Черное озеро

Разумовский приоткрывает рот, но, так ничего и не сказав, усмехается. Мну рукава туники, сжимая ткань до боли в пальцах.

Я вольна говорить с ним, а значит и диктовать условия.

Когда-то я раздавала приказы, сейчас не могу связать и двух слов, чтобы те не звучали убого и жалко.

– Так вы у нас бунтарка?

– Нет разницы, что отец продаст меня замуж, что я сделаю это своими руками. – эту фразу я репетировала на случай, если бы после освобождения встретила кого-нибудь из трёх старших сестёр. Не встретила и наверняка уже не увижу.

– И ты не спросишь о чём вообще речь? –вмешивается Распутин, чем заслуживает очередной неодобрительный взгляд.

– Мне плевать. – рычу я, задирая подбородок. Демон умилялся, издевательски смеясь.

– Это смертельно опасно.

Зачем этот идиот пытается отговорить меня? Бестолковый слуга своего жестокого господина.

– Как мне бояться смерти, если я толком не видела жизни? – Не получив ответа от похитителя, обращаюсь к Разумовскому:

– Там будет тюрьма?

Ответ следует не сразу. Мужчина выдерживает паузу, раздумывая. Избегаю Малена и любой возможности пересечься с ним взглядом. Разумовский облокачивается спиной о стену и пропускает изъеденные молью занавески через пальцы. Они остаются пылью на манжетах рубахи, остатки хлопьями сыплются на пол. Он слабо улыбается собственным мыслям и поднимает изумрудные глаза на меня. Тени придают рубцам ужасающий вид. И всё-таки есть в нём что-то такое, что заставляет задержаться взгляд. Ровный нос с шрамом, пересекающим переносицу, острые скулы, о которые, кажется, можно порезаться. Если, конечно, рискнешь прикоснуться.

Остатки чудом уцелевшего здравомыслия подбрасывают воспоминание. Разумовский. Селенга Разумовская – его мать. Дворянка, покровительствовавшая преступникам. Отец презирал её. Я видела госпожу Разумовскую мельком, будучи совсем юной. Она была вместе с госпожой Иден на смотринах старших сестер.

Почему тогда никто из сестриц не женился на Разумовском или ком-то из сыновей княжеской семьи Иден?

– Нас ждёт умопомрачительное путешествие, маленькая княжна.

Глава 10. Я ношу побои с гордостью. Амур.

Разбирая бумаги Стивера, я в тысячный раз жалею о решении разделить обязанности между Смертниками. Но иначе мы бы не поспели и к следующему столетию. Месть – блюдо, подающееся холодным, но не скисшим. Царь падёт от моей руки, а не под серпом Смерти. Мы не имеем права опоздать.

Пусть более мне не приходится расчерчивать карты и по крупицам собирать взрывчатку, как это происходило до Лощины, сейчас я не получаю ничего кроме пары лишних часов сна и головной боли от того, что приходится всё контролировать.

Желтые листы плотно исписаны формулами. Местами чернила и уголь смазались, но это не мешает глазам без усилий скользить по аккуратным буквам и цифрам.

Малец постарался на славу.

Детей не обучают грамоте, если это не отпрыски влиятельных семей. В этом и заключается сложность поиска мозговитого соратника, что будет рядом не из-за страха, а во имя идеи. Если ты сыт – тебя мало волнует то, каким трудом хлеб оказался на твоём столе. Никто не станет беспокоиться о всепоглощающей войне, сжирающей налоги крестьян. Справедливость же вообще отходит далеко из списка интересов, нагло подвинутая удачным браком и воскресной службой куску оникса в виде суровой женщины с серпом.

Стивер Ландау, хоть и не столь впечатлен потрохами и сном на сосновых лапах, разбросанных по снегу, не высказывает недовольства.

Спиной опираюсь на стену, прохладную и хранящую запах осенней сырости. Надеюсь, что кипы бумаг, разбросанные вокруг, разберут себя сами.

Мален похитил девчонку из отчего дома и угодил с ней в плен. Почему она, а не старшая Романова? Елену было труднее увести? Не мог же этот простофиля решить, что они равноценны!

Елена обещана женой Катэну Гриневицкому, старшему сыну Ланцуга, правящего у подножия западных гор. Мать наследника – Эльги, сестра Кегала Крупского, князя Черноградского. О Западных Горах ходит много слухов, но, благодаря моим некогда близким отношениям с царем, я знаю где правда, а где небылица. В недрах скал должно скрываться с полсотни тоннелей, сделанных для незаметного передвижения наших войск к границе с враждебной Меряной. Эти тоннели могут помочь нам пройти быстро и незаметно в Черноград.

