Страница 10 из 43
Научившись именовать дни и считать луны, Соголон знает, что с тех пор, как она поселилась в доме, минуло четыре луны. Накануне она отсчитала конец очередной и сидит сейчас в гостиной, гадая, что принесет с собой нынешняя, Гуррандала, последняя в этом году. Шестью днями ранее солнце навлекло на Соголон тягость с опухлостью и кровью, что не доставляет ей ничего, кроме беспокойства, потому как даже в этом доме лунная кровь намекает, что ты служишь для продолжения рода.
Хотя хозяин на нее по-прежнему не смотрит, она не забывает слов хозяйки, сказанных с ее появлением в доме, – что, возможно, однажды появятся дети. Странности в поведении Соголон не укрываются от кухарки, но вместо того, чтобы спросить девочку, что с ней, та просто дает ей пучок листьев, давая знак помалкивать. Остается пережидать и надеяться. Вообще у женщины много занятий, но как только появляется лунная кровь, все они сводятся к одному.
– Времени нет, – вздыхает госпожа. – В самом деле, на откорм тебя отдавать уже поздно, да и стара ты для этого.
Госпожа Комвоно отстраняет ее от кухни, сказав, что применение ее рукам должно быть более нежным. Это значит, расчесывать волосы госпожи. Волосы у хозяйки жесткие, хотя она считает их тонкими, и всякий раз, когда гребешок цепляется за узел, она шлепает Соголон по рукам. Но одновременно она находит дополнительное время на то, чтобы обучить девочку большему, а не просто тыкать, что она делает не так.
– Стой во весь рост, милочка, а бедро слегка изогни, вот так, будто думаешь пройтись, уперев руку в бок. А теперь иди. Ну-ка, сколькими пальцами ты берешь кусочек хлеба? Ох же дуреха. Двумя, а не тремя! Как зачерпывать мясо, ты хоть, надеюсь, запомнила? Я вроде тебе показывала, как есть козлятину и как отличать проваренную от той, что сыровата. Опустись на пол, девчонка, коленки вместе. Да не становись на них, не сгибайся и уж точно не приседай, а то люди подумают, что ты собралась испражниться. Послушать тебя, так правильная осанка – сущая мука. Никто и не говорил, что это легко. Ты еще не знаешь, какую нагрузку придется терпеть твоим ногам, а уже ноешь, что затекли. Ладно, давай расчесывай мне волосы.
– Да, госпожа.
Посреди этого размеренного занятия хозяйка внезапно хватает ее за руку.
– Что там хозяин, поглядывает на тебя?
– Нет, госпожа.
– Как это так? Разве он к тебе не приходит? Ночами, деточка, приходит ведь?
– Нет, госпожа.
– Странно. Тогда интересно, куда он там шляется? Возможно, ты права. Вогнали мы его, видно, в смущение, вот он тебя и сторонится.
– Мне с этим что-то сделать, госпожа?
– Да боги упаси. Стыд и вина держат его в рамках приличий. – Она озорно смеется, а затем, уже серьезно, добавляет: – Но если он к тебе придет, ты ему не отказывай.
– Госпожа?
– Ты меня услышала. Этот мужчина твой господин. Не забывай об этом.
В первую ночь луны Гуррандалы она омывается, думая снова отправиться на уличную донгу. После знойного дня вода из бочки тепла даже глубокой ночью. Ни кухарки, ни рабыни здесь не было, так что умывальня пуста; три стенки тремя сторонами выходят на задний двор. Место устроено между амбаром и поварней, что означает многое; прежде всего то, что ни один мужчина не увидит женщину, пока она уединяется. Уж тем более хозяин, которому само положение вменяет никогда не приближаться к поварне или амбару. Госпожа Комвоно однажды сказала это вслух, и с той поры хозяин не приходит в комнату. Это Наниль под утро уходит куда-то в другое место. Хозяйка следит, чтоб в умывальне всё было красиво и по назначению: узор из золотых монет и ракушек, затем опять монеты, затем опять ракушки. Гладкий пол вытесан из камня, а в верхней части средней стены, прямо над головой Соголон, торчит трубка из тонкого бамбука, по которой стекает вода. Она в ней моется дольше обычного, потому что час поздний и все вокруг спят. А закончив мыться, она видит перед собой зрелище. Саму себя.
Кухарка рассказывала, как больше семи лун назад хозяйка приобрела большущее серебряное блюдо, но не затем, чтобы подавать на нем трапезу. Блюдо обосновалось в умывальне, где женщина может вольно себя оглядывать. Соголон не может взять в толк, зачем женщине смотреть на себя во время мытья, но сама сейчас смотрит и еще долго после того, как вышла из-под струи воды, стоит и вдумчиво себя созерцает.
