Страница 26 из 43
Стены отведенной ей комнаты безмолвно давят; уходя головой в подушки, она чувствует себя куском железа. После ухода Аеси в гостиной и коридоре остается его запах; или, может, это просто воспоминание. Приходят мысли и о свойствах памяти. Вот, скажем, два дня назад хозяйка переживала насчет Сестры Короля, но прошел всего день, и она сказала, что такой души на свете нет. Впрочем, сказать, что ее теперь нет, может подразумевать, что раньше она была. Плохо, если хозяйке мнится, что она путает, хуже, если она решит, что Соголон всё выдумывает с каким-то тайным умыслом. Между тем она знает, что принцесса не выдумана, и подозревать госпожу в потере памяти причин нет, особенно когда остаток дня память у хозяйки превосходная – вон как она давеча распекала ее за подслушивание. Но спутанность хозяйки наводит на мысль, что сны и память в ней сплавляются воедино, и остается лишь гадать, куда это может завести. Такие раздумья отягчают, но затем Соголон погружается в легкий сон с зыбким видением, в котором есть вспышка тех самых волос, рыжих как голова птицы-ткача. В сновидении он поворачивается к ней лицом и собирается заговорить, но тут Соголон просыпается.
Через три дня после визита Аеси приходит извещение, что дом Комвоно завтра ожидают при дворе. Сразу с уходом глашатая хозяйка разражается жестокой бранью, сетуя и крича на Соголон, что всё пропало и никуда не годится; что все ее ткани еще с прошлого раза, как она была при дворе, и что это будет чудовищной потерей лица.
– Ты слышишь меня, скверная девчонка, какой это ужас? – кричит она. – Чтобы я явилась ко двору в таких вот вышедших из моды обносках! Да лучше б я оделась как рабыня! – кричит она Соголон, хотя бедняжка никаким боком не причастна к ее дилеммам насчет нарядов.
– А ну на базар! На самый что ни на есть! – командует госпожа Комвоно и кидает в девочку золотую монету. Соголон в смятении, потому что ума не приложит, что потребно хозяйке, что может приглянуться двору, и не противоречит ли одно другому. К Соголон госпожа приставляет Кеме, который негодующе шипит, слыша такое унизительное для себя поручение: выбирать женское тряпье.
Базар тканей и даров расположен в Баганде – районе у оконечности длинной насыпной дороги, соединяющей четыре других района города, вниз по склону. Перед полуднем они выезжают через западные ворота, оба на лошадях, хотя Соголон верховая езда всё еще нервирует. Выбравшись на дорогу, они отправляются в путь. Изрядная его часть проходит вдоль вершины горы, где с обеих сторон ничего, кроме крутых откосов, а взгляд встречает лишь дымчатые вершины гор, синеющие вдали. Один перекресток переходит в другой, после чего следует поворот глубоко вниз, к исходящему паром озеру, которое они объезжают. Еще один протяженный изгиб, и вслед за тем выезд на прямую дорогу в район, где трудятся кузнецы и гончары, усердствуют зазывалы и торговцы, шумят базары и лавки, рядятся покупатели и канючат попрошайки. В Углико тоже торгуют, но там к заходу солнца всё должно неукоснительно закрываться и освобождать улицы; зазевавшимся светит ночь в подземельях, которые уходят столь глубоко, что некоторые наружу уже не возвращаются. В Баганде почти каждой лавкой и кузней заправляет владелец или семья, у которых там же и жилье – или непосредственно сверху, или сзади. Места, подобного Баганде, Соголон прежде никогда не видела. Должно быть, именно отсюда берутся шелка госпожи, потому как здесь изобилуют ткани таких цветов, выделок, узоров и оттенков, названий которым Соголон даже и не знает. Чего на них только нет – и плавающие рыбы, и вздыбленные львы, и танцующие под неслышный барабан танцоры, совсем как живые. А еще здесь навалом еды, шкварчащей, булькающей, сырой и всякой-всякой. В одном ларьке мужчина продает живых желтых кошек из-за Песчаного моря: «Кому на погляд, кому на жаркое! Подходи выбирай, первое или второе!» Тут и там торговки кричат, что у них товар-де только что с корабля из страны, где люди, не сходя с места, крутятся десять лун, из страны, где рыбы ходят, а лошади плавают. Соголон, замешкавшись, чуть не врезается в прилавок с живыми змеями и испуганно вскрикивает. Кеме со смехом ее оттаскивает. Лошади идут легким шагом. С седла видно людей, которые к лавочникам не принадлежат, – женщины, делающие семейные закупки; купцы на пути к рядам, где торгуют золотом, каменьями, шкурами, специями и солью. Мальчики-помощники идут впереди с пожитками ковыляющих сзади стариков. Деловито проходят ремесленники со своими инструментами; колыхают груженые повозки, запряженные ослами, мулами и волами. Быки фыркают на удары хлыстов. Глашатаи нараспев вещают, что Король занят своими думами, а наследный принц – делами трона.