Карты должна быть у Эльги Гриневицкой и Маномы Емельяновой. Вторая – ещё одна сестра Кегала Крупского.

Раз Мален потерпел неудачу, придётся отбросить идею шантажа и прибегнуть к старому доброму воровству.

До Емельяновых ближе, но личная дружина князя Вадока Емельянова когда-то славилась своей ловкостью. Нет времени и желания проверять так ли хорошо обстоят дела с их подготовкой в нынешнее время. С другой стороны, основные силы наверняка брошены на мою поимку, и охрана поместья будет слабее.

До Гриневицких путь дольше, да и горный массив с одной стороны от княжества помешает пробраться незамеченными, так как основное сосредоточение дружинников будет у границ с Торговым Путём и Выжженными Землями. Там, откуда идём мы.

Думай, Разумовский. Взращенный при царском дворе, охотник за всякой мерзостью, я точно способен отыскать жалкий клочок бумаги в гадюшнике княжеской семьи.

Забавно осознавать, что со временем я стал тем, на кого сам вел охоту.

Воспоминания о широких богато украшенных улицах Асквы теплятся на краю сознания. Дороги, мощенные брусчаткой, сливались тут и там и всегда приводили к царскому дворцу. Запах выпечки и сладостей тянулся по улицам шлейфом. Двух, а то и трехэтажные дома, отделанные узорами и лепниной были не редкостью, а привычным глазу зрелищем. Монастыри, сияющие золотыми куполами в свете полуденного солнца, влекли верующих. В столице всегда было много идолопоклонников.

Перед кем бы я склонил колени сейчас?

Перед отмщением. Моя жизнь, одна третья её часть точно, ушли на то, чтобы царь захлебнулся горем, как я когда-то своим.

– Амур?

Идэр стоит в дверях, вцепившись тонкими загорелыми пальцами в деревянную окантовку.

Не люблю, когда меня отвлекают.

Встаю, раздвигая бумаги и свертки руками. Они заполоняют собой практически все пространство вокруг. Чертежи и записки к ним. Вот лодка с особым построением носовой части, похожей на ту, какой кичатся в Варварском Крае. Они устанавливают фигуры богов, чтобы те благословляли их путь.

Идиоты. Богам нет дела до людей и уж тем более, если они высекли из бревна симпатичную фигурку Похоти с застывшими волосами, будто их разбрасывает ветер.

Признаться, я был бы впечатлён, если бы мою тушку так бессовестно приукрасили и пригвоздили к форштевню. Но всё ещё не настолько, чтобы мне было интересно благословлять кучку рукастых лизоблюдов.

Главная идолопоклонница почла меня своим присутствием в столь отвратительно долгий день. Быть беде?

– Чего тебе?

Идэр вздыхает и склоняет голову набок. До глупости простое действие переносит меня в нашу душную спальню, темную, с кучей покрывал, подушек и с безвкусной лепниной под потолком.

Отвратительная эта штука – память, она не дала мне поехать с катушек в Лощине, но при том же брала измором года напролёт.

– Воровка сказала, что готова. Пока ты вел переговоры с княжной, она дописала свою ересь, и мы с Хастахом её привязали. Мало ли.

Тонкая фигура вырисовывается под рясой, изогнутая, как змея. Идэр прислонилась к косяку, сложив руки на груди. Браслеты звякают, соприкасаясь с массивными цепями на её шее, которую так хочется свернуть.

Она почти не изменилась. Миндалевидные глаза, подведенные сурьмой, ловят каждое движение, в поисках одобрения.

Поднимаюсь и шаркая плетусь к двери прямо по оставшимся чертежам. Они всё равно бесполезны в достижении моего умысла.

– Я же сказал, чтобы вы её не трогали.

– Ты же не серьезно имел это… – Идэр прерывается на полуслове и меняет тему: – Ты выглядишь неважно. – с беспокойством тараторит предательница, протягивая руку к моей груди. Замираю, стараясь не смотреть на неё. Ладонь холодная и костлявая. Такая, как и тогда. Столько лет прошло, а я помню, как держал её за эту ручонку и надевал обручальное кольцо на палец. Как будто это было вчера.