Страница 6 из 21
Вячеслав не хотел и не умел убивать, но он и не хотел быть убитым. Альтернативы не имелось: хочешь жить — убивай. Их, насколько можно, подлечили (вот куда делось его плохое зрение!), мкары дали им первоначальные знания — общегалактический язык, на котором говорили все цивилизованные существа, кое-какие сведения о том, как жить в этом мире… и все. Больше никакой информации. Зачем информация скоту, который через несколько дней, а то и часов, умрет, оставив после себя лишь лужу крови и испражнений. Скот, он и есть скот.
Наконец Наалок сообщил, что сейчас они станут дожидаться своей очереди выхода на арену, а пока могут подкрепить силы концентратом из автоматов с едой и питьем.
Слава сразу почувствовал, что ужасно хочет есть, но не рванулся к стене, из которой вылетали брикеты, стоило приложить к ней руку в определенном месте, а остался стоять, наблюдая, как народ давится, пробираясь за питательными брикетами. Опять у него возникла ассоциация: так фашисты кидали объедки толпе до безумия голодных красноармейцев, и те дрались за краюху хлеба. «Фашисты неискоренимы — что земные, что инопланетные! — подумалось ему. — Но будь он проклят, если доставит им больше удовольствия, чем это необходимо для выживания».
Через двадцать минут толпа рассосалась и засела чавкать, хрустя жесткими брикетами и шумно всасывая розовую жидкость из пластиковых прозрачных контейнеров — жидкость оказалась хорошим утоляющим жажду средством. А одновременно — легким наркотиком, снимающим усталость и поднимающим настроение. И сексуальное возбуждение. Это он тоже откуда-то знал. Видимо, в мкаре имелись какие-то зачаточные сведения на этот счет.
На вкус брикет напоминал ореховое масло или уплотненные грецкие орехи, а жидкость — залия — была похожа на обычный морс с кисловатым и вяжущим привкусом. Слава равнодушно съел брикет, лишь бы забить желудок и поддержать силы. Потом сел к стене, закрыл глаза и стал прислушиваться к своим ощущениям — стало полегче, и на душе посветлело. Землянин понимал, что это действует залия, но все равно было гораздо легче, даже несмотря на то, что он знал: это искусственная эйфория. Пленник расслабился, приготовился ждать — то ли смерти, то ли того, что ему грозило помимо смерти.
Рядом услышал пыхтение, крики, жалобный плач. Открыл глаза, посмотрел — здоровенный детина пытался содрать шорты-юбку с той девицы, которая понравилась Славе. Вернее, ноги ее понравились. Вернее… в общем, что-то ему в ней понравилось — может, ноги, может, попа, может, пухлые губки и наивный взгляд голубых глаз, неожиданных у брюнетки (наверное, крашеная).
Шорты уже практически сдались, и рука насильника — туповатого здоровенного парня лет двадцати с кепочкой-восьмиклинкой на голове — уже шарилась между ног. Все вокруг на всякий случай отодвинулись, не желая попасть под раздачу. Так всегда бывает: свидетелей много, а вот помощи дождаться не от кого. Да и свидетели-то сразу исчезают в какой-то тине, когда узнают, что надо ходить в суд, на допросы к следователю…
Слава терпел, пока не треснули кружевные трусики, и их обрывки не полетели в сторону — как завзятый интеллигент, он не хотел вмешиваться не в свое дело: не его же насилуют! Но стало тошно — насилуют девушку на глазах у сотен людей, и ни одна сука…
— Эй ты, придурок, — оставь девчонку! — Голос после долгого молчания прозвучал надтреснуто и хрипло.
— Кто придурок? — оскалился шпаненок. — Молчи, ботан, а то и тебе вдую! А ты, сучка, не вертись! — Парень пристроился и запыхтел дальше под рыдания девчонки, умоляюще смотревшей на Вячеслава глазами-льдинками.
Слава поднялся, подошел к лежащему на девушке уроду и с размаху, так, что стало больно ноге, пнул его в бок. Хрустнули кости, шпаненок отлетел на метр и заблажил гнусавым голосом:
— Уби-и-ил… убил, сука! Я тебя все равно достану! Я тебя убью, козел! — Слава подошел и с размаху пнул мерзавца, надеясь перед смертью сделать хоть одно хорошее дело — может, зачтется на том свете? Кастрировать такого урода — святое дело!
Шпаненок взвизгнул дурным голосом и потерял сознание. Девушка лихорадочно натягивала на голые бедра в обрывках колготок свои шорты-юбку, привлекавшую взгляды мужиков.
Слава со стыдом почувствовал, что заводится, глядя на ее манипуляции. Но возбуждение прошло, когда он увидел кровавые следы на ее бедрах: «Черт! А девчонка-то была девственницей! Мерзкий урод! Может, ему башку свернуть? Все равно терять уже нечего…» Вячеслав сам удивился столь кровожадным мыслям и усмехнулся — может, его мать согрешила со шведом? А что, потомки викингов — буйный народ… особенно когда нажрутся в Питере. Или это финны нажираются? Да какая разница!
Девчонка осторожно перебралась поближе к нему и тихо спросила:
— Можно я рядом с тобой сяду?
— Сиди, — равнодушно сказал Слава и про себя подумал: «Мне только дружбы теперь не хватало — перед смертью… Да она скорее всего и не выживет — такая мелкая и худая!» Девушка действительно была невысокой, но Слава напрасно принижал ее достоинства — она была хорошо сложена, очень спортивна и, судя по всему, достаточно крепка. Конечно, что она могла сделать против сильного мужика? Драться надо уметь. Тем более сейчас, когда стресс явно уменьшал силы.
— Как тебя звать? — неожиданно спросила девушка. — Я — Лера. Валерия.
— Я Слава, — неохотно ответил он, помолчав с полминуты.
— Ты откуда родом? — не отставала девчонка.
— Из Питера, — с большой неохотой ответил он и предложил: — Давай помолчим, а? Надо подготовиться к тому, что нас ожидает.
— А что нас ожидает? — с неожиданной дрожью спросила девушка. — Может, мы еще выживем? Ну скажи, Слава, ведь выживем?
Вячеслав посмотрел на трясущиеся губы девчонки и подтвердил:
— Ну, конечно, выживем!
А что он еще мог сказать? Что через несколько часов им выпустят кишки? Что шансов нет ни у него — простого учителя литературы, ни у нее — не сумевшей защитить свою девственность даже от простого хулигана.
Тянулись минуты, переходили в часы — сколько их прошло, Слава не знал. Давно очнулся шпаненок, натянул штаны и отполз от Вячеслава подальше. По его лицу так и читалось: «Ну погоди, я тебя достану!» А время все тянулось…
Наконец прозвучали команды:
— Встать! Всем встать!
Забегали охранники, защелкали болевики, люди с криками, руганью и слезами стали подниматься. «Настал для кого-то последний час!» — подумал Вячеслав.