Черное озеро

Мален тоже ранен и ему очень плохо.

Плевать.

Поднимаю с земли пару веток. Сухие. Катунь машет рукой с другого конца поляны. В его руках серый полог для шатра. Если не приглядываться, рулон ткани кажется цельным, а не сшитым из множества кусков. Хастах роняет длинную палку и ругается. Неохотно бреду к костру. Стивер улыбается, замученно ковыряя узловатой палкой дымящиеся сырые листья. Его рыжие кудри завязаны кожаным шнурком в небольшой хвост на затылке. За пару дней нашего знакомства он стал выглядеть гораздо старше. И без того острое лицо осунулось, придавая Ландау болезненный вид.

– Княжна. – недовольно тянет Идэр, по-шутовски кланяясь. Бросаю хворост на землю.

Убийца.

Самое отвратительное то, как просто это сделать. Умение отнять человеческую жизнь не требует выдающихся способностей. Мне совсем не жаль. Все то время, что я потратила на гувернеров и репетиторов, что так старательно прививали мне моральные и нравственные ценности, прошло впустую. Лучше бы меня научили убивать так, как это делают в армии.

– Спасибо, что спасла ему жизнь.

Слова жалят, словно рой разъярённых пчёл, хоть и кажутся искренними. Одариваю Идэр самым недружелюбным взглядом, вложив в него всё, начиная от презрения и заканчивая глупой обидой на то, что она была близка с Распутиным.

Она не имеет права так говорить. Только не мне.

Шорох и шарканье.

Только не снова!

Оборачиваюсь и вместо орды обезумевших крестьян встречаю миниатюрный женский силуэт. Женским, правда, назвать его сложно. Инесса носит мужскую одежду. Воровка перебирает ногами по траве, закатывая широкие штанины брюки на ходу. Ее черные волосы выбивались из причёски и висят крупными пружинками обрамляя лицо. Инесса кажется злой и уставшей. Встретившись со мной взглядом, она смягчается и выдавливает вымученную улыбку.

– Принесла.

Инесса стягивает сумку из мешковины с плеча. Идэр садится, горделиво задирая подбородок. Воровка скидывает авоську на шкуру.

– Ты хоть то принесла? – недовольно бубнит невеста Разумовского, вытряхивая все содержимое возле себя. По коричневому меху рассыпается мох, полу засушенные алые грозди и корявые наросты, не имеющие внешне ничего общего с привычными глазу грибами.

– Как ты и сказала – гриб с коры, красные ягоды с куста. – Воровка старательно закатывает рукава огромной рубашки. Белая ткань вываливается из штанов, когда Инесса задирает руки, и почти доходит ей до стоп. Идэр кривит губы, недовольно морща нос.

– А где трупак?

Вопрос Инессы остается без ответа.

– Грибы не те. Еще ты должна была взять корней малины и папоротника, надрать кустов брусники.

Идэр лениво отбрасывает гриб в костер, забивая влажным наростом, напоминающий искореженную руку, только окрепший огонь.

– Не помогаешь! Не…не…не сиди тут! – Спотыкаясь и тяжело дыша кричит Ландау, вскочив на ноги. Идэр усмехается, закатывая глаза.

Как же я хочу отвернуть ее голову и отделить от тела. Глупо злиться на нее из-за Малена. Он всего-навсего неотёсанный мальчишка в теле взрослого мужчины. Но если я не могу ненавидеть ее из-за Распутина, то должна найти новую причину. Не переставать же презирать ее вовсе!

Идэр пихает Стивера. Тот шмыгает носом и нехотя оборачивается к нам.

– Как думаешь, что мне делать с Маленом?

К горлу подступает ком. Кашляю, прикрыв рот ладонью.

Теперь Мален – её проблема, не моя. Но почему мне не легче?

– Поскорее разочароваться и не тратить время.

Голос Инессы пропитан ядом. Идэр цокает, но замокает, когда к нам присоединяется Зверь, бледный, как призрак. Он идёт медленно, крепко сжав челюсти. Шрамы на лице топорщатся, делая его совсем жутким. Не отличимым от безумцев.

– Я как раз хотел прогуляться. – на лице высокомерная ухмылка. Я бы не сказала, что он ранен, если бы не синюшные губы и узор голубых вен, проступающий сквозь белую кожу. Шрамы заставляют тени падать особенным образом, что лишь добавляет мрачного шарма его внешнему виду.

