Черное озеро

– Для тебя я могу быть кем угодно.

Она игриво вздергивает брови и снова подмигивает моему жениху. Внутри разгорается злость.

Наглая, высокомерная выскочка.

– Ты у нас еще и верующая? – цежу я, пытаясь нарушить неловкую паузу. Вера всегда была моим даром и проклятьем, и единственной нематериальной вещью, которая была мне не чужда.

– Нет, я атеистка.

Она дергается в попытках стряхнуть пыль и опилки, осыпавшиеся на штаны с потолка. Амур отпивает горючки из стакана.

Кто?

– Тогда зачем зовешь Богов?

Усаживаюсь на трехногий табурет. Он покосился еще больше.

– Одного. И, у нас в России, так принято. Зовешь, зовешь, тебя игнорируют. Прогрессивная нация, что поделаешь? Я в Белоруссии? Казахстан? – встретив наши недоумевающие взгляды она осекается и неуверенно продолжает. – Грузия? Может, Кавказ? Мурманск? Хватит молчать, у меня туго с географией!

– Был у меня на родине один рукастый крестьянин. Скажу по секрету, серпом он махал внушительнее, чем своей дубинкой.

Мы слышали эту отвратительную и похотливую историю уже с десяток раз. Она принадлежит к неизменному репертуару Катуня, если тот напьется горючки. Девчонка удивленно раскрывает рот.

– Так ты – гей?

– Э-ге-ге! Кто? – изумленно восклицает Катунь, случайно пихнув меня ногой.

– Ну, любитель мужчин.

Хастах морщится. Всякое упоминание порочных связей вызывает у него столь явную негативную реакцию. Да и от женщин его, по всей видимости, воротит.

О, Похоть, вразуми раба своего Хастаха и дай ему ну хоть немного мудрости в семейных делах!

– У вас за морем и такие слова есть?

– Да нет там моря. Я живу в панельке на убитой съемной квартире в двадцать шесть квадратов. Угловая. Там море только из-под крана – ржавая хлорка, да разболтанный смеситель.

Катунь и Амур переглядываются.

Что она такое говорит? Не уж-то проклятиями сыпет?

Хлопок. И вновь стул с наглой девчонкой оказывается перевернутым. Хастах замахивается ногой, но не успевает нанести удар. Разумовский отпихивает его к Нахимову. Здоровяк уже поднялся с постели и тут же заламывает руки Хастаха за спину.

– Ты чего, белены объелся? – взволнованно басит Катунь, роняя отбивающегося Хастаха на кровать и вжимая парня всем телом в матрас. Амур поднимает девчонку, но не спешит отвязывать. То, как бережно он берёт её за предплечья ранит меня в самое сердце.

– Порядок? – будничным тоном интересуется он, разглядывая разбитые губы и проступающие синяки на тонкой шее. Не дождавшись ответа, продолжает:

– Я отвяжу тебя, но если ты сделаешь какую-нибудь глупость, то придётся отпустить моего милого друга, чтобы он закончил начатое.

То, что говорит Разумовский, не вяжется со слепой яростью в зеленых глазах.

Хастах его ослушался.

Все, кто не способен беспрекословно повиноваться, представляют опасность. Как гроза или пурга – их нельзя контролировать.

Девчонка кивает и Амур принимается развязывать за узлы на её запястьях.

– Откуда ты?

– Так я не на территории нашей прекрасной страны? – вопросом на вопрос отвечает пленница, разминая кисти, увенчанные багровыми полосами. Амур присаживается перед ней на корточки, освобождая ноги. Это напоминает мне ночь, когда он сделал мне предложение игнорируя тот факт, что мать его была категорически против нашего союза. Небо над садом горело звёздами, блестевшими в зеленых глазах, когда любовь всей моей жизни приклонила колени, прося моей руки.

– Нет! – вскрикиваю я, не до конца осознавая служило ли это ответом на вопрос или же было попыткой отмахнуться от воспоминаний.

Кто бы мог подумать, что самый счастливый момент моей жизни будет ощущаться больнее разбитого лица?

Улыбка тает на глазах, и девчонка испытывающе оглядывает меня с головы до ног.

– Назови имя и откуда ты. – требует Амур. Катунь выводит взбешенного Хастаха. Пожимает плечами, будто бы сожалея, что ему приходится выставить друга за дверь. Наверное, мне стоило уйти вместе с ними, но оставить Амура и девку вдвоём оказалось выше моих возможностей. Разумовский смотрит на пленницу снизу вверх, не торопясь отвязывать вторую ногу.

