Страница 11 из 12
Я накручиваю сама себя, разгоняю страх и обиду до ярости. Хочу уязвить его, сделать так же больно, как он делает мне своим молчанием.
Глаза его с каждым моим словом становятся все чернее и холоднее, словно в ледяной пустоте космоса наступает вечная зима.
Герман молча смотрит на меня – и вроде бы внешне ничего не меняется, но я чувствую, как напрягается каждая мышца его тела, каменеет. Если сейчас до него дотронуться – на ощупь он будет как мраморная статуя. Твердый. Жесткий. Холодный.
Но я слишком хорошо успела его узнать.
Чем тверже оболочка, тем яростнее пожар внутри.
– Что ж… – постукиваю длинными ногтями по столу и вижу, как его передергивает от этого звука. – Помнишь, однажды ты сказал, что все это – только секс? Помнишь?
– Помню.
– Ты приехал тогда. Ты приехал ко мне домой, хотя я не пошла на работу, чтобы не видеть тебя! Ты все равно приехал!
– Поставить точку.
Я не спрашивала – зачем. Вообще-то я совсем о другом спрашивала, но на тот вопрос он так и не ответил.
В его низком голосе змеятся трещины хрипотцы. Они разбегаются в стороны, обнажая в разломах пылающий огонь.
– Поставил точку, да? – передразниваю его. – Три часа прощался, чуть кровать не сломал. Супружескую мою кровать – это твою совесть не смущало! Ты был просто животным, бешеным зверем, я тебя даже боялась. А потом ушел в душ – и вернулся уже человеком. Сказал, что теперь точно уходишь навсегда. Все так делают, да? Все приличные люди.
Он снова молчит.
Я бы тоже замолчала, если бы могла.
Что на это ответить?
– А знаешь, что было потом? Думаешь, я закрыла за тобой дверь и пошла готовить ужин? Или созваниваться с бухгалером, чтобы обсудить налоги? Все же понятно – навсегда так навсегда! Встала, отряхнулась, забыла!
– Что было потом? – спрашивает он.
Неужели ему и правда интересно?
Внезапно я понимаю, что не хочу ему говорить.
Не хочу рассказывать, что было тем страшным вечером.
Как я собрала измятые простыни и спрятала в дальний ящик гардероба от домработницы. Чтобы иногда, когда больше никого нет дома, доставать их оттуда и вдыхать наш запах.
Его.
Как меня выламывало физической болью в мышцах, в костях, пока я курила первую за десять лет сигарету, которую стрельнула у соседа по этажу.
Как на следующий день я смотрела на телефон – в девять утра Герман всегда звонил мне из машины, каждое утро, просто чтобы сказать привет – и знала, что теперь он больше НИКОГДА не зазвонит.
У меня на него стояла особенная мелодия. Только на него.
Я ее поставила давно, когда еще не знала, как часто он будет мне звонить.
И потом, каждый раз, как я слышала ее на звонке, внутри меня что-то умирало от пронзительного горячего счастья – он все-таки со мной.
Теперь я знала – больше я ее не услышу.
Но услышала.
– Потом ты снова сдался, слабак! – выплевываю я боль, обернутую в злость.
Я подскакиваю к креслу так быстро, что Герман не успевает среагировать.
Только отшатывается, когда я наклоняюсь к нему.
Слишком близко.
Говорю тихо и очень спокойно:
– И сейчас сдашься. Потому что я тебя не отпущу. Ни вообще, ни сейчас. Просто никуда не отпущу.
Упираюсь ладонями в его плечи, наклоняясь все ниже, вдыхая его запах – розмарина, холодного моря, мшистых камней. Запах, который будет преследовать меня даже в аду, куда я попаду за все, что сделала.
– В такие моменты… – говорит он медленно и прямо мне в губы, глядя в глаза пронзительным черным взглядом. – Я начинаю верить, что ты меня действительно любишь.
Тогда. А чего кольцо не носит?
Германа с момента нашего столкновения на открытии банка я видела еще несколько раз, когда поднималась на третий этаж, в администрацию ТРЦ.
Он постоянно был занят: что-то с кем-то обсуждал, листал толстые стопки бумаг, разговаривал по телефону, поэтому я даже не здоровалась. Он меня все равно не замечал.
Над вывеской его банка появилась надпись «Головной офис», и на входе посетителей теперь встречали исключительно высоченные блондинки скандинавского вида, от которых сложно было оторвать взгляд – настолько они были совершенны и холодны, словно клонированные Снежные Королевы.
В таких условиях подходить поздороваться было еще более неуместно, поэтому я каждый раз пробегала мимо, пряча глаза, разрываемая сразу двумя социальными неловкостями: поздороваться и помешать, или не здороваться и чувствовать себя невежливой.
Между этим небожителем в дорогом костюме и мраморных интерьерах и Германом в домашних штанах и заляпанной детским пюре футболке была гигантская пропасть.
Преодолевать ее не тянуло.
Изменилось это в один не самый прекрасный день, когда я волоклась на очередное собрание арендаторов в компании Натали, Маринки и своих детей.
Няня закинула Никиту с Макаром мне на работу – ей надо было к врачу. Я пообещала им, что мы поедим мороженого в пузырчатых вафлях и поедем домой на такси, если они будут вести себя хорошо до конца рабочего дня.
Оставалось совсем немного, я уже закрывала агентство, когда прибежал гонец от администрации и строго велел всем с этажа пройти в офис для обсуждения вывоза мусора.
Маринка с Натали тоже с мрачным видом запирали свои магазинчики, и я обрадовалась – втроем моих неугомонных детей ловить будет проще.
Германа я заметила в длинном коридоре, ведущем к двери с надписью «Вход только для сотрудников торгово-развлекательного центра». Он выхаживал по нему взад-вперед и о чем-то разговаривал по телефону. По-немецки.
– Ого, какой мужик породистый! – восхитилась Маринка вполголоса. – Это откуда такие красивые дяденьки к нам залетели?
В этот момент «красивый дяденька» оторвался от разговора, заметил нашу процессию и кивнул мне:
– Привет, Лана!
Маринка яростно пихнула меня в бок.
С другой стороны меня в бок не менее яростно пихнула Натали.
– Привет, Гер, – кивнула я, натянуто улыбаясь с отбитой печенью и селезенкой.
Мои прекрасные дети, которым я с младенчества вдалбливала, что надо здороваться с теми, с кем здоровается мама, выбрали именно этот момент, чтобы внезапно продемонстрировать результаты дрессировки, и рванули к Герману с воплями:
– Здравствуйте! Здравствуйте! Как поживаете?!
Мне захотелось провалиться под землю.
Воспитание – это самая неблагодарная работа на свете.
Герман повернулся к ним, дергающим его за рукава и полы пиджака и удивленно поднял брови.
– Разбойники! Быстро ко мне! – скомандовала я.
А вот этот фокус сейчас не сработал.
Макар и Никита уже потеряли интерес к Герману, зато заметили на стене очень красивую стеклянную витрину с огнетушителем и топором и начали громко строить планы, как их оттуда добыть.