Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 45 из 104

А потом, когда он отвез ее домой на такси, она сказала на пороге:

– Мне хотелось бы пригласить вас к себе и заняться любовью. Но лучше в следующий раз. Мне нужна еще одна неделя, тогда все будет безопасно.

Она что, пользуется календарным методом контрацепции?

Нет, все было проще.

Какая у нас нынче самая распространенная болезнь после кори?

– Капитан Адвоусон!

Он встал и прошел в дверь, которую секретарша, улыбнувшись, открыла перед ним.

Офис Бамберли был как две капли воды похож на прочие помещения, которые Майкл видел с того момента, как приехал в Америку: главное – защита от внешнего мира. Окна открывать нельзя. Воздух кондиционирован и пронизан ароматами. Картины – сплошь оригиналы, но ничего запоминающегося. Много современной аппаратуры. Встроенный бар с распахнутыми дверцами. И ни одной книги.

Сколько еще времени пройдет, подумал Майкл, прежде чем он сойдет с ума в тоске по свежему атлантическому бризу, который своим дыханием нежно ласкает сливочно-золотистые поля молодого дрока?

Мистер Бамберли, приветливо протянувший Майклу руку, был в офисе не один. С ним были худощавый Джерри Торн, которого доктор встречал на расследовании, проводимом ООН, и толстяк Мозес Гринбрайер, главный бухгалтер треста, которым управлял хозяин офиса. Торн выглядел несколько отрешенно. Майкл пожал всем руки, отказался от сигары, но согласился на каплю ирландского виски, который, как он догадался, доставили в его честь.

– Итак, – начал было Бамберли, как только акт приветствий завершился. Похоже, он не вполне владел ситуацией, отчего постоянно смотрел умоляюще в сторону Гринбрайера, который осторожно покашливал. Что было ошибкой, поскольку уже в следующее мгновение его настиг настоящий кашель, со свистом и хрипотой. Задыхаясь, Гринбрайер схватился за бумажные салфетки и ингалятор, который он, нажав на клапан, направил себе в рот. Наконец он оправился, извинился и после краткой паузы начал:

– Итак, капитан, – сказал он, – я надеюсь, вы догадались, почему мы попросили вас уделить нам малую толику вашего драгоценного времени. Наше положение хуже некуда. Ферма в Колорадо, как вы знаете, закрыта, и персонал должен быть уволен…

– А голодающие лишены того, что дало бы им жизнь и спасло от смерти, – ворвался в разговор Бамберли.

– Мне очень жаль, что приходится это говорить, – сказал Майкл со вздохом, – но в Ношри я видел людей, для которых смерть была бы предпочтительней.

Наступило неловкое молчание.





– Возможно, – продолжил наконец Гринбрайер. – Но факт остается фактом: продукт фермы Бамберли спас тысячи, а может быть, уже и миллионы жизней, и саботаж в отношении одной лишь партии не может стать основанием для остановки нашей работы. А если эти чертовы «Тупамарос» будут настаивать на своих обвинениях, вне зависимости от того, что скажет официальный отчет, это может случиться.

– Вы же слышали, что они говорят про Гондурас, не так ли? – сказал Бамберли. – И это все ложь! Дьявольская ложь! Они сделают все, чтобы оклеветать нашу страну!

Майкл впервые слышал, что будто бы «нутрипон», отправленный в Гондурас, был отравлен тем же способом, что и тот, что попал в Ношри. Внутри ООН такая информация циркулировала, а за ее пределами – нет. Уругвайцы сделали официальный запрос и потребовали, чтобы в Гондурас отправилась независимая группа экспертов, но ООН пока не предприняла никаких шагов. Адвоусон ждал, что на это событие отзовутся телевизионщики или хоть какие-нибудь из выживших в Нью-Йорке газет, но, к его удивлению, журналистами история была проигнорирована. За пару лет до этих событий Майкл встретил дома, в Ирландии, одного из своих знакомых, который вернулся из Америки, и тот поведал доктору, что американская пресса следует в своей работе знаменитому постулату Президента: «Если газеты хотят добра для себя, они будут печатать только то, что хорошо для Америки». Адвоусон не верил в то, что цинизм может достигать таких высот. Он все еще надеялся на то, что журналисты будут следовать не политической конъюнктуре, а принципам профессиональной этики. Но с каждым днем все становилось только хуже.

