Страница 7 из 35
После обеда вернулся Добрыня с подкреплением. И собрал отряд в палатке. Он тогда произнес речь, которую я тоже запомнил на всю жизнь. Именно тогда я, наверное, совсем избавился от детских фантазий о войне
– Ребята, сегодня утром на нас напал Хасан со своими бойцами, скорей всего сегодня ночью или под утро он опять совершит вылазку и опять нанесет удар. То, что я вас попрошу сделать, находится за гранью добра и зла, но это позволит нам победить его раз и навсегда. Все вы знаете, что тут, в четырех километрах к востоку, есть аул, это родной аул Хасана, там его жена, и дети, и родственники. Так вот, если мы уничтожим этот аул, то Хасан совершит глупость и пойдет в лобовую атаку с целью отомстить, и тогда “«вертушки”» сотрут его с лица земли. Если же мы не сделаем этого, то он уничтожит нас одного за другим, устраивая вылазки и удары, как было до этого. Я не буду давать приказ, я прошу добровольно пойти на это.
Я тогда находился в состоянии аффекта после гибели Дженибека, которого я успел полюбить, я не понимал еще до конца, что нам предстоит сделать, и я поднял руку.
Это было ужасно, на самом деле ужасно, в добровольцы пошло двадцать пять человек и сам Добрыня. И мы снесли эту деревеньку с лица земли. Снесли ее целиком и полностью, не дав жителям ни малейшего шанса на то, чтобы уцелеть. Если есть в жизни события, которые я бы хотел не помнить, так вот это одно из них. Но память четко держит тот день от начала до конца. А день тот был длинным, после того как мы закончили с деревней, мы залегли в километре от базы и стали наблюдать. Расчет Добрыни оказался верным, через час после того как деревня была уничтожена, мы увидели “«духов”», которые шли по ущелью в направлении части. Их было много, так много, что я даже представить себе не мог, столько народу в этой местности. Мы сидели в засаде и ждали, когда этот поток закончится. И смотрели на Добрыню. Я тогда думал, что нам хана, так как справиться с этой толпой было невозможно. Но оказалось, что в шести километрах от нашей части были развернуты системы залпового огня “««Град”»» и что они только ждали координат, откуда пойдут духи Хасана. И там же были вертушки с “«Дроздами”». Как только мы увидели конец колонны Духов, Добрыня передал по рации, чтобы начинали операцию и сказал:
– Ребята, молимся чтобы нас не накрыло, каким богам кто умеет.
И тогда я действительно молился. Все ущелье от нас до нашей части вскипело, превратившись в огненный ад. Я лежал тогда между двумя валунами и действительно молился. Ну как я, конечно, мог молиться, ребенок, выросший в эпоху самого развитого социализма. Двадцать минут работал “««Град”»», а вслед за ним пришли “«вертушки”», которые обработали ущелье с другой стороны. Это отняло еще двадцать минут. А потом Добрыня сказал: все, идем теперь на добивку. И мы пошли в сторону части, добивая раненых и живых. Навстречу с части шли наши, занимаясь ровно тем же. Ни о какой пощаде и пленных речи не шло.
– Главное, чтобы Хасан шел в начале колонны, тогда считаем эту операцию полностью успешной. Будут вам железки в подарок, – г
оворил Добрыня.
Железками он называл награды, нас действительно представили к наградам, и целый генерал приезжал в часть, чтобы вручить их. А нас отправили сначала в тыл, потом опять на передовую, уже в другую часть, где, в общем-то, все было приблизительно так же. Наверное, про мою молодость и взросление в Афганистане можно было бы написать отдельную книгу, и, может быть, я ее даже и напишу, но сейчас я просто пытаюсь написать именно историю одного злодея. Самого себя, как я прошел через жизнь и как сложился мой характер. Ведь про это не напишут и не снимут кино, это ведь не геройские подвиги. В Афганистане я понял, что такое война, настоящая. Не та, которую показывали в кино или по телевизору, а настоящая война. Когда ты утром завтракаешь с другом или просто знакомым, а вечером ты его пакуешь в пакет, чтобы он не вонял, и ждешь “«вертушки”», чтобы отправить его на родину. А иногда и паковать нечего, так мало остается. В разведке остаются те люди, которые в этом аду остаются с холодным сердцем. Добрыня жестко отбирал ребят и выгонял тех, кто ожесточался. Мы должны были работать так, как это было нужно, а не просто мстить и уничтожать все живое. То, что мы разнесли деревню в щепки, это было просто частью военной операции. Мы также должны были сидеть и пить чай с этими “«духами”» в другой деревне, узнавая у них информацию.