– Я ведь скоро вступаю в легион буйволов, – сообщает Кеме, заметно волнуясь.
– Что-то я про такой не слышала.
– Да ты вообще знаешь, что такое легион?
– Я знаю, что смогу хотя бы спокойно ездить верхом.
– Беда с тобой в том, что никто никогда с тобой нормально не шутил.
– Я всё время только шутки и вижу, – парирует она.
– С тобой любой разговор моментально превращается в борьбу.
– Ты хотел мне рассказать про твой легион.
– Язви его боги. – Кеме хмурится, а затем улыбается. Соголон по-прежнему непроницаемо на него смотрит. – Он первым идет к полю сражения и возглавляет путь войны. Его воины искусны во всех видах боя и не подчиняются никому, кроме Короля.
– У тебя уже есть такие навыки. Легион буйволов, значит? Ты, наверное, и сам не прочь превратиться в буйвола.
– Из уст любого, кроме тебя, это звучало бы как похвала.
– А от меня как звучит?
– Даже и не знаю, царица Соголон.
– Ну вот, хоть что-то в тебе есть, что я смогла исправить, – примирительно ворчит хозяйка. Она придирчиво осматривает каждый привезенный Соголон отрез, но тем не менее поглаживает их с одобрением, ласково. – Эти три подойдут, – говорит она, указывая на стопку слева, – а эти еще посмотрим, – кивает она на стопку, что справа. – В смысле, на тебе, девочка. Не пускать же тебя в присутствие Короля в одежонке болотной крысы. Скажи служанке, чтобы подыскала мне швею. Нынче же вечером, поняла?
Внутри весь дом поеживается от криков хозяйки на швею, так что Соголон выходит во двор. Она уже сбилась со счета, какая нынче ночь – кажется, вторая либо третья без луны. Соголон скучно. «Мужчины в это время ночи, должно быть, читают», – думается ей. А она вот читать не умеет, и нет вокруг никого, кто мог бы научить. Хозяйку больше заботит обучить ее сидеть, есть, стоять и держать себя; удивительно даже, что она не пыталась научить ее правильно гадить. Мысли приходят колкие и жестокие. Даже не особо волнует, что завтра она будет при королевском дворе в присутствии какой-то из высочайших особ; честь, которой удостаиваются немногие, и уж точно никто из подобных ей. Соголон приходит в голову оглянуться на свою жизнь до этого момента, вернуться как можно дальше назад, насколько охватывает память, а затем перескочить в настоящее, просто чтобы поразиться всему, что с ней произошло. Но ее не интересует возвращаться так далеко или возвращаться вообще. Даже в начало сегодняшнего дня и то не тянет.
Сейчас ее больше интересует Кеме – как он выводит под уздцы лошадь, проскальзывает в ворота и исчезает в темноте. Даже толком об этом не задумываясь, она проделывает то же самое и отправляется следом. Они на той же дороге, что ведет в Баганду. Ночь пугает до тех пор, пока до нее не доходит, что тьма не так уж и темна, что дорога ярка от пыли, а деревья словно тени на фоне неба, которое не черное, а темно-темно-синее. Ну а там, где темноту не осилить глазам, видят уши, и Соголон следует за Кеме на изрядном расстоянии, но ни разу не теряет его след. Даже хорошо, что в темноте взору не видны крутые откосы по обе стороны дороги.
На первом перекрестке она поворачивает налево и выезжает за поворот, ведущий с горы вниз. В середине поворота направо ответвляется тропинка, где в воздухе всё еще зависает пыль, поднятая лошадью Кеме. Соголон приближается к концу ответвления, где видит его лошадь, привязанную к дереву, но самого Кеме там нет. На краю дороги Соголон углубляется в деревья и кустарник. Кеме не отзывается, хотя она уже дважды его окликнула. Над кромкой обрыва она внезапно спотыкается. Хорошо, что одежда цепляется за какой-то куст или деревце, потому что дальше, кроме воздуха, ничего нет – во всяком случае, она чувствует это своими ногами. И там видно что-то еще. Соголон несколько раз смаргивает, вглядываясь, но это не меняет того, что она видит – потому что смотрит она на Кеме, хотя это едва ли делает картину менее сказочной.