Черное озеро

Может, талант, но я больше склоняюсь к опыту.

Дружинники не успевают связать ни слова. Два тела оказываются на полу, не привлекая к нам лишнего внимания. Катунь тушит фитили на масляных фонарях пальцами. Огонь шипит, прежде чем исчезнуть.

– Ты убил их? – девушка нервно обращается к Амуру, обходя тела стороной. Старый друг небрежно бросает через плечо:

– Ранил. Веришь мне?

– У меня нет выбора.

Он солгал. Не знаю почему. Дружинники точно мертвы. Амур не оставляет свидетелей. Я решаю промолчать, борясь с навязчивым желанием умереть прямо там вместе с охраной.

Я так устал. Мы давно так много не двигались и силы, которые должны были поднакопиться, сразу же иссякли.

Мы выходим в небольшой зал. Факелы на подставках коптят потолок. Земляной пол сменил грубый серый камень, тот же из которого выполнены внешние стены в клетках. Земляные очень скоро научились раскапывать. Под одним из затухающим факелов прислоненным к стене стоит обломанный черенок. Рядом размеренно сопит дружинник. Черноволосая девчонка тут же кидается к палке, бесшумно шагая прямо в ловушку. Хастах хотел проследовать за ней вперед, но Амур опережает его. Нагнав умалишенную, остановившуюся в паре шагов от охранника, он с размаху ударяет дружинника ногой в лицо. Мерзкий хруст оглушающе разносится по пустому залу. Солдат разваливается на полу. Грудь, облачённая в алую одежду, перестаёт вздыматься. Его голова превратилась в кровавое месиво, под стать форме, что так гордо носят дружинники. Старый друг хватает девушку за шиворот и прижимает к стене. Она беспомощно мотает ногами в воздухе, цепляясь длинными пальцами за влажные каменные стены, поросшие мхом. Девчонка пытается дотянуться до факела, но не может. Ногти царапают воздух.

Не уж то она бы подожгла Амура, если бы могла?

– Еще раз сделаешь что-то, чего я не приказывал, и я оторву твою пустую голову за ненадобностью.

– Приказы раздавай своим шавкам. – рычит она, ударяя кулаками ему в грудь. Амур стоит неподвижно, игнорируя ее нападки.

– Пока действует клятва – ты моя шавка и должна подчиняться.

Девчонка округляет глаза и, не растерявшись, гавкает в ответ. Нева ахает.

Амур совсем тронулся умом в Лощине, раз отправился спасать меня вместе с полоумной. Хотя, это в его стиле.

– Могу нагадить в твои ботинки. – рычит сумасшедшая, пиная Разумовского. Он перехватывает её ногу, и девка едва не падает на спину. Шагаю вперед, чувствуя, как старые раны начали затягиваться, а обиды на друзей и вовсе угасли в преддверии свободы.

Свобода. Какое прекрасное слово, значение которого угасло в моей памяти спустя столько лет заточения.

– Куда мы пойдем?

Вмешиваюсь, надеясь предотвратить убийство девочки.

– В Черноград, на земли в подчинении Графа Крупского. – Шепчет где-то сверху Катунь, опираясь на украденное у покойных солдат ружье. Хастах обзавелся таким же. Длинные стволы блестят, отражая рыжие разводы языков пламени. На прикладе каждого вырезан медведь, раскрывший клыкастую пасть в смертоносном рёве.

– Мы ограбим графа? – Не веря своим ушам переспрашиваю я. Катунь кивает и позади меня раздаётся шум. Оборачиваюсь.

– Именно. – хрипит Амур, сворачивая шею прибывшему охраннику. Солдат обмякает, как тряпичная кукла. Незнакомка раскрывает рот, отступая назад. Она явно не была к такому готова. В убитом я узнаю мужчину, что так хотел допросить сумасшедшую девку. Животное на страже порядка, как любой их тех, кто измывался над Невой изо дня в день в соседней камере так, чтобы я их видел. Меня передёргивает от отвращения, пока на лице расползается улыбка.

Смертники пришли за мной, чтобы забрать на верную погибель.

Глава 8. Сломанные игрушки. Идэр.

Хастах мерит кухню тихими шагами, но из-за старого перелома он заваливался на правую ногу. На первый взгляд я бы никогда не сказала, что он хромает. Амур учил меня прислушиваться к миру вокруг, а не к молитвам. Это было так давно, что кажется издёвкой собственного воображения.