Я уже владел дари на уровне свободного общения, и моим следующим заданием был подкуп местного населения и построение разведсети. В большинстве своем местному населению было глубоко начихать и на нас, и на “«духов”». Им хотелось просто местной жизни, вкусной еды и прочих обычных благ человечества. Но были и другие, которые готовы были убивать за идеи, но самым тяжелым было их различить. В этих одинаковых бородатых лицах, все было в кучу. Мы дальше работали уже совсем над другими задачами, нашей основной целью было выявление источников поставки оружия и их баз хранения. Я сильно загорел в этой местности, носил накладную бороду, и мой азиатский разрез глаз делал меня тут практически своим. Ну разве что синие глаза сильно контрастировали. Но это не выдавало во мне русского сразу. Хотя и тут я получил змеиное прозвище Ящерица. Чем больше я погружался в местные обычаи и культуру, тем больше я понимал, что имел в виду Добрыня, когда говорил, что это не наша война. Но я выполнял свою работу и старался делать ее хорошо.
Нам сильно повезло, мы смогли выбить у одного из “«духов”» координаты сброса груза. Мы были уверены, что это будет оружие. Но когда мы пришли к месту встречи, то сильно удивились, как мало народу его встречает. Всего лишь один автомобиль и шесть человек, которых мы устранили без единого выстрела. Потом прилетел самолет и выбросил один ящик на парашюте. Добрыня, видимо, уже начал понимать, что происходит, так как он вдруг сказал:
– Так, нечего тут всем делать. Гордый, Змей и Сыч со мной, остальные – в расположение.
Гордый – это мой друг Николай, кличка по фамилии Горда. Ну а Сыч – это замена Дженибека в нашей тройке. Сыч тоже получил свое прозвище по фамилии – Сычев. Звали его Александр. Но мы тут не обращались друг к другу по именам. Когда наш отряд растворился, мы остались вчетвером и пошли ловить ящик. Когда мы подошли к нему, Добрыня сказал:
– Судя по всему, мы перехватили деньги, скорее всего, американские. Сейчас мы с вами можем поступить в двух вариантах. Первый – мы расскажем в центр, что перехватили эти бабки, к нам прилетит “«вертушка”», и их изымут. Куда они потом денутся, неизвестно, я стараюсь про это даже не думать. Но есть второй вариант: мы сейчас изображаем, что в этом ящике была взрывчатка, деньги прячем и используем их для оперативной работы. Я бы даже мог предложить оставить часть себе, но вы понимаете, что привезти в СССР валюту у нас вряд ли получится.
В общем, Добрыня был реально военным, который хотел использовать полученные деньги исключительно в тактических целях. Мы тогда были молодыми и горячими бойцами, которые только начинали понимать суть происходящего. А Добрыня был для нас великим командиром. Он, видимо, неплохо разбирался в людях, поэтому оставил именно нашу тройку.
Мы сложили восемь гранат и подорвали их. Потом сели в автомобиль “«духов”», загрузили деньги и поехали в сторону расположения части, за руль сел Добрыня. Не доезжая части, он свернул в горы и остановился около входа в пещеру, которых тут было очень много. Там мы и спрятали ящик с деньгами, взяв с собой около сорока тысяч долларов.
– Про деньги даже родной матери не говорить, сюда просто так не ходить, все через согласование со мной.
Дальше наша работа пошла много лучше, наличие изображений американских президентов на зеленом прямоугольнике творило чудеса с “«духами”». Сто долларов для них были космическими деньгами, и они развязывали языки существенно лучше и быстрей, чем пытки. Через месяц мы знали о всех цепочках поставок оружия и все основные тропы.