– Нет!

Идэр, подскакивает на ноги. Зверь подмигивает мне. Инесса, суетясь, поднимает мешковину и вешает её на плечо. Масляный фонарь в ее руках горит ярче убогого костра, что так старательно разводит Стивер последний час.

– Я сама справлюсь. Все нормально.

Инесса пытается проскочить мимо Разумовского, стараясь избежать даже его взгляда. Идэр высокомерно цокает.

– Инесса, я хочу прогуляться.

Инесса замирает. Амур отворачивается от Идэр и снова подмигивает мне, угловато улыбаясь.

Плевать на младенцев и дистанцию, когда такая красотка не справляется.

Вспоминаю собственные слова, сказанные под действием отвратительного пойла. В трезвом уме я бы никогда не позволила себе подобной вольности.

Чувствую, как щёки заливаются румянцем. Виной тому то ли неловкость, то ли холодный ветер, пробирающийся под подол платья. Зверь и воровка исчезают в густом тумане, окутавшим лес. Подсаживаюсь к Идэр и забираю огниво у Стивера. Ландау сидит по левую руку от меня, дергаясь от нервов. Огонь разгорается со второй попытки.

– Как ты это сделала?

– У меня много талантов. – отмечаю немногословно. Как Зверь.

– Да, это так.

Этот голос я узнаю из тысячи. Мален. Вздрагиваю, но не оборачиваюсь.

Я рада услышать его и ненавижу себя за это.

– Вы не могли бы оставить нас ненадолго?

Стивер поспешно поднимается и протягивает руку Идэр. Вежливость выглядит как насмешка. После того, как она затушила костёр, что он так старательно разводил, уверена, Ландау мечтает напихать горячих углей ей за шиворот.

– Только недолго. Я замерзла. – бросает напоследок Идэр, принимая помощь Стивера.

Сами разберемся.

Мне стоит огромных усилий, чтобы промолчать. Стивер и Идэр удаляются, оставив нас одних. Мален садится рядом. Распутин вытягивает раненную ногу перед собой, поближе к огню. Гляжу на языки пламени перед собой, стараясь не отвлекаться на мужчину.

Он ничтожество. Ты полюбила убогого прихвостня цареубийцы.

Распутин разглядывает меня. Пристально и бесстыдно. Героически молчу, пиная носами туфель размокшие шишки.

Может, пнуть его больную ногу?

– Княжна, вы даже не посмотрите на меня?

– Насмотрелась в свое время. – огрызаюсь. Поправляю рукой короткие волосы. Было бы что поправлять. Парень усмехается. Не так, как Амур, от него не веет скрытой агрессией. Смешно признать, что именно от него я когда-то получила самый больной удар в спину.

– Я хотел поблагодарить тебя.

А я хотела тебя, а получила по лицу от твоей праведной подстилки. Я хотела выйти замуж и убраться из отцовского дома с надежным мужчиной, но в моей жизни появился ты и все рухнуло. Я много чего хотела. Дружную семью, сестер, которые бы не желали перегрызть друг другу глотки, иметь рядом отца, а не князя Романова по вечерам за ужином. Сейчас я желаю лишь одного и только это кажется правильным – отмщения.

– Благодари и проваливай. – бросаю я, вцепившись руками в колени.

Соберись. Не теряй контроль над собой и своим языком. Пусть мысли плутают сколько им угодно, но ни за что не показывай своих истинных чувств, если это не гнев. Грудь переполняет отчаяние и обида. Глупые, детские эмоции. Была бы я старше, всё было б иначе.

– Я виноват... – запевает старую песню Распутин, но я перебиваю его, не дав договорить:

– Это всё ещё не благодарность.

Мален опешил. Большая шершавая рука касается моей. Холодная. Распутин крепко сжимает кисть и сплетает наши пальцы. Сердце потыкается в груди. Ощущение, будто я наглоталась стекла. Больно. Невыносимо. Но я не высвобождаюсь из его нежной хватки. Мне не хватает сил. Я так хотела быть с ним рядом, что даже рада происходящему. Руки, которыми он сломал меня пополам, которыми он трогал другую женщину, ласково гладят ладони. Кусаю щеки изнутри, пока во рту не разливается металлический привкус крови.

Я делаю только хуже. Тряпка.

– Я знаю, просто…я должен был тебя защитить. Тогда и сейчас. Я был обязан спасти тебя, а не наоборот.