Страница 130 из 158
Том 2 Глава 17
Боярышня Анна Румянцева была жгучей брюнеткой с пухлыми губами, большими карими глазами, пушистыми ресницами и высокими скулами. В глубоком декольте очень даже выдающихся верхних параметров лежал дешевенький, но привлекающий внимание кулон. Талия то ли сама по себе осиная, то ли затянута в корсет, штаны по типу колготок, высокие шпильки.
В общем, боярышня была оттюнингована на максимум. С такими внешними параметрами ей следовало искать папика. На крайний случай сынулю какого-нибудь богатого рода, чтобы охмурить по старой доброй беременной схеме. Но никак не разбрасываться жизнеспасительными бумажками.
Зайдя в мой кабинет, единственное место в клубе, которое обдирали до бетона, вытряхивая всю прослушку, и заново отделывали целиком, Анна мило улыбнулась, сверкнув ровным рядом жемчужных зубов.
— Привет, — произнесла девушка приятным голосом.
— Присаживайся, — я кивнул на гостевое кресло. — С чем пожаловала?
Анна села с грацией хищной кошки и закинула ногу на ногу так, что это почти выглядело как приглашение.
— Хотела убедиться, что ты однозначно понял мое сообщение, — произнесла она.
— Куда уж однозначнее, — усмехнулся я. — Дай угадаю, ты что-то хочешь взамен?
Брюнетка склонила голову набок.
— А тебе не интересно, кто это сделал?
— Очень интересно, — кивнул я. — Подозреваю, у тебя уже есть ответ на этот вопрос?
— Конечно, есть, — снова улыбнулась Румянцева. — Это сделал боярич Рогачев с подачи Распутина. Собственно, как и Новак. Николай очень грамотно разжигал сословную ненависть, как только понял, что ты окажешься на гонках.
— Прекрасно, — сказал я. — Может быть, раз пошло такое дело, у тебя и доказательства есть?
— Я недостаточно хороша, чтобы мне поверить на слово? — обиженно поджала пухлые губки девушка.
— Ты достаточно хороша, чтобы тебе
Румянцева вздохнула и перестала изображать элитную эскортницу: покусывать губы, глубоко дышать грудью, постоянно трогать длинные черные волосы, смотреть из-под пушистых накладных ресниц. Изменение было таким резким, будто рубильник передернули.
Анна достала из кармана телефон и, пару раз ткнув в него наманикюренным когтистым пальцем, включила запись:
Я покивал. В принципе, причинно-следственная связь понятна, однако:
— Информация интересная, но бесполезная совершенно. За такое не осудить. В лучшем случае я смогу вызвать Распутина на дуэль, но тогда мне придется рассказать, откуда взялась эта запись и, думаю, тебе не захочется признаваться в нелегальном шпионаже за аристократами. Или захочется?
Боярышня помедлила, внимательно смотря на меня. Она как будто взвешивала аргументы за и против, решала, стоит ли говорить начистоту, или и так уже сказала достаточно.
Не знаю, чем я вызвал у красотки приступ искренности, но после весьма затянувшейся паузы она все же проговорила. И проговорила таким спокойным тоном, словно речь шла о записи на ноготочки:
— Единственное, чего мне хочется, это размазать Распутина тонким слоем по асфальту.
Ну, не сказать, что я сильно удивлен.
Есть ощущение, что за мной начала ходить слава немного отмороженного придурка, который не обломается загасить любого аристократа. Чем не инструмент для личной мести? Но вот проблема, красотуля, я все же поумнее спонсоров твоих силиконовых сисек.
— Мне не хватает контекста, — ответил я.
— Распутин виноват в смерти моих родителей и в нищете моей семьи, — не стала юлить Румянцева.
— Младший? — немного обалдел я.
— Нет, — покачала головой Анна. — Старший.
— Мстить отцу через сына? Боярышня, вы чудовище, — усмехнулся я.
— Наследник рода ненамного лучше своего отца, поверь. Да, наверное, ты и сам это знаешь.
— Может быть, — равнодушно пожал я плечами. — Но у меня нет открытого конфликта с Николаем, так что вряд ли я чем-то могу тебе помочь.
В глазах у боярышни мелькнуло что-то такое похожее на отчаяние.
— Но, — продолжил говорить я, — думаю, мы сможем договориться к взаимной пользе.
Я окинул Румянцеву оценивающим взглядом, каким обычно рассматривают машины, лошадей и девиц на панели.
— Ты хорошо выглядишь, умеешь себя подать, явно не прочь была бы затащить меня в койку…
На последних словах Румянцева вспыхнула, но не от смущения, а от того, что ее намек был замечен и проигнорирован.
— Ты понимаешь концепцию медовой ловушки, но применяешь ее не к тому человеку, — с усмешкой пояснил я. — Если ты действительно хочешь уничтожить Распутина, тебе следует ловить в свои сети именно его. Он кажется неглупым парнем с большим самомнением. Наверняка уверен, что самый умный среди сверстников, если не во всей империи. И на этом можно играть.
— Ты что, серьезно хочешь, чтобы я с ним спала? — зло прищурилась Румянцева.
— Я хочу, чтобы ты была с ним рядом, слушала, запоминала и, по возможности, записывала. А спать… Я когда-то давным-давно читал одну книгу, не уверен, что здесь ее можно где-то найти. Там была такая поговорка: вьюнок вьется, вьется, в руки не дается. Сыграй на его охотничьих инстинктах и дай мне действительно стоящую причину — причину, не повод! — свернуть ему шею.
Румянцева посмотрела на меня серьезным, внимательным взглядом и медленно кивнула:
— Договор.
Иван Павлович Третьяков был мужчиной в возрасте, однако при этом сохранил и прекрасную форму, и светлый ум, и семейную хватку. Его семья весьма успешных промышленников много веков имела некоторую слабость к искусству и образованию, а потому Третьяковы слыли щедрыми меценатами во всех областях, связанных с просвещением.
Так что в целом должность ректора Императорского Московского Университета не была неожиданной, хоть Иван Павлович к ней особенно и не стремился. Даже так — Третьяков планировал провести остаток жизни под ручку с супругой, прогуливаясь по выставкам и музеям, дразня бывших конкурентов и раздражая общественность покупками дорогих предметов искусства, заполняя закрома Родины легальными и не очень способами.