Страница 15 из 91
Грянул выстрел. Пушкин увидел, как голова атамана брызнула кровью, а сам он рухнул как подкошенный. Пётр тут же принялся перезаряжать штуцер.
— Постарайтесь не дать им подойти разом, Александр, сомнут. Как сунутся, палите с двух стволов, пусть знают, что у нас не только ружьё.
Пушкин кивнул, взводя курки пистолетов.
Разбойники, однако, не бросились на них сразу. Внезапное нападение и гибель атамана поколебали их. Часть и вовсе отбежала, кто к повозкам, кто к лесу, по обе стороны дороги. Но народ здесь подобрался лихой, и самые дерзкие двинулись к кустарнику, где укрывались наши герои.
— Эй, вашбродь, тута ли вы? — крикнул долговязый молодой мужичок в потрёпанном зипуне, выхватывая топор из-за пояса. Человек пять или шесть шло за ним, подбадривая себя возгласами невысокого уровня пристойности и тоже доставая оружие. Ружья были у двоих, они демонстративно взвели курки, направляя дула на кустарник.
— Вы бы это, не шалили, вашбродь, — под смех подельников продолжал храбриться долговязый, — а то людей поубивали ни за полушку, осерчать народ может. Вы бы лучше…
Что именно лучше мог сделать Пушкин, осталось неизвестным, так как Безобразов, перезарядивший штуцер со скоростью им самим от себя не ожидаемой, прицелился и нажал на курок. Насмешник опрокинулся, роняя топор. Пуля вошла точно в глаз. Прочие грозно загудели, и в ответ раздалось три выстрела (один из разбойников, то ли осторожный, то ли глупый, поддержал наступавших выстрелом прямо от повозки), по счастью, не задевших наших товарищей.
Пушкин, белый как полотно (в минуты неистового гнева он бледнел) вышел прямо на приближающихся.
Разбойники остановились. Почти с минуту, очень долгую минуту, они смотрели друг другу в глаза. Пушкин вышел не умирать, он о подобном даже не думал. Всё его существо, его натура, его дух, если угодно, желало одного — уничтожить противника. От него столь явственно веяло холодом смерти, что даже опытные головорезы задумались, поняв звериным нутром, что лёгкой добычи им здесь не будет.
— Вы бы бросили пистолетик, барин, — как-то по-доброму, ласковой интонацией прервал молчание один из них, аккуратно сдвигаясь к Александру, — не ровен час, пальнете ещё.
Очередной выстрел сложил его пополам. Это Безобразов, понявший замысел разбойника, без колебаний применил оружие.
— Он не один! — воскликнул кто-то всем уже очевидное.
Пушкин, спокойно, словно находясь в тире, поднял пистолет и выстрелил в лицо стоящему против него мужику с непонятной острой штукой в руках. Тот упал. Не медля, но и не спеша, поэт направил второй пистолет на следующего. Но не успел он выстрелить, как мужик захрипел, держась за горло, из которого торчала рукоять ножа.
— Попал! — раздался из кустарника рёв доблестного вояки, сумевшего в очередной раз за день удивить поэта.
Пушкин прицелился в следующего, хладнокровно застрелив и его, в тот момент, как Безобразов вывалился из куста, с диким криком держа штуцер над головой.
— Ааааааааа! — вопил отставной гусар, наскакивая на попятившихся мужиков, никак не ожидавших подобного напора. Пушкин схватился за трость, намереваясь поддержать атаку, но нужды в том уже не было: Безобразов страшным ударом прикладом разбил голову очередного душегуба, а пара оставшихся на ногах резво повернула прочь от опасных «благородий», побежав куда быстрее, чем их могли преследовать.
— Хватайте ружья, Александр Сергеевич, — прорычал вошедший в раж ротмистр, — хватайте и на позицию. Мы им покажем!
Но показать им ничего не довелось, как на сцене театра боевых действий показались новые лица. Раздался очередной свист, долгий, протяжный, за ним прозвучал выстрел, судя по звуку — пистолетный, донёсся топот копыт, и за повозками, где всё ещё стояло несколько разбойников, на дорогу выехало четверо всадников. Первый из них, на роскошном вороном скакуне, в упор уложил кого-то из слишком осторожных представителей шайки, на чём всё сопротивление и было сломлено. Ошеломлённые внезапным подкреплением к «благородиям», осознавая, что дело не выгорело во всех смыслах, разбойники благоразумно укрылись в лесу кто как мог, бросив свои телеги и оставив поле боя.
Всадники мигом пронеслись мимо них, уже почти не обращая внимания на разбегающихся, направляясь прямо к нашим героям. Если бы Пушкина спросили, от чего он больше всего устал в тот день, он бы ответил, что более прочего устал удивляться. И что самым большим удивлением дня для него было узнать в возглавлявшем небольшую кавалькаду всаднике того самого странного человека, встреченного им по пути в Болдино, и уверявшего, что является его, Пушкина, крепостным.
Сейчас же этот человек напоминал скорее кентавра, держась на лошади верхом так, как это не бывает у крестьян. Доскакав едва ли не до самого Пушкина, тот соскочил на землю с ловкостью кошки, лихорадочно ощупывая поэта взглядом. Увиденное ему явно понравилось, ибо он закатил глаза к небу, и, отпустив длинную матерную тираду, подытожил:
— Живой. Ну и слава богу.