Кудис

– А может, Лера всё выдумала, ухватился за соломинку мой мозг, может, всё это были совпадения… но нет, душам моя знала, что девочка не врала и не придумывала, душа моя чувствовала ту силу, что жила теперь в этом детском теле. В общем, весь день я был как бледная тень, даже мужики заметили, что я какой-то «дохлый», спросили, не подхватил ли я грипп, все ведь вокруг болели. Кто-то думал, что я уже отметил отъезд и просто с бодуна… я ничего не отрицали и ни с чем не соглашался, я вообще мало что слышал из происходящего вокруг, зато старался замечать всё. Это был наш последний день, мы сдали объект, осталось лишь вывезти остатки мусора и наших вещей, а вечером намечалась большая попойка. До обеда мы вывезли все наши оставшиеся вещи и оборудование, я лично загружал последние папки с документами в «Газель», стараясь не стоять возле нее слишком долго, Лера ведь так и сказала: не стой под большой машиной… а Бог его знает, что для маленькой девочки – большая машина? К часу дня отбыли почти все, кроме меня и главного инженера, мы ждали машину, чтобы вывезти последний мусор, 2 КАМАЗа уже уехали с утра, хлама оставалось еще на один точно. Пока ничего не предвещало беды, никаких там щекотливых ситуаций как в кино, когда ты вроде на волосок от гибели проходишь и понимаешь это. Я те КАМАЗы даже не видел, загружали их без меня, кран еще оставался, но я к нему и на 100 метров не подходил.

– А может, это и не на работе должно случиться, подумал я, тут уже и случаться-то нечему, сейчас вывезем мусор – и всё, разойдемся, чтобы больше не вернуться на эту площадку. Главный инженер болтал что-то без умолку, одновременно не отрываясь от телефона, переписывался с очередной «цыпой», как он их называл, я еще подумал, что зря, мол, говорят, что мужчины не могут делать несколько дел одновременно… наверное, могут, но только одно – хорошо. Мы сидели внутри, а снаружи бушевал ледяной ветер, и хотя отопление в здании еще не включили, здесь всё равно было лучше, чем на ветру.

– Примерно через час вернулся последний КАМАЗ, водитель и грузчик, что был с ним, стали бодро закидывать оставшийся мусор, ничего тяжелого вроде плит или блоков там не было, так, осколки, несколько железных листов от временного забора, остатки утеплителя, деревяшки, мешки со строительным мусором и обрывки пленки, которой мы укрывали технику. Главный инженер оторвался от своих «цып» и говорит: «Надо же подписать акт о выполнении работ», и так многозначительно на меня смотрит. А на улице ветрище просто с ума сошел, завывает, грохочет жестяным забором, который вокруг стройки еще стоял, того и гляди, завалит кран… при мысли об этом меня аж передернуло, вот, возможно, что должно случиться! В таком случае, буду ли я стоять рядом или сидеть здесь – разница невелика, если эта махина рухнет на здание, мало не покажется никому. Надо убираться отсюда, подумал я, но в ответ сказал: «Ну так пойди и подпиши, ты более молодой, а моим старым косточкам такой ветер противопоказан, я и ручку-то не сожму на таком холоде». Он что-то пробурчал, но неохотно поплелся к выходу, обычная рабочая «стычка» из серии «деды против желторотиков», а я поплотнее закутался в куртку и стал смотреть, я сидел на подоконнике, ну как сидел, так, слегка опирался. Как только он подпишет акт, машина уедет, и мы – тоже, и этот этап наших жизней закончится. А моя жизнь… я уже решил, что до конца дня из дома – ни ногой… если вообще доберусь до дома.

Николай поджал губы, качнул головой и продолжил.

