Страница 23 из 43
– Хозяйку разбудишь, – предупреждает Соголон.
– Язви боги, только не это. Слушай, а пошли на задний двор? Могу там тебе кое-что показать. Думаю, понравится, – предлагает он.
Соголон останавливается и смотрит на него долго, пристально. Хмурость на ее лице видна, должно быть, даже в темноте. Ее напряженный взгляд держит его там, в пространстве и в ночи.
– Ни по каким задним дворам я с тобой ходить не собираюсь.
– Как знаешь, – пожимает он плечами и уходит.
Соголон, признаться, довольно долго размышляет, не стоило ли последовать за ним, но затем возвращается к себе в комнату и углубляется в ту самую страну не-сна, не-бодрствования. Вещи здесь зыбки и движутся как под водой, но при этом она всё видит и знает. Этот дом с кроватями, приподнятыми над полом, с сине-зелеными попугаями, порхающими под потолком, и рисунками святых людей на сводах, которые иногда, на краю зрения, скрытно шевелятся. «Это обман», – успокоительно думается ей. В это время ночи, в такой момент усталости разум слишком слаб, чтобы сохранять что-либо неподвижным, включая и то, что видишь.
– О нет, эта женщина воистину теряет голову. Указ есть указ, – щебечет она.
Она, то есть дама, которая сегодня утром наносит визит госпоже Комвоно. Хозяйка за беседой зовет ее не иначе как «дражайшей сестрой», что, однако, не мешало ей перед приходом звать ее «сквернословкой» и «вислогрудой сукой». На подобные слова хозяйка не скупилась с того самого момента, как ушел глашатай, перебудив утром весь дом своим бравурным сообщением, что, дескать, сегодня после полудня предстоит визит.
– Сказал бы уж проще: после полудня готовь обед, – съязвила хозяйка.
Госпожа Комвоно тотчас загружает работой повара, и к приходу гостьи уже ждет мпотопото с макрелью и сельдь в соляной корочке, а морская рыба в горах вообще редкость; также сладкий батат, свежие фиги и клуиклуи[18] на деревянных досточках.
А потом, уже откинувшись на подушки, статс-дама госпожа Дунгуру сетует на то, что всё здесь такое сладкое, слишком уж сладкое, даже селедка, и что тот, кто стряпал, чувствуется, не утонченный повар с кухни дворца. Потому как при дворе пикантность – старое понятие, вновь входящее в моду, что раньше привело бы к росту цен на соль, но поскольку мы с Югом больше не воюем, то и цена остается неизменной, и хотя такая женщина, как она, со столь благородным происхождением, ни за что бы не стала связываться с какими-нибудь торгашами и купцами на рынке, но всё же иногда можно немного побаловаться для собственного удовольствия и поиграть с ценами на рынке, пусть даже для многих это может оказаться печально, но на самом деле не для них – то, что в мирное время цены на соль падают так низко. А потом она снова жалуется на еду, но хозяйке не оставляет ни крошки.
Соголон наблюдает за ними и замечает кое-что новое: друг-враг. Понять это сложно, поэтому она наблюдает дальше. Статс-дама госпожа Дунгуру, дражайшая сестра, вислогрудая сука – она и в самом деле носит свое платье на старый лад, с открытой грудью. Эта дама напоминает ей хозяйкину сестру, которая тоже цепко за нее держится, но хозяйка не раз говорила, что эту пиявку терпеть не может; и кажется, что такие друзья и родня – единственное окружение госпожи Комвоно. Но у Соголон такое в голове не умещается: что же их держит, если не любовь? Не то чтобы она сама знала, что такое любовь, не говоря уж о том, чтобы она удерживала людей рядом. Ее братья, например, держатся меж собой, потому что не знают, как жить иначе, а если бы сообразили, то наверняка побросали бы друг друга. Нет, это какое-то другое громкое слово, которое использовал покойный хозяин. Мысль о нем Соголон предпочитает незамедлительно отбросить. Что же сближает этих женщин? Может, так оно и бывает, когда тебя окружают люди всех мастей, но на самом деле у тебя никого и нет? Вон у Кеме есть лев, с которым он играется в грязи. Мысль о Кеме Соголон тоже предпочитает поскорее прогнать. Может быть, это представление, танец, церемония между ними, между двумя людьми?
