ЧВК Херсонес

Простодушный Герман рассказывал какие-то длинные, жутко затянутые истории об отличиях в производстве бронзового оружия в разных областях Греции, включая колонии-поселения по всему Черноморскому бассейну. Как я понимаю, он неслабо разбирался в археологии и явно был на всех раскопках, хотя и называл эти места исключительно в старых наименованиях. Ну, тут уж кому как привычнее.

Денисыч, или Диня, – к нему действительно обращались и так и эдак, – был душой компании, сыпал тостами, поминая к месту и не к месту всех богов Древнего мира, читал неприличные стишки Экклезиаста, подливал всем, так что я даже не могу сказать точно, сколько амфор мы уговорили, прежде чем ему пришла в голову очередная «восхитительная» идея:

– Может, та-да иск-паемся? Морюшко-o после винишка – самое то!

– Ночные купания могут разгневать Посейдона, – пошутил я.

Увы, видимо, неостроумно, потому что Светлана с Германом утвердительно кивнули, а резко протрезвевший Денисыч поскрёб кудрявую бородёнку.

– А-а, пошли, я с ним договорюсь. Наверное. Да что он нам сделает на мелководье? Ракушками закидает? Ну, пошли уже, а?

Я беспомощно покосился на остальных, но они, к моему удивлению, уже вышли и ждали нас в общем коридоре с полотенцами на плечах. Мне пришлось встать и хотя бы натянуть джинсы. Лёгкие кроссовки, в которых я приехал, надевать не стал: просто тут все ходили босиком, наверное, так принято.

– Слушай, у меня плавок нет, да и пляж закрыт. Ночь же, – попытался брыкаться я, когда Диня тащил меня за руку из одного крыла здания в другое.

Остальные бодро шли следом. Мой новый приятель и бывший сотрудник музея толкнул дверь с надписью: «Основная экспозиция», и в лицо мне ударил свежий морской ветер. Само море плескалось в десяти шагах, над головой сияли миллиарды невероятно ярких звёзд, а под ногами похрустывала галька.

– Саня, ты что-то про плавки говорил, зачем они тебе? Люди всегда купались в море без одежды, так проще и естественней.

Диня стянул с плеча сумку, достал ещё одну амфору поменьше, на пол-литра, и, вытянув зубами пробку, вылил содержимое в воду. Морской прибой с шипением принял струю красного вина и, как мне показалось, с удовлетворением отступил.

– Всё, владыка глубин даёт добро!

И этот провокатор, скинув тунику через голову, упрыгал в воду, бесяче сверкая молочно-белыми ягодицами. Я вздрогнул, когда сзади на моё плечо легла тяжёлая ладонь Германа. Специалист по мраморной и бронзовой скульптуре тихо посоветовал:

– Лучше подождать, пусть сначала войдёт Светлана.

– Почему?

– В идеале нужно было идти первыми, но мы не успели.

Меж тем светловолосая девушка медленно и даже с некой дразнящей негой сняла тонкий пеньюар, расстелила полотенце на тёплых камнях и сладко потянулась, выгибая спину. Не думаю, что когда-либо мне доводилось видеть столь совершенное женское тело. А ведь по истории искусств мы изучали и греков, и итальянцев, и французов, но Светлана Гребнева была выше их во всех смыслах, словно Пракситель над Фишером Хорстом.

Я сам превратился в кусок мраморной колонны, не смея даже дышать в её присутствии. Она была, по выражению Пушкина, «чистейшей прелести чистейший образец»! Казалось, ни одна пошлая мысль не может даже зародиться в присутствии такой ослепительной красоты. И тут Светлана обернулась ко мне, одарив самой бесстыдной и откровенной улыбкой:

– Догоняйте!

Девушка с весёлым визгом бросилась в море, и каким чудом я ещё не был на ней сверху, ни одному богу не известно. Хотя, возможно, потому, что меня в самой высокой стадии возбуждения подхватили на руки две могучие веслообразные ладони.

– Что-то не так…

Герман нежно качал меня в стальных объятьях, в то время как довольный Диня выбирался по мокрым камням, а Светлана по нос в воде призывно махала мне ладошкой.

– Пусти! Что люди подумают?