Мисс Азора, помнится, пеклась, чтобы ни в одной из ее комнат не было ничего, способного ухватить отражение, дабы мужчина, не ровен час, не углядел свою неказистость, не возроптал от вида своего дряблого тела либо тяжести своей вины. Но это место, хвала богам, от взглядов мужчин защищено. Поэтому Соголон пристально смотрит. Она приопускает голову, чтобы видеть волосы, длиной почти до плеч, которые она скручивает в пучки. Лицо, по которому она угадывает свой возраст, – правда, гадает не она, а хозяйка.
Кухарка говорит:
– Госпожа, ей наверняка едва ли больше, чем десять и еще один годик.
На что госпожа отвечает:
– Нет, ее ум слишком хитер для кого-то столь юного, но еще груб и неотесан. Чересчур много сердца и слишком мало ума, чтобы дать ей старше полутора десятка лет.
«Тогда десять и еще три», – шепчет Соголон своему мутноватому отражению. В тусклом свете факела разглядеть мало что можно. Силуэт, всё еще малознакомый ей самой, с плечами как у того юного бойца на палках. Узкая талия и узкие бедра – не такие, чтобы обещать мужчине восьмерых детей. Длинные ноги, готовые стремглав бежать без оглядки. Свет факела падает на грудь, смотреть на которую Соголон никогда не видит смысла, хотя часто ловит на ней взгляд хозяйки и подозревает, что та подумывает при этом о хозяине. Жаль, что не получается его вспомнить, или какие разговоры он вел в комнате, пока не уходил в сон.
Что-то прошелестело по двору, отчего сердце чутко подпрыгнуло. Кошка.
Так Соголон стоит и рассматривает себя. Проводит по шее, груди, касается ку и снова думает о словах госпожи. Притрагиваясь к каждому месту своего тела, она как бы спрашивает его: «Чем ты занимаешься? Ну а ты?»
Рабыня Наниль говорит, что ее тело предназначено для множества детей.
Кухарка говорит:
– Эта маленькая шлюшка уже начинает себя проявлять, но госпожа всё не гонит ее из дома, несмотря что хозяин того требует.
– Как так может быть, что женщина перечит воле своего мужчины? – недоумевает Наниль.
– Видать, потому, что воли у него нет. А в Фасиси, когда господа женятся, невеста по желанию может оставаться хозяйкой своему состоянию, так что у хозяина и руки коротки.
Три женщины. Госпожа, кухарка и рабыня. Соголон смотрит на всех троих внутренним взором и думает не столько о том, кто они, а о том, чего они хотят. Госпожа хочет, чтобы однажды пришла какая-то благая весть и она бы смогла вернуться в Фасиси, не потеряв лица. Каждый день она ждет этой доброй вести, прислушиваясь к отдаленному бою барабанов, наблюдая за мальчиками-посыльными, что снуют мимо ее дома; за голубями, что пролетают над головой, но всё не садятся на крышу. Кухарке подай одно: хлопотать на кухне да подсмеиваться над людьми. Чего хочет рабыня, она не знает. Чего хочет Соголон, она не знает тоже. Может, ей хочется выговориться, без оглядки побежать, взлететь по стене Башни Черного Ястреба, подняться на самый верх и узреть оттуда край света. Она говорит об этом кухарке – надо же хоть кому-то сказать, – а та лишь отвечает:
– Послушай, девочка, это потому, что за тобой нет ухода. Нет матери, которая тебя бы растила.
Соголон слушает, а сама при этом слышит: матери, которую можно было бы спросить: «Для чего ты меня растишь?»
Она смотрит на себя и вздрагивает от мысли: эти женщины вызывают в ней радость, что у нее нет матери.
Соголон думает о кошке, которая только что прошелестела через двор и живет лишь для того, чтобы есть да гадить, как хозяин. А у Соголон есть дырка в виде ку, и ему есть что туда засунуть. Детей хозяйка, судя по всему, не хочет, зато прекрасно знает, как они заводятся. У них с хозяином бывают яростные, посвященные этому ристалища, каждую четверть луны или около того. В других случаях хозяин наяривает Наниль до тех пор, пока ей не надоедает и тогда она начинает ему неистово помогать, чтобы всё побыстрее закончилось. Соголон стоит в умывальне уже невесть сколько; ночь становится всё глубже, а темень гуще. Попытки думать о том, чего она хочет, перебиваются мыслями о хозяине. Ей хочется сняться с места, уйти. Она не знает, что бы это значило, но ей хочется уехать отсюда. Хочется, чтобы люди знали ее только по следу.