– Инесса. Ты неплохо говоришь на русском. Как далеко я от границы?

– От какой именно границы?

– Ты глупый или прикидываешься? Где я?

– Центральная Райриса. – влезаю я, раздраженно отлепляя волосы, прилипшие к крови на щеках. Нахимов возвращается один, занимая место возле меня. Кровать прогибается под его весом.

Интересно, где Хастах? Он уже устроил допрос с пристрастием белесой девочке?

Глаза пленницы беспорядочно мечутся по комнате. Голубые, как полуденное небо, которому мы возносили молитвы перед обедом в Спасе на Крови.

– Инесса, откуда бы ты не приехала, мы доставим тебя домой, как только ты выполнишь свою часть сделки.

Я уже и забыла, каким Амур может быть чутким и терпеливым, когда ему что-то нужно.

– Издеваешься? Я уже вытащила нас из тюрьмы!

– Есть ещё кое-что – Амур замолкает. Он явно с особой тщательностью подбирает слова. – одно дельце. Поучаствуешь и я сделаю всё, чтобы ты добралась до дома.

Открываю и поспешно закрываю рот, не в силах сказать ни звука. Зубы клацают.

– Какое, к нечистым, дело?

От меня сквозит истерикой, но этот факт не сильно печалит. Я не сорвусь, как Хастах. Я просто устала.

– Мы заберём кое-что.

– Что?!

Проклятый Разумовский с его идиотскими загадками!

Инесса удивленно вскидывает брови, созерцая расцветающую драму.

Нравится быть в первых рядах, маленькая мерзкая похитительница внимания?

– Лучше спроси откуда. – невесело хохочет Катунь позади. Перевожу взгляд на Амура, устроившегося поудобнее. Он сел спиной к Инессе, устало потирая виски. Дыхание спирает от раздражения. Амур смотрит в упор на меня. Взвешивает можно ли мне доверять, прежде чем открыть свой коварный план.

Я знаю, что за игру он затеял. Разумовский повернулся спиной к незнакомке, демонстрируя своё доверие к ней. Меня бы он не подпустил так близко. Больше не подпустит.

Девка грациозно, словно кошка, обвивает шею Амура когтистыми пальцами. Рука скользит по коже, устланной уродливыми рубцами. Инесса походит на хищника, заигрывающего с едой. Лицо моего возлюбленного не отображает ни единой эмоции, когда он произносит:

– Хочешь меня прикончить?

Хоть и слова его были адресованы безумной девчонке, я не могу ни принять их на свой счет.

Амур ненавидит меня всей душой, что я так хочу спасти.

– Ты не представляешь насколько. – ласково тянет Инесса, поглаживая шрамы у кадыка. Она не нападает, но всем своим видом пытается показать кто здесь главный.

Глупая. Разумовский всегда на шаг впереди. Он бы не позволил себе так рисковать, подставляясь под руку незнакомки безоружным.

Или нет…?

– У нас сделка. – безэмоционально напоминает Амур, запрокидывая голову назад, укладывая её на колени сумасшедшей. Напоследок он награждает меня улыбкой, пропитанной сладким ядом.

Разумовский дразнится и у него получатся ударить по больному – по разговору, который так и не состоялся. После того, как я… ошиблась, нам так и не удалось обсудить произошедшее.

Инесса гладит Амура по горлу белыми когтями, что придают её рукам внешнюю схожесть с птичьими лапами.

Курица.

– Ты дал ему размазать моё лицо. – хватка усиливается и кончики когтей утопают в коже под нажимом.

Когда-то и я могла быть так близко к Разумовскому, чтобы гладить его по шее. Царапать его спину и перебирать непослушные пряди. Тогда на его коже не было жутких шрамов. Мы оба были другими людьми.

– Он бы не сделал ничего, что я бы ему не позволил.

Ложь. Хастах вышел из-под контроля, потому Амур заставил Нахимова его вывести.

Катунь потирает лоб, смущенно отводя взгляд. Бусины в его волосах звякают.

Почему эти двое не с Маленом? Мы не виделись несколько лет, но теперь он снова с нами. Живой и здоровый, с бабой в довесок.

– Ты хотел, чтобы он меня изуродовал? – ласково, как щебечут любовницы во время тайных встреч, мурлычет сумасшедшая. Амур глядит на неё не моргая, вглядываясь в лицо, измазанное подсохшей кровью. Когтистая рука замирает и расслабляется.