Страница 45 из 92
— Вы часто о нем припоминаете. Степан то, Степан сё. Не побоюсь показаться излишне упрямым, но напомню, что меня он не убедил ни на каплю. Не слишком вы ему верите? Этот человек опасен уже потому, что не является тем за кого себя выдаёт. Заметьте — его не оказалось на сей раз рядом с вами. Вам известно где он?
— Известно. Он действительно занят. Самое занятное, но каким-то важным государственным делом. Смешно, не находите?
— Не нахожу. Этот шельмец ходит на чай к государыне, в голове не укладывается. Да как так? Что далее? Станет советником императора? Доверенным лицом? — он не сдержался и с силой ударил рукой об руку.
— Вы предвзяты и не хотите замечать за собой это, — попенял я ему, — тогда как наш загадочный крестьянин и правда спас государя. Такое не забывается.
— Пусть так. Но он не становится менее подозрительным. Кто он, откуда? Зачем притворяется крестьянином, да так, что даже лошадь увидит обман? Или это вам тоже известно? Так просветите, сделайте милость.
Мысленно я рассмеялся. Мой недоверчивый друг и родственник всерьёз опасался всего чего не понимал. Чувствовал себя неуютно. А мне напротив — было вполне комфортно находиться в непосредственной близости к некоторым загадкам. Они, загадки, добавляли вкус пряностей в бокал вина жизни.
— Нет, не известно, — ответил я, — но станет известно непременно. А догадки… и догадок нет, правду сказать. Кроме совсем уж безумной, но озвучить ее не посмею. Вы не собираетесь меня сейчас покинуть? Вижу вашу усталость, но окажите любезность.
— Собирался, — кивнул Безобразов, — вам нужен отдых и сон. С болезнью шутить не след. Но что вы желаете?
— Да рассказать вам как раз сон и желаю.
— Хм.
— Он любопытный, уверяю вас. Как минимум, в своей странности. Заодно вы убедитесь, что не со всяким сном стоит оставлять человека наедине.
— Как вам угодно, Александр Сергеевич. Понимаю, вам скучно. Извольте, я готов слушать, если считаете это важным.
— Принимаю ваш упрёк, но воспользуюсь правом больного чудить. Открою вам секрет — я испугался когда проснулся. Сон был столь реалистичен… не как обыкновенно.
— Расскажите. — Пётр уселся поудобнее с видом мученика, но сдержал зевок.
— Так вот. Как я уже говорил, дело происходило в Москве. Летом, довольно жарким. Я стоял примерно на Чистопрудном бульваре.
— То есть как — примерно?
— Вот так. Да, сейчас думаю, что то был непременно Чистопрудный бульвар. Люблю это место, есть в нем что-то. Знаете, раньше оно звалось Погаными болотами, покуда Меньшиков не взялся за дело.
— Вы даже не уверены где были?
— Сложно быть уверенным. Это была Москва, я знал это как знает всё во сне человек, но совершенно другая Москва. Которой быть не может.
— Хм.
— Представьте себе, что все дороги покрыты асфальтом.
— Асфальтом? Только в Париже видел недавно. Очень удобно, должен признать. Но вам откуда знать, что это асфальт?
— Я спросил у жителей.
— Занятно. Вы не галломан часом? Прочли в газете, и…
— Нет-нет. Итак, все дороги, что для проезда экипажей, что для любителей променада, все покрыты асфальтом.
— Не могу не заметить, что Москва в вашем сне чрезвычайно богатый город. Асфальт — штука недёшевая.
— Богатый, я тоже заметил. Но в нем нет лошадей.
— Как это — нет лошадей?
— Нет и всё. Я лично не видел ни одной. Сами понимаете, о том я также спросил жителей.
— И что вам ответили?
— Что лошади есть в цирке.
— Ничего не понимаю. Что же дороги для экипажей пустовали?
— Нет, и это самое удивительное. Или не самое, но не важно. Дороги были полны каких-то маленьких приземистых экипажей из стекла и металла разных цветов, передвигающихся самостоятельно.
— Может вам все-таки отдохнуть? — осторожно протянул Безобразов.
— И вы бы видели с какой скоростью они передвигались. Как быстро и как тихо. Хотя запах от них мне не понравился и даже закружилась голова.
— Хмм.
— Дома вокруг стояли чрезвычайно плотно, хуже чем на Невском. И что это за дома! Огромные. Самый низкий был в пять этажей, остальные в девять, двенадцать этажей. Потом оказалось, что это не предел. Далеко не предел.
— Александр Сергеевич…
— Нет, слушайте. Я только начал. Видя столько необычного, я инстинктивно цеплялся за привычное. За людей. Но они как раз и поразили меня больше всего. Одежда. Невозможно ни разобрать, ни предположить кто в каком чине. Кто во что горазд. Многие выглядели так, словно впервые оделись в то что схватили руки. Почти полное отсутствие военных, священников тоже нет, третье сословие заполонило улицу. Как они ходят — никакой выправки. Никакой важности, бег суетных лакеев, поскольку ходили они все весьма быстро. Женщины одеты в мужское платье.
— Александр Сергеевич!!
— Я нисколько не шучу, Пётр Романович. Были и платья женские, но такие, что промолчу и тем пощажу вашу нравственность.
— Не беспокойтесь о ней. Право, чем можно смутить гусара?
— Быть может, платьями, что заканчиваются на середине бедра, а некоторые и выше?
Безобразов впервые проявил интерес, но, судя по выражению его лица, представить должным образом не сумел.
— Да-да, мой уважаемый гусар, — продолжал я воспоминание, — некоторые выше. И все из одного слоя ткани, сколь можно судить на глаз.
— Гм. Стесняюсь спросить, но во что были одеты вы в столь удивительном сне?
— В самом наихудшем, что возможно представить. В вицмундир камер-юнкера.
— То есть вы заметно выделялись среди той, так сказать, публики?
— В корень зрите. Выделялся. Скоро я понял отчего эта публика, как вы справедливо заметили, не носит форму. Облеченность в мундир не позволила бы той бесцеремонности общения, что позволяли себе они, избегать ежеминутных дуэлей, а то и убийств на месте.
— Ого! Даже так! Вы там успели пообщаться.
Я засмеялся.
— Знаете, Пётр Романович, какие первые слова я услышал в свой адрес? «Ты что, Пушкин?» — воскликнул мне в лицо какой-то нетрезвый юноша с бутылкой пива (как оказалось) в руке. К этому он добавил совершенно непечатное сопровождение, и от немедленной расправы его спасло лишь моё состояние ступора.
— Дайте угадаю, — со смехом произнёс Безобразов, — он оказался ваш поклонник и стал читать стихи.
— Вы правы, хоть и издеваетесь. — я прикусил губу. — Действительно, тот странный юноша прочёл мне смесь из моих строк.