Страница 52 из 67
Словно завороженный, он шел к импровизированной волейбольной площадке, задевая по дороге чьи-то ноги и натыкаясь на обалделые взгляды, направленные в ту же точку, которая притягивала и его взгляд. Взгляды были исключительно мужские. Женщины упорно поворачивались к точке спиной, и спины выдавали высокую степень раздражения их хозяек.
В точке, к которой сходились многочисленные взгляды, играла с мячом Весна. Она то взлетала ввысь, то опускалась, обхватив мяч, то приседала, то отклонялась назад, и снова устремлялась вверх. Можно было сказать, что она летает на мяче или с мячом, а вместо мяча легко было вообразить огромную жемчужину или земной шар. Весна забавлялась с этим круглым предметом, отталкивала его от себя или протягивала к нему руку, в которую он тут же послушно ложился.
Там были и другие игроки, в основном мужского пола, невысокие и длинные, пропорциональные и не очень, кургузые, косолапые, загорелые и вовсе непропеченные, гладкие и поросшие шерстью. Весна царила над ними и правила ими и мячом, а также голубым небом и кустами сирени в отдалении. Она была высокого роста, длиннонога, безупречно сложена, и кожа ее светилась. Лицо скрывали длинные волнистые пепельные волосы, полоскавшиеся в солнечных лучах, но когда она сама или ветерок отмахивали волосы в сторону, открывались огромные серо-голубые глаза, бездумные, как небо, и пухлый смеющийся рот, в котором сверкали мелкие ровные зубы. Еще можно было разглядеть ямочку на ее подбородке. Вот она опять поднялась в воздух, рука размахнулась и грозила сбить солнце, но, не задев даже застывшей над ней любопытной тучки, ударила по мячу. Мяч унесся в небо. Весна спустилась на землю, но не всей ступней встала на нее, а только кончиками пальцев. Вторая нога на секунду застыла в воздухе, потом опустилась на землю и снова приподнялась на кончики пальцев. Тело подалось назад, волосы понеслись вперед, а им вслед взлетела поднятая рука, о которую стукнул вернувшийся тем временем мяч. От удара он снова взлетел, а толпа, собравшаяся вокруг площадки, громко выдохнула: «Ух!».
Так это продолжалось раз пять-шесть, пока мяч не упал за пределы площадки. Весна лениво расправила плечи и откинула волосы с лица. В этот момент Чок и схватил ее за запястье.
— Пошли! — приказал он.
Любовь попыталась высвободить руку. И тогда Чока отшвырнула огромная волосатая рука. Чок летел спиной к солнцу и казался большим темным пятном на фоне яркого полуденного света. Он упал на чье-то одеяло, прямо в тарелку с огурцами и бычками в томате, задев рукой чье-то тело, а ногой — раскупоренный термос с кофе. Чок успел увидеть, как кофе танцует над рекой, распадаясь на струйки и капли, потом над ним поднялся волосатый кулак, и кофе поплыл кругами, багровея и расползаясь по всему горизонту.
Чок не успел увидеть, как снова поднялся волосатый кулак, и как навстречу ему взлетела тонкая загорелая рука. А тот, кто поднял кулак, видел каждый волосок на этой руке, и волоски казались ему золотыми.
— Не надо, Шурик, — спокойно сказала Любовь. — Это мой двоюродный брат.
— Знаю, какой он двоюродный. Я тебя с этим рыжим не в первый раз вижу.
— Допустим. И что?
— А то. Не желаю.
— Да ну? — улыбнулась Любовь. — А я желаю! И что мы с этим будем делать?
Шурик посмотрел на нее тяжелым взглядом и отвел глаза.
— Так будет лучше, — сказала Любовь. — И чтоб больше пальцем его не трогал.
— Не обещаю, — хмуро бросил Шурик.
— А ты не обещай. Ты делай. Если хоть один волосок… с его головы… ну, ты понимаешь… все! Больше ты меня не увидишь.
— Это как? — поразился Шурик.
— А так. Надоел ты мне. Дурной ты. Сегодня такую кашу заварил, мне ее за год не расхлебать. Пошел ты ко всем чертям.
— Ну, это мы посмотрим.
В голосе Шурика прозвучала угроза.
— Посмотрим, — ласково улыбнулась Любовь. — Но лучше тебе на это не смотреть. Больно смотреть будет.
Тем временем Чок открыл глаза. Вернее, он открыл правый глаз. Левый открываться не хотел. Над ним висел тяжелый и болезненный мешок, наполненный кровью.
