий Михайлович Долгоруков даже не повернул голову в сторону экрана. Он и так прекрасно знал, что там увидит.
Там четверо магов из охраны его наследничка пытались отпинать пацана без магии.
— Ну, что не смотришь? Ты посмотри хорошенько, вдруг не рассмотрел еще?
Долгоруков сжал губы в тонкую линию. Ему никогда не нравилось подчиняться Меншикову. Род Долгоруковых был старше, был больше, мог быть бы сильнее.
Должен был быть.
Но у большого и древнего рода всегда есть одна невидимая глазу проблема.
Внутренняя борьба за власть.
Право принимать решение за весь род, право заключать сделки от его имени, начинать родовые войны или обращаться за милостью к императору — все это было правом и обязанностью главы рода. В разных семьях вопрос преемственности решался по-разному: где-то следовали давним традициям от старшего к старшему, перебирая всех братьев по очереди. Где-то власть держала одна ветвь и передавала от отца к сыну. А где-то, например, у Долгоруковых, сесть в кресло главы рода можно было одним-единственным способом: по праву сильнейшего.
И это на самом деле было болью и печалью всего рода. Ведь сильнейший маг не всегда лучший управленец. И даже сильнейшего мага, победившего на дуэли всех противников, можно убрать с доски множеством легких способов. Цианистый калий в чае ведь никто не отменял.
Так что поколениями род Долгоруковых ел сам себя, пока в кресло главы рода не сел Виталий Михайлович. Чтобы отдать сыну сплоченную семью, полную казну, сильные позиции на политической арене.
— Ну чего молчишь? Ты в курсе, что весть об этой детской драке дошла уже до государя? Нет? Так вот теперь в курсе.
Долгоруков-старший на миг прикрыл глаза, чувствуя накатывающее бешенство. Но это было лишь мгновение — Виталий Михайлович умел держать себя в руках.
— Ты его не контролируешь! Ты понимаешь, что это плохо сказывается не только на тебе? На всех нас!
— Я с этим разберусь, — спокойно проговорил Виталий Михайлович.
— Уж будь любезен, — недовольно скривил губы Меншиков. — Иначе разберусь я. И мои методы тебе точно не понравятся.
Долгоруков нехорошо прищурился.
— Ты мне угрожаешь, что ли, Павлуша?
Виталий Михайлович Долгоруков, конечно, имел меньше власти и влияния на российской политической арене. Но один на один мало кто с ним мог бы выстоять.
Точно не Меншиков.
— Информирую, — поджал губы Павел Андреевич.
— Я тебя услышал, — холодным тоном ответил Долгоруков, поднимаясь на ноги. — Можешь не провожать.
Мужчина дошел до двери кабинета, положил руку на дверную ручку, и добавил:
— Еще раз вздумаешь со мной говорить в таком тоне — пеняй на себя.
Магия растеклась по кабинету, заставляя лампочки моргать, монитор рябить, а металлические предметы тихонько подрагивать в попытках оторваться от поверхностей, на которые они были положены или к которым они были прикручены.
— Не угрожаю. Просто информирую, — добавил Долгоруков и вышел.
По всем правилам хорошего тона, меня должны были положить мордой в пол, немного попинать для профилактики, запихнуть в каталажку и долго и нудно мариновать, периодически подсаживая разных соседей для душещипательной беседы.
Но я, видимо, слишком особенный оказался, потому что меня всего лишь спеленали блокираторами и почти что бережно и нежно доставили в какой-то СИЗО и, минуя переполненные камеры, сразу усадили в допросную, приковав к столу.
И вот я сидел, откинувшись на стуле, и дремал. Время тянулось, со мной явно не понимали, что делать. Или понимали, но не могли договориться меж собой. Окон не было, а мои биологические часы после лошадиной дозы транквилизатора дали сбой. Но если очухался я ближе к закату, а пока ностальгировал по девяностым, уже село солнце, то сейчас, наверное, около полуночи.
Я уже успел подумать, что в полночь все нормальные следаки спят, как дверь допросной распахнулась и вошел мужчина. Он был из того типа вертлявых людей, что отрабатывают чисто по протоколу, но для личной выгоды.
— Ну что, Александр Владимирович, сами признаетесь или будем долго и вдумчиво беседовать? — открывая невзрачную папку с какими-то бумажками, спросил мужчина.
Я выразительно приподнял брови, и собеседник изволил представиться:
— Меня зовут Андрей Гаврилович Терешко, я буду вести следствие по твоему делу. Скажу сразу — все плохо. Скорее всего, тебе светит вышка. Но, если будешь сотрудничать со следствием, мы сможем заменить смертный приговор на что-то более гуманное.
— Урановые рудники? — скупо улыбнулся я.
— Вишь, ты кой-чего уже понимаешь! — оживился следак. — Ну, так что, расскажешь, как ты жестоко убил девятерых человек?
Вот же ж гнида. С другой стороны, а что он видит? Молодого пацана, на которого можно повесить и старые висяки, и новые трупы. Просто премиальный подарок на блюдечке с голубой каемочкой.
— Видите ли, Андрей Гаврилович, какое дело, — медленно проговорил я. — В нашей с нами прекрасной стране есть Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, согласно которому самооборона не является преступлением.
— Это ты все верно говоришь, парниша, — закивал головой Терешко. — Вот только смотри, какая штука. Мы нашли тебя с девятью трупами и орудием убийства на месте преступления. Тут любой суд, какой бы гуманный не был, не оставит тебе никаких шансов.
Я поднял руку, чтобы потереть уставшие глаза, и подумал о том, что у России-матушки две проблемы в любом из миров. И если с дорогами еще можно что-то сделать, то с хитровыделанными упырями не все так просто.
— А еще, — произнес я, продолжая свою мысль, словно бы следак ничего и не говорил, — в нашем с вами судопроизводстве действует презумпция невиновности. Или мы в каких-то разных странах живем?
У Терешко нервно дернулась щека.
— Слушай, парниша, ты, кажется, меня не понял. Давай я тебе еще раз популярно объясню, что тебе светит за убийство девятерых людей…
— А бодро держится пацан, — заметил мужчина в безликом сером костюме, внимательно наблюдая за допросом Мирного.