– Налетел порыв ветра, здание аж содрогнулось, и я подумал, что в такой ветер лучше вообще нигде не стоять, кроме как возле камина или батареи. Мы ждали машину в угловой комнате, которая в скором времени станет чьим-то кабинетом, и из единственного окна я видел двор и КАМАЗ, он как раз остановился напротив ворот, груженный доверху последними свидетельствами нашего пребывания тут… не считая, конечно, самого главного свидетельства – самого здания. Знаете, в такие минуты всегда немного грустно и радостно одновременно, грустно от того, что очередной маленький этап жизни закончился, и все следы нашего пребывания исчезнут, как и минуты, когда мы смеялись здесь, проживали дни своих жизней, узнавали друг друга и вместе шли к конкретной цели… Это трудно объяснить, но я так всегда чувствовал, грусть от того, что обжитой мирок вдруг рушится и на глазах превращается во что-то новое и совершенно чужое. Когда каждый день проводишь свое время в каком-то месте, невольно привыкаешь, начинаешь его обживать…так уж устроены люди, даже на руинах они умудряются обустраивать себе уголки. Я вот, например, всегда обедал между двумя кучами строительных блоков, это было мое место, родное и уютное для меня, а когда их увезли, я облюбовал себе…кхм… смешно, но дамский туалет на втором этаже. Ничего такого там не было, здание ведь еще не было введено в эксплуатацию, но мне там нравилось, именно там, и нигде больше. Я всё это сейчас рассказываю, чтобы вы поняли, что я чувствовал тогда и почему так внимательно пялился в окно, а не в телефон, например. Да, предсказание Леры вертелось у меня в голове, но я считал, что удачно отделался от последней угрозы, не считая крана, конечно, отправив этот молодого бабника к машине. Я просто хотел увидеть, как эта последняя машина уедет, поставив точку в этом заказе. Это волнительно, знаете ли, мы строили здания и побольше, но каждый раз, покидая объект, завершённый и готовый к полной эксплуатации, испытываешь гордость и грусть. И волнения от того, что где-то тебя ждет очередной пустырь, который потом станет котлованом, потом туда зальют фундамент… а потом ты точно так будешь провожать последнюю машину и покидать территорию готового здания.

– В общем, я хотел увидеть, как будет поставлена финальная точка, а увидел нечто совсем другое. И от увиденного у меня перехватило дыхание, а в голове как будто ударил колокол. На куче мусора, возвышающейся над бортами кузова, на самой верхушке лежала жестяная пластина, кое-где торчали листы железа от забора, опасный груз, поэтому его поставили по бортам и завалили другим хламом, как и полагалось… но это! Почему, ради всего святого, они забыли или просто не стали упаковывать этот кусок жестянки?! Пластина размерами примерно 1.5 на 1 метр колыхалась на ветру на самой куче мешков и осколков бетона.

– И вдруг я всё понял, картина сложилась в голове, как будто кто-то осветил ее прожектором, всё сложилось: ветер, машина, лист жести… Только вот прямо под бортом стоял не я, а молодой главный инженер и водитель КАМАЗа.

– Надо ему сказать, понял я, надо крикнуть… но что я мог крикнуть? В таких случаях нападает ступор, ты просто не знаешь, что надо делать, что говорить… это глядя на такое по телеку или слушая со стороны, легко раздавать советы или красиво говорить, а тогда, когда счет шел на секунды, и я вдруг понял, что смерть всё равно пришла в свой час, только вместо меня она возьмет другого человека, и эта кровь будет на моих руках… в ту секунду я просто не представлял, что мне сделать.

– В итоге, пока мозг соображал, руки уже открыли окно, сетки на нем не было, все они хранились в отдельной комнате. Ветер тут же ворвался в комнату, выдувая то хилое тепло, которое произвели наши тела, и я услышал зловещий грохот железного забора на ветру и больше ничего – голос мой пропал, я что-то тихонечко хрипел, но даже если бы я заорал, это ничего не изменило – они не услышат меня за воем ветра и грохотом железа, да еще двигатель КАМАЗа работал… В общем, я быстро понял, что это результата не даст, и предпринял то единственное, что, на мой взгляд, могло помочь – начал вылезать из окна, чтобы помчаться к ним, благо, это был первый этаж. Я не буду долго описывать, как я цеплялся за все возможные выступы и неровности, как будто какая-то сила пыталась помешать мне, удержать меня на месте и дать случиться тому, что сейчас должно было случиться… конечно, где-то в глубине разума тоненький голосок смущенно посмеивался и спрашивал, понимаю ли я, какой всё это бред, и что я веду себя как идиот… сумасшедший идиот. Но я упорно шел вперед, понимая, что если даже ничего не случиться и они просто оборжут меня, я всё равно уеду и больше не увижу этих людей.