– О да, определенно с той поры, как место в ногах у наследного принца занял сангомин, теперь каждая вторая женщина благословлена, если ее не назовут ведьмой, – продолжает щебетать статс-дама госпожа Дунгуру.
– Неужто госпожу Каабу называют ведьмой? В таком случае как же называют ее мать?
– Словом, которое в кругу приличных женщин неуместно.
– Тогда не берите в голову, дражайшая сестра.
Обе госпожи развалились на подушках, как женщины, которым совершенно не нужна мужская компания. Статс-дама госпожа Дунгуру облачена в темно-зеленое платье с грудой ожерелий из бисера, свисающих до ее темных сосков. Каждый палец статс-дамы унизан золотым кольцом, кое-где их по два. Хозяйка тоже говорит много и не только ртом, но в равной степени и руками; в совокупности это создает атмосферу нагнетаемой тревоги.
– После недели гаданий они позвали оракула Ифы, и все то время никто ничего не мог сказать наверняка.
– Но почему они сочли ее ведьмой?
– Боже, что за слова, нджайе[19]! Вы там у себя в захолустье вообще новостей не получаете? Две наложницы лорда снесли ребятишек, которые вышли вперед ножками. Один удавился материнской пуповиной, другой рождением убил свою мать. Все слуги шепчут, что Каабу исполнена черноты и злых духов после того, как родила всего одну девочку, и то ослабленную.
– И лорд Каабу позволил им забрать свою жену?
– Он сам ее и обвинил. Жрецы не смогли найти ничего, что говорило бы о том, что она ведьма, поэтому лорд призвал сангомина.
– И теперь этот мерзкий речной шаман добрался до самого трона? Да, всё действительно изменилось.
– Так ты хочешь услышать историю или нет?
– Конечно, хочу!
– Ну так вот, лорд просит Короля возместить ущерб, и вот тут-то, добрая моя сестра, вмешивается канцлер. Истинно говорю, одно имя этого человека заставляет меня содрогаться. Если по правде, то он и есть тот, из-за кого всё это и заварилось. Ты знаешь, я слухам не верю, но слышу, что силами канцлера двор сейчас являет к сангомину благосклонность и, значит, потому теперь должно состояться судилище над всем и всеми, кто подозревается в причастности к ведовству. Вот так всё происходит, сестра. Человек из белой глины, этот самый охотник за ведьмами, власы которого за всю жизнь не знают гребня, без предупреждения появляется в вельможном доме. Я слышала, выглядит он как кожаный мешок с костями, и, представь себе, пришел он не один, а еще с семерыми. Все семеро из них, сестра, вроде как дети, но дети самые странные из всех, каких кто-либо видывал. У одного красная кожа, другой ползает боком по стенам, а у третьего две головы! И вот они врываются как гром среди ясного неба и хватают даму Каабу, визжа, что она ведьма. Я слышала, на ее защиту встают двое стражников, потому как думают, что это какое-то нападение, но дети те кидаются на них, как если б кто бросил сырое мясо стае гиен. Я слышала, нджайе, что когда их оттащили, то от одного стражника остались одни кости, а у другого все части тела были разбросаны по всему двору! Демонята, чисто демонята, но сейчас-то они служат вроде как добру, значит, они хорошие? Двух других наложниц там тоже сочли ведьмами.
– Как так?
– Тот упырь из белой глины прорицал, что они питают друг к другу вожделение.
– И что здесь такого? Брошенные наложницы на это, бывает, идут, здесь ничего нового.
– Теперь это ново. Тот охотник за ведьмами велит своим демонятам распластать их и держать, пока он сам делает тем женщинам правеж.
– Я даже не понимаю, о чем вы, моя дражайшая сестра.
– Так уж и не понимаешь? Этот гадкий волосач со своими демонами-уродцами занял дом, как будто пришел в него с войной. Порой они даже хватают хозяина и слегка его поколачивают, пока кто-нибудь не разберет, кто перед ними.
– Вы ничего не упускаете, сестра? Когда это случилось, что ведьмы вдруг стали злыми?
18
Клуиклуи – кольца жареного арахисового масла.
19
Нджайе (здесь: «сестра») – обычно женщина невысокого социального статуса; домработница, компаньонка или наложница.