— Очнулся? — деловито спросила Любовь. — На, выпей кофе. Вы не возражаете? — повернулась она к напуганной тетке в белом лифчике и розовых трусах, которой принадлежали одеяло, термос и разбитая тарелка. Тетка молча кивнула, подняла с травы огурец и начала его грызть. — А теперь пойдем, — сказала Любовь Чоку, с трудом проглотившему глоток кофе. — Проводи меня домой.
— Как ты попала в эту компанию?! Как ты вообще попала на пляж? — спросил Чок.
Слова должны были звучать грозно, но ввиду разбитых и опухших губ выползали из-за них с тяжестью и шепелявым хрипом.
— В эту компанию я попала давно, — улыбнулась Любовь. — Можно сказать, из-за нее меня отдали в школу раньше времени. Из-за Шурика, в основном. Он жил в соседнем дворе, и мы подружились. Лучше его никто не играл в ножички. А он научил меня всему, что знал.
— И воровать тоже?
— Ну уж, воровать! По пьянке и сдуру уперли три велосипеда и продали.
— По-твоему, это не воровство?
— По-моему, это дурь. Только я тут ни при чем. Если бы я там была, ничего бы не случилось. Вернули бы эти дурацкие велосипеды. А его за это отправили в колонию для малолеток. Уходил туда человеком, а вернулся черт знает кем. Он раньше таким не был. Ну, они пришли всей компанией меня развлекать. Соболезновать, то есть. А я боялась, что папуля вернется домой раньше времени и их застанет. Или еще хуже, София припрется. Начался бы такой визг, лучше не надо! Я и предложила пойти на пляж. А почему я должна сидеть дома? От этого что-нибудь изменится?
Чок раздраженно махнул рукой.
— Ты должна мне обещать, что больше не будешь с ними встречаться, — потребовал он.
— Да это они ко мне липнут, — отбивалась Любовь. — Шурик околачивается возле нашего дома с утра до ночи. Что я могу сделать?
— Делать вид, будто ты его не знаешь. Не приманивать. Не улыбаться. Не кокетничать. — Чок загнул три пальца на правой руке и задумался. — Дать твердо понять, что он тебе не пара, — заключил он, решительно мотнул головой и охнул. Голова гудела.
— То, что ты предлагаешь — подлость, — объявила Любовь. — Он мой друг, он попал в беду, и я должна ему помочь.
— Друг! — возмутился Чок. — В этом все дело. Людей не сажают за решетку просто так. Он вор, какой он тебе друг? Я поговорю с Юцером. Может быть, он сумеет тебе объяснить…
— Еще как сажают! — с горячностью отозвалась Любовь. — За что они посадили Натали? И Надин! И столько разных людей!
— Это совсем другое, — поморщился Чок. — Совсем из другой оперы.
— Чок! — спросила Любовь, заметив приближающийся автобус. — А что ты скажешь дома?
— Как было, так и скажу.
— Ой, Чок, не надо! — испуганно попросила Любовь. — Ну, пожалуйста, ну ради меня! Раньше София ко мне не приставала, а теперь она лезет во все, во все вмешивается. Я не хочу скандала. А если она начнет скандалить, я ее пошлю ко всем чертям. Тогда нам обоим будет плохо. Я серьезно, Чок! Придумай что-нибудь.
— Они уже все знают. В нашем городе ОБС работает круглосуточно.
— Что это — ОБС?
— Информационное агентство «одна баба сказала». На пляже наверняка была какая-нибудь доброхотка, Софьина подружка.
— Ну и пусть. Ее слово против твоего! Если ты будешь стоять на своем, ничего не будет. Скажи, что подрался с хулиганом.
— Так оно и было.
— Ну, ладно. Выпутай меня из этой истории, я тебя прошу.
— Попробую, — неохотно обещал Чок, — но чтобы это в последний раз.
— В последний-распоследний, — поклялась Любовь. И, наклонившись к Чоку, зашептала. — Знаешь, Шурку в этой колонии били. Это по правилам? Если меня кто-нибудь когда-нибудь попробует ударить, я его убью.
— Не болтай глупости, — оглядываясь на пассажиров и пытаясь разгадать в них знакомых, шепотом ответил Чок. — Пока ты будешь кого-нибудь убивать, от тебя самой мокрое место останется. Есть один-единственный способ выжить в этом мире — знать, кто тебе друг, кто враг, и не прибиваться к дурной компании.