Из присутствовавших я оказалась единственной женщиной и лишь меня обделили правом голоса. Немым наблюдателем, как прокаженная, сижу в углу на табуретке в отдалении от четырех мужчин, делящих меж собой стол.

– Я могу понять зачем ты утянул её вместе с нами в темницу, но прямо сейчас в нашей единственной пригодной для сна комнате три бабы. – Хастах бесцеремонно тыкает в меня пальцем. – Идэр, как старая мельница, – отслужила своё. Малолетняя нахлебница и сумасшедшая карлица вообще бестолковые создания.

– Ты предлагаешь избавиться от них? – серьезность никогда не была сильной чертой Катуня, но сейчас его вопрос звучит властно и с вызовом. Хастах расправляет плечи, демонстрируя готовность вступить в перепалку не только словесно. Амур потирает лоб. Разглядывая столешницу, он бубнит под нос:

– Катунь, выведи Малена и его подружку, подготовь девчонку к разговору.

– Как же Мален? Почему ты позвал церковную подстилку, а не его? – Хастах награждает меня взглядом, полным отвращения. Нахимов не спорит с Амуром и исчезает в коридоре, растворяясь в темноте.

Если однажды у Хастаха дрогнула рука, когда мой возлюбленный приказал меня пристрелить, то Катунь бы сделал это. Не то чтобы мы были врагами. Наоборот. Из всех знакомых мне мужчин он всегда был слишком добр. Но Амур его безусловный приоритет, чьим доверием он никогда не рискнёт. А я – просто женщина без рода и племени, что предала их всех.

– Это вам не Иноземье за тридевять морей, здесь от девок толку как от седла для коровы. – продолжает развивать очередную женоненавистническую мысль Хастах.

– Мы же не можем просто их выкинуть... – робко вклинивается Стивер. Под конец предложения его голос становится совсем тихим и неуверенным.

– Постоялый двор или…

За стеной раздаётся выстрел. Спина покрывается холодным потом.

Этот коротышка хочет нас пристрелить? Откуда у неё ружьё? В комнату её завели безоружной.

Переглядываюсь с мальчишкой Ландау. Кровь отлила от его бледного лица, усыпанного созвездиями веснушек. Распущенные вьющиеся волосы болтаются у подбородка, на котором нет и намёка на щетину.

– Ты слишком категоричен в отношении женщин. – тихо с усмешкой отмечает Амур. Его совсем не беспокоят звуки стрельбы из комнаты. – Помимо неоспоримой красоты во многих из них кроется потенциал.

– Умоляю, ты же не о Идэр? – хнычет Хастах. Цепляюсь пальцами за полы рубахи. Оторочка, с вышитыми на ней красными цветами, появляется и исчезала из виду, пока я сжимаю и разжимаю пальцы.

– Не о Идэр.

Его слова ранят несмотря на мягкий, как бархат, голос. Но я слышу в нём угрозу. Не ясно кому: мне или обозлённому другу.

– Только не говори, что ты не хочешь избавляться от нашей маленькой проблемы. Они не равны нам, как бы тебе этого не хотелось.

Амур подливает в гранёный стакан горючки и отставляет графин.

– Хастах, если тебя поставить драться с девой, то ты точно ей проиграешь. – пресекая возможную перепалку Разумовский продолжает тоном, не терпящим возражений. – Не потому, что дама сильнее тебя, а от того, что ты недооцениваешь противника. Девушка, может, не всегда способна похвастаться успехами в кулачных боях, но на моей памяти ещё ни один солдат не одолел милейшую женщину, вооруженную мечом. А если она ещё и умна, то будь у мужчины ружье, а дева безоружна, он всё равно потерпит поражение.

– Девки не умны. Просто ты идиот, раз тебя смогла одурачить Идэр.

Лицо Разумовского напрягается и уродливые рубцы топорщатся. Он натянуто улыбается, поднимаясь.

Гори вечным пламенем, Хастах. Надеюсь, твоя душа никогда не найдёт успокоения.

– Может, ты и прав. Но я учусь на своих ошибках.

Амур исчезает в коридоре. Стивер бежит за ним сломя голову. Поднимаюсь. Хастах нагоняет меня в дверном проёме и одёргивает за рукав рясы.

– Ты же не думаешь, что все всё забыли?

– Не думаю. – это честный ответ.

Все слишком быстро забывают что-то хорошее, но почему-то плохое оседает в памяти навсегда. Амур делал мне больно. Бесчисленное количество раз. И несмотря на это наши отношения были идеальными.