– Обо мне? – даже не моргнул он. – Поверь, друг мой, обо мне чего только не надумали, после того как я просидел за прялкой в женской одежде почти три года у царицы Омфалы. То ещё героическое деяние…

– Я хочу купаться! Меня Света зовёт, видишь же! Какая корова…

– Вот сейчас помолчи, бро, – вмиг встревожился Диня, с неизвестно какого дуба отвешивая мне подзатыльник. За что я не раздумывая выдал ему коленом сдачи.

Собственно, сразу после чего здоровяк Герман спокойно поставил меня на ноги, разворачивая лицом налево. Именно туда, где в морском прибое медленно двигалась большая белая корова. Или бык? Или тур? Ну, судя по высокому лбу и огромным рогам, меж которых, наверное, можно было бы спокойно усесться с чашечкой кофе, это всё-таки был бык.

И он, возбуждённо раздувая ноздри, уверенными шагами приближался к беспечно плещущейся девушке. Светлана по-прежнему смеялась, кружась в морской воде, вздымая руками и ногами звёздные брызги, едва не долетавшие до нас, стоящих на берегу.

– Посейдонов бык, – вдруг выдохнул Денисыч, флегматично доставая очередную амфору и делая глубокий глоток, – упокой боги её душу. Ей хана.

Огромный зверь казался совершенно нереальным в свете огней современного города. Это было страшно и противоестественно, потому что, откуда он вышел, с какой частной фермы сбежал и как оказался здесь, фактически на музейной территории, не сказал бы, кажется, никто.

Мы, трое мужчин, замерли в позе Лаокоона с сыновьями, когда Герман вдруг тяжело задышал, выдыхая из носа едва ли не струи горячего пара.

– Ох, да бросьте, – попытался успокоить его я, – всего лишь случайно заблудившаяся домашняя скотина. Сейчас мы её прогоним.

Я набрал с полдюжины обмытых морем камешков и пошёл в атаку.

– А ну, вали отсюда! Как тебя там зовут, телёнок-переросток из Простоквашино? Гаврюша? Ага. Так вот, Гаврюша, сидеть!

Ни один камешек не прошёл мимо цели, но бык даже ухом не повёл. Денисыч и Герман буквально обомлели от моей наглости, а я уже выбирал булыжник посолиднее. Камень попался увесистый, килограмма на полтора, каковой я и…

– Нет, Александр, не на-до-о! – взвился к небу заполошный крик Светланы.

Понятно, что она наконец заметила-таки быка, но явно недооценивала уровень опасности. Бродячее животное часто бывает непредсказуемым. Особенно когда о его голову разбивают булыжник. В пыль!

– Слушай, а он крут, – Диня толкнул локтем в бок охреневшего здоровяка.

В голубых глазах Земнова одновременно читались уважение, обалдение, изумление, фатализм, готовность к смерти и плохо прикрытое желание сбежать из этой палаты номер шесть, потому что бык вдруг остановился и медленно поднял на меня взгляд. В его глубоко сидящих зелёных глазах размером с половник плескалось невнятное удивление. Такое бывает у кота, который смотрит на атакующую его хвост самую маленькую мышь.

– Беги! Он на берег не пойдёт, ему нельзя, он… – успел услышать я, когда по пояс в воде шёл вытаскивать окаменевшую от страха девушку.

– Светлана, держитесь! Я сейчас…

Договорить мне не удалось, потому что громогласный бычий рёв, казалось, разорвал всю ночь. Из его пасти вырывалось оранжевое пламя, короткая шерсть встала дыбом, он наклонил рога и пошёл на меня, выдувая из ноздрей кроваво-красный пар. Это было жутко красиво и пугающе.

– Александр, вы спасли меня! – Мокрая красавица бросилась в мои объятья.

Её сердце билось о мою грудь, и, наверное, ничего более возбуждающего я не испытывал за всю свою жизнь. А бык с каждым шагом был всё ближе и ближе.

– Фу отсюда, животное!

– Вы о ком? – обомлела девушка, едва не падая в обморок высокой грудью с торчащими сосками вверх к небу. – Он же… это же воплощение самого бога морей! Ни один смертный не может говорить о нём в таком тоне.

– В каком? – мои губы были менее чем в сантиметре от её упругих уст.

У меня не было возможности ответить на их призыв, потому что в эту минуту бык пошёл на нас грудью, и поднявшаяся волна отнесла нас к берегу. А когда я, мокрый и всклокоченный, всплыл наверх, то на шее белого быка уже сидел могучий Герман, крепко держа его за элитные рога, словно байкер на Харлее. Думается, скульптор Роден душу продал бы за такой образ.