Страница 26 из 158
— Вчетвером? Я слышал, их было десять! — подал голос Лобачевский, смотря на меня с нескрываемым восторгом.
— Сто десять, — усмехнулся я, занимая свое место за столом.
— Александр, удовлетвори наше любопытство, — подала голос княжна Демидова.
Девушка смотрела на меня таким повелительно-заинтересованным взглядом, что я на месте Ермакова бы начал задавать невесте неудобные вопросы.
— Да, собственно, нечего особенно рассказывать, — пожал плечами я. — Кому-то не дает покоя, что я поселился в вашем корпусе. Вся история.
— Господин Мирный скромничает, — покачал головой Нахимов. — Но уже все университетское общество обсуждает, как первокурсник без дара отпинал четверых магов.
— Господин Мирный — хорошо воспитанный молодой человек, — подал голос Ермаков. — И не хвастается своими победами. Кислое лицо нашего старого друга Долгорукова является лучшей иллюстрацией произошедшего конфликта.
— Два раза за три дня! — пробасил Юсупов и показал мне большой палец. — Уважаю!
Наш стол дружно хохотнул, привлекая к себе внимание и раздражая пафосную общественность. Впрочем, кажется, я и так за последнее время успел нажить себе врагов больше, чем друзей. Какая-то паршивая статистика для старта взрослой жизни.
— Я бы на вашем месте не налегал на еду, — вдруг произнес Лобачевский. — У вас же сегодня инициация.
— И что? — спросил Новиков, в этот раз скопировавший мой рацион и уже занесший нож с вилкой над дымящейся яичницей.
Старшекурсники переглянулись, и Лобачевский, неловко кашлянув, пояснил:
— Ну вот вспомните самое тяжелое ваше похмелье, умножьте на десять и прибавьте тысячу. Результат будет отдаленно напоминать ощущения после инициации.
Мы с Новиковым, не сговариваясь, синхронно отодвинули подносы с едой. Боярич еще и вздохнул так жалостливо-печально, провожая взглядом зажаренный до хруста бекон.
— Удачи, — попрощались с нами ребята, когда мы поднялись на ноги и отправились получать свою первую магию.
Магические дары, как несложно догадаться, здесь открывались не на тренировочном полигоне и не в лекционной аудитории. Инициация проходила в медицинском отсеке, занимающим целое отдельно стоящее здание.
Туда уже стекались первокурсники разной степени сосредоточенности и собранности. Кого-то наверняка попугали старшие товарищи из чисто студенческой традиции поглумиться над ближним. Кто-то был равнодушен к происходящему, скрываясь за щитом собственного пафоса, как, например, Распутин. А кому-то предстоящее казалось интересным приключением. Вот мне, например.
Я вообще шел на инициацию, погруженный в свои мысли — пытался вспомнить самое страшное похмелье в обеих своих жизнях. По всему выходило, что похмелье становилось страшнее с годами, и вот самое отвратительное догнало меня на собственный пятидесятилетний юбилей. Меня тогда это знаменательное событие застало в командировке, и друзья грузили в купе через начальника поезда, потому как рано утром требовалось быть в другом городе для продолжения банкета на домашнем торжестве. Все, что я помню из следующих суток, это ехидное выражение лица любящей жены, время от времени предлагающей опохмелиться, потому как даже смерть не могла бы явиться оправданием за неявку на банкет имени себя.
И такими яркими были эти воспоминания, что я отвлекся от нынешней реальности. Из того мира в этот вернул меня чувствительный тычок под ребра.
— Эй! — возмутился я.
Иван вместо ответа кивнул на вход в медицинский корпус, где с ноги на ногу мялась Корсакова.
— На ловца и зверь бежит, — ухмыльнулся я и направился к девушке.
— Доброе утро, — поздоровался я с девушкой.
— Доброе, — тихо ответила она, смотря на меня снизу вверх. — Я слышала о вчерашнем… инциденте. И волновалась о… вас.
— «Тебе», — поправил я.
— А? — девушка приподняла брови.
— «Волновалась о тебе». Я же не какой-нибудь там аристократ, чтобы нам приходилось общаться по всем правилам скучного этикета и в присутствии дуэньи.
Василиса совершенно очаровательно вспыхнула.
— Волновалась о тебе, — тихо произнесла девушка, смущенно опуская взгляд.
— Мне приятно твое беспокойство, — не стал лукавить я. — Но, как видишь, со мной все в порядке. Я подготовлен чуть лучше, чем может показаться на первый взгляд.
Василиса снова подняла на меня глаза потрясающего зеленого цвета, но нашу милую беседу прервали самым бесцеремонным образом.
— Эй, голубки! — рявкнул Разумовский, стоящий на крыльце со скрещенными руками. — Я вас долго ждать буду?
— Идем, — громко ответил я за нас обоих и уже тихо сказал Василисе: — Удачи сегодня.
— Спасибо, — вздохнула девушка.
Едва мы подошли к Разумовскому, тот окинул нас с Корсаковой неприязненным взглядом, затем поискал глазами Новикова, флиртующего с какой-то первокурсницей с факультета международных отношений, и, гаркнув: «Новиков!», развернулся и пошел в здание.
А мы втроем поспешили за ним.
Но, увидев, собственно, куда нас привели, я всерьез засомневался, стоило ли вообще сюда поступать.
Каждому первокурснику выделялась комната, похожая на дурку для особо буйных. Только стены были не мягкие, а выполненные из металла и в центре стояло кресло. Кресло такое, что я обошел его, ища подключенные провода — уж больно походило на электрический стул. Правда, электрический стул повышенной комфортности, поскольку был обтянут местами потрескавшимся кожзамом.
— Что, уже не так весело? — спросил Разумовский.
— Ну что вы, очень праздничная атмосфера, — усмехнулся я. — Так как проходит процедура?
— Садишься в кресло и ждешь, пока начнут плавиться мозги, — гадко улыбнулся тренер.
— А потом?
— А потом, если очень повезет, идешь отлеживаться.
— А если нет? — приподнял бровь я.
— А если нет — уносят.
— Ясно.
Разумовский собрался уходить, но в дверном проеме обернулся и сказал:
— Я видел запись. Это либо везение, либо долгие годы тренировок. У тебя просто нет столько жизни, парень. А везение рано или поздно заканчивается. Не лезь на рожон, их много, и они сильнее. Сожрут и не заметят.
И тренер вышел из комнаты, оставив меня проникаться атмосферой перед процедурой. Это что сейчас такое было — суровая отеческая любовь, что ли?