– Если исходить из того, что я слышал во время расследования, – сказал Майкл, – то «нутрипон», посланный в Гондурас, был изготовлен и упакован в то же самое время, что и африканский.

– Да, и следующий шаг, который предпримут «Тупамарос», – вмешался Гринбрайер, – будет таков, что они сами добавят яд в нашу продукцию и скажут, что отравленный «нутрипон» был найден, скажем, в Сан-Паулу. Но если это так, почему мы целый месяц ничего не слышали? Почему врачи Гондураса ничего не сообщали о массовых психозах, подобных тому, что случился в Ношри? И почему криминалисты дали заключение о том, что «нутрипон» на наших складах абсолютно безопасен, хотя партия, которую они проверяли, шла по линии непосредственно после того, как мы изготовили то, что отправляли в Ношри и Гондурас?

– Именно это и пытается выяснить расследование, – сказал Майкл. – Вырисовываются два варианта: либо кто-то намеренно добавил яд в чаны, где готовится «нутрипон», а вы отрицаете это как невозможное событие, либо естественный грибок, подобный спорынье, как-то попал в ваши дрожжи.

– Это, как мне кажется, самое приемлемое объяснение, – сказал Бамберли, пожимая плечами. – Но тогда в том, что произошло, нет нашей вины, а нам остается лишь предпринять шаги, чтобы в будущем избежать того, что произошло, а также выплатить компенсацию тем, кто пострадал.

– И, следуя этому плану, – сказал Гринбрайер, – мы уже устанавливаем новую систему очистки воздуха. Фирма, которая у нас работает, ставит фильтры, полностью препятствующие проникновению микроорганизмов в атмосферу предприятий. Думаю, вы согласитесь, что их работа отвечает самым высоким стандартам.

– Надеюсь, – ответил Майкл сухо. – Но стандарты хороши только тогда, когда им следуют люди. Я был свидетелем того, как маленький мальчик умер от гангрены в больнице, где придерживались самых высоких санитарных стандартов. Его врач, осматривая рану на ноге, просто забыл надеть повязку и своим дыханием занес в рану в высшей степени резистентный стафилококк. Вот так!

Вновь наступила пауза, на этот раз еще более неловкая. Пока она тянулась, Майкл про себя решил, что Мозес Гринбрайер ему не нравится. По поводу Джерри Торна сходное решение он принял несколько раньше.

А почему бы и нет? Он стал осознавать и основания этого решения. Могут ли нравиться богачи-жиробасы, еще больше жиреющие на благотворительности? Майклу, выросшему в католической среде (хотя он более и не был верующим), эти люди казались римскими папами из клана Борджиа.

– Естественно, мы сделаем все, чтобы в будущем избежать недосмотра, – сказал наконец Гринбрайер. – Но главное, о чем мы хотели поговорить, состоит вот в чем. Ясно, что, прежде чем вновь запустить ферму, нужно, чтобы результаты ее переоборудования оценила некая незаинтересованная сторона. Мы вряд ли сможем просить об этом людей из ООН – любое «вмешательство ООН», как они говорят, во внутренние проблемы США вызовет жуткий протест. С другой стороны, в нашей стране все питают огромную симпатию, даже, я бы сказал, любовь к Ирландии, а потому мы решили пригласить вас…

Гринбрайер успел проговорить эти слова, и в этот момент здание сотряс мощный удар, словно его пнул великан в тысячу футов ростом, – окна, не рассчитанные на то, чтобы их открывали, разлетелись тысячами сверкающих осколков, через открывшиеся оконные проемы влетел уличный воздух, способный вывернуть наизнанку даже самый крепкий желудок, а сверху на пол комнаты и стоящую мебель рухнул потолок.

За несколько минут до этого автомобиль с намалеванными на дверцах черепом и костями был в нарушение всех дорожных правил припаркован напротив здания, где находился офис Бамберли. Водитель с маской на лице (на тротуаре все были в масках!) вышел из машины и быстрым шагом направился в ближайшую аптеку. Патрульный, стоявший на противоположной стороне улицы, даже не обратил на машину особого внимания – трейниты повсюду малюют свои дурацкие символы, в том числе и на своих машинах. А если этот парень так спешит в аптеку, значит, у него что-то болит. И все-таки, подумал патрульный, нужно будет сделать ему замечание за неправильную парковку.