Сережа..

— А такой! — Привстал в своем кресле директор, опираясь ладонями в столешницу перед собой и нависая надо мной. — Такой, что в результате мы даже не на княжество, на всю страну теперь прославимся! Немыслимое дело: выставить восемь юных представительниц дворянских фамилий в обнаженном виде на всеобщее обозрение!

— А я здесь при чем? — Уф! Все же не убийство! И к обнаженке я уж точно никакого отношения не имею… кажется. Отчего-то внезапно припомнилась сценка, во время которой Бякова на четвереньках собирает свои высыпавшиеся из портфеля школьные принадлежности и полезла под парту за ручкой. Симпатичная попка, однако.

Стоп! Чего симпатичного в этом тощем костлявом заде? Я же не лоликонщик какой! От возмущения своим собственными мыслями я даже головой мотнул, отгоняя это безобразие. И уловил краем глаза пристальное внимание со стороны человека в форме. Да это же вовсе не мои мысли! Это мозгокрут к моей памяти подключился, да вот, таким вот образом случайно прокололся!

— Двенадцать лет и уже активированная менталистика? Удивлен…. — Следователь, до этой минуты сидевший тихо, не отсвечивая, встрепенулся, забирая ведение первой скрипки их дуэта у директора. — Что ж, придется с тобой, Сергей, без всякой магии разговор вести. Рассказывай, как с терактом против седьмого Б дело было. Кто задумал, кто осуществил? Все рассказывай. Исходя из получившегося результата, это уже не простая детская шалость получается. Тут статья об умалении чести и достоинства двух и более благородных родов вырисовывается.

— Не знаю я ничего об этом, — я аж головой замотал в знак того, что не причастен к подобному.

— Ну, так уж и не знаешь, — следователь с покровительственной улыбочкой посмотрел мне в глаза, — а вот Геннадий Останин утверждает, что основной ингредиент для этой шалости от тебя получил. Вот, можешь взглянуть, узнаешь почерк?

Я смотрел в написанное рукой друга и не мог поверить. Исходя из написанного, именно я был мозговым центром всего произошедшего.

— Бред какой-то, — я откинул от себя листок с Генкиными показаниями. — Не мог Останин такого рассказать. Да и вы же должны были сами в его мозгах прочитать…. — Я осекся. Сам же недавно радовался, что менталисты не могут без сильных повреждений психики пациента считывать воспоминания, удаленные более чем на час-полтора от момента происшествия. У меня вот, считывание с Ленки Бяковой началось. Запросто может быть, что у Генки участок памяти, доступный для обозрения, окажется еще меньшим, чем у меня. Полтора часа — это скорее исключение, а не правило.

— Вот-вот, именно, — подтвердил следователь, ничуть не скрываясь, что читает мои текущие мысли. — Золотой час менталиста у Геннадия Останина уже прошел. Так что пока мы имеем даже не слово Останина против твоего, Сережа, слова, а только лишь единственное показание, выставляющее тебя во всем виноватым. Так как, будешь рассказывать, как все дело было?

— И все же, пока я промолчу, — объявил я, изо всех сил надеясь, что все мне сказанное за последние минуты в этом кабинете является самой обыкновенной неправдой. И вообще, раз менталист свободно пасется в моих мозгах, мог ведь он и вовсе меня убедить, что этот почерк — рука моего друга. Ведь неправда же все это?

— Как тебе будет угодно, — покачал головой в осуждение следователь, убирая листочек с показаниями Останина в свою папочку. — Только знаешь, как бы потом слишком поздно не было. Разумеется, пока тебе не исполнилось четырнадцати — ты лицо неподсудное, но, насколько я знаю, в уставе вашей гимназии точно статья есть, по которой, в случае хулиганских действий, директор гимназии имеет полное право на твое исключение. А без свидетельства об окончании гимназии никто тебя в Старгородскую подготовительную школу не возьмет. Такой, знаешь, бюрократический казус: оплаченный сертификат на твое обучение имеется, а принимать без подписанного документа из гимназии не имеют права. Ты как, еще не надумал все нам рассказать?

Я молчал, уставившись взглядом в зеленое сукно на директорском столе. Раритет ведь, позапрошлый век, сейчас никто так не делает.

— Тогда ты, Сергей, можешь идти, — внезапно смилостивился следователь. Там за тобой уже, наверное, твой приемный отец пришел…. Степан Емельянович ведь твой усыновитель? Очень достойный алхимик. Практически мастер в своей области. Жаль будет, если за ненадлежащее хранение опасных ингредиентов у него отберут лицензию частнопрактикующего алхимика. Так что, Сергей, отпустить тебя к Степану Емельяновичу?

— Да….

— Ну, как знаешь. Я искренне пытался тебе помочь.

И я вышел прочь. Прямо навстречу своему дедушке.

К счастью, действительность все же оказалась вовсе не так беспросветна, как я себе навоображал.

— О чем ты говоришь, внук? — Озадачено воскликнул дед Степан, когда я, давя всхлипы, описал ему его нелегкое будущее. — Я не практически мастер, как сказал тебе тот мозгокрут, а вполне себе реальный дипломированный мастер-алхимик, имеющий документ единого для всего мира образца. Мне лицензия на торговлю своими препаратами вообще без надобности. У полиции княжества руки коротки, чтобы мне что-то запрещать. И если такое вдруг произойдет, запросто ведь может так оказаться, что в княжестве могут начаться перебои с алхимией вообще. Мы маленькие люди, но задевать нас даже князьям может быть чревато. Тем более, по такому надуманному поводу, как хранение самого обычного ингредиента вовсе даже не строгого учета. Да и свидетельство об окончании гимназии ты, на худой конец, сможешь получить, просто сдав экзамены в любой из гимназий нашей империи. Ведь сможешь же? Знаний хватит?

— Хватит, деда, — отчаяние, тисками сдавливающее мою грудь, понемногу отступало.

— Ну, тогда пошли домой. Бабушка там, наверное, уже великолепную долму приготовила.

— Дай мне всего пару минут. — Я почти бегом кинулся в сторону стоявшего в отдалении Генки.

— Гена, скажи мне честно, это ведь не твои показания против меня мне в кабинете следователь демонстрировал?