Страница 20 из 22
– Тайна? – неожиданно заинтересовалась Юлька, обрадованная, что нашлось хоть какое-то развлечение.
– Ага, тайна.
– Ну, эту тайну мы раскроем! – уверенно пообещала сестра. – Надо же чем-то заниматься. Поем, обустроюсь, и расскажешь мне обо всём.
Подболотские старухи вставали рано и с самого утра начинали перекликаться друг с другом, повышая голос до уровня шума самолётного двигателя:
– Валька, а Валька, ты жива?
– Жива! Только спину разломило, мóчи нет! – неслось в ответ через несколько домов.
Вслед за перекличкой начинала звякать колодезная цепь, истошно лаять приблудная собачонка бабы Кати – почтальонши, а сама почтальонша, стуча костылями, ковыляла к бабе Лене чайку попить и обсудить последние новости.
Шумная возня старух Федьке спать не мешала: за день он так уставал, что спал без просыпу. Но тихий щелчок замка на Юлькином чемодане он услышал сразу. Федька приблизил глаз к дырке в пологе и увидел сестру. Она медленно перебирала вещи, прикидывая на себя то одно, то другое, словно собиралась на вечеринку.
– Ты куда?
Яростно перекопав ворох цветных тряпок, сестра нашла что-то золотистое и пробормотала:
– Я им покажу.
– Кому?
Ответ Юльки был короток и информативен:
– Старушенциям!
«Чего это она взбесилась?» – удивлённо подумал Федька.
Спать легли вполне мирно. Долго пили чай с сушками. Дед рассказывал, как ему хорошо в деревне, баба Лена чинно сидела, сложив руки лодочкой, и согласно кивала головой на каждое слово деда, а Юлька в свою очередь пояснила, что продвинутая молодёжь считает – в Турцию ездить немодно, и туда поедут родители, прикупив горящую путёвку.
От Юлькиных отрывистых реплик сон мгновенно улетучился, и теперь Федьке захотелось узнать, в чём причина необузданной злости.
– Ты чего, Юль?
Секрет раскрылся просто.
– Ты послушай, что они говорят!
Сестра кивнула головой на дверь, из-за которой раздавалось позвякивание чашек и разговор:
– И не говори, Лена, в наше время так девки не ходили, – как в пустой бочке гудел бас Катьки-почтальонши. – Попробовали бы мы с голым брюхом прогуляться, да в таких туфлях, что мои костыли, – мать живо хворостиной отходила бы.
– Нынешние матери не отходят, – философски ответила баба Лена, – им некогда детей воспитывать. Они то работают, то телевизор смотрят.
– Во-во, – загудела почтальонша, – распустили молодёжь. Работать не хотят, учиться не хотят, сидят на шее у родителей, один компьютер на уме.
Хотя разговор напрямую Юльки не касался, Федька понял, что она приняла слова на свой счёт и завелась не на шутку.
– Я… я… – захлебнувшись от возмущения, Юлька снова погрузила руки в чемодан и пригрозила: – Я нарочно так выряжусь, что они все ахнут!
Лихорадочно выудив ядовито-синие блестящие леггинсы, сестра в одно мгновение напялила их на себя и, повернувшись к Федьке спиной, облачилась в коротенький топик, едва прикрывающий грудь.
– Ну как?
Федька снова приблизил глаз к дырке и скривился. Юлька была похожа на диковинную русалку или, если точнее, на пёструю рыбу-попугай из рекламы океанариума. Довольная молчанием брата, Юлька зачесала волосы наверх, соорудив из них что-то наподобие гребня, вставила в уши по пять серёг и решительно шагнула в кухню.
– Ты, помнишь, Лена… – Голос бабы Кати оборвался, и в доме наступила тишина, прерываемая тиканьем ходиков.
Получилось как в цирке, когда клоун выходит на арену: сначала зрители молчат, силясь осознать происходящее, а потом разражаются аплодисментами.
Федька хотел даже выбраться из кровати, чтобы успеть ухватить самое интересное, но услышал только, как хлопнула входная дверь. В окне мелькнул Юлькин ирокез из русых волос.
– Дедуля, я на речку.
Уставившись в окно, Федька увидел, как дед, строгавший какую-то деревяшку, невозмутимо поднял голову, осмотрел Юлькин наряд, но ничего не сказал и снова занялся своей работой.
«Кремень, а не дед. Его Юлькиными нарядами не проймёшь!» – восхитился про себя Фёдор, решив, что настало его время идти завтракать.
Баба Лена с вечера обещала ему яишенку стукнуть. Как он и угадал, на сковородке лимонным желтком пузырилась яичница, а из чайника густо пахло чаем со смородиновым листом.
– Вот парень молодец, хорошего воспитания, – заявила баба Катя, завидев Фёдора, – не то что сестра.
Отставив костыли в сторону, она подобно горе возвышалась напротив щуплой бабы Лены и, растопырив пальцы, прихлёбывала чай из глубокой тарелки для супа.
– Чтоб быстрее остыл, а то и так жарко. Семь потов сойдёт, пока допьёшь, – пояснила старуха, уловив Федькин взгляд.
Она с силой дунула в тарелку, разогнав мелкую рябь кипятка, и шумно втянула в себя содержимое. По бледному лицу бабы Кати с тремя подбородками сразу становилось ясно, что жару она переживает с трудом. То и дело, отставив тарелку с чаем, старуха через юбку гладила руками распухшие коленки и, отдуваясь, утирала мокрый лоб.
Федька уже знал, что сейчас баба Катя, вытянув губы трубочкой, с умилением примется рассказывать о своих детях. Это был привычный утренний ритуал, который баба Лена, наизусть знавшая про Люсеньку с Жориком, пропускала мимо ушей.
Но Федька ещё не успел выслушать про детей бабы Кати от слова до слова, поэтому ему приходилось принимать огонь на себя. Выхлебав из тарелки последнюю каплю, баба Катя двумя пальцами поймала на губах чаинку, обтёрла руку о застиранный фартук в цветочек и откинулась на стуле, мрачно подведя итог обстановке в обществе:
– Да, нет сейчас в молодёжи воспитания и почтения. Не знаю, куда смотрят родители. – Она сурово взглянула на Федьку, и он, торопливо пихнув в рот кусок яичницы, согласно кивнул головой. Удовлетворённая его жестом баба Катя продолжила: – Вот я и говорю. Не умеют нынешние родители детей воспитывать. То ли дело мои Люсенька с Жориком! Уж такие славные ребята, такие уважительные. Я для них ничего не жалела. Не доедала, не допивала, но новое платьице Люсюшке всегда справляла, да и Жорика не обижала: что просил – всё получал. Да не завалящее, а самое лучшее. Люсенька моя замуж за богатого вышла. Ох за какого богатого! – Баба Катя сделала паузу и в восхищении закатила глаза. – А уж какая у них компания подобралась: одни банкиры и предприниматели. Все люди интеллигентные, образованные. Люся мне так и сказала: «Ты, мама, нас не позорь, сиди и молчи. О как! В люди моя дочушка вышла, деревенские ей теперь не ровня».
Горделиво расправив плечи, баба Катя забросила в рот кусок сахара и с шумом засосала, переходя к воспоминаниям о сыне:
– А Жорик мой, тот сызмальства был увёртыш – из любой беды вывернется. Вот когда он выучился и пошёл в банк работать, то сразу разбогател. В газетах про него много писали, что вор он. Но это всё враньё! Жоренька наветов слушать не стал, а собрал вещички да и уехал в Канаду, а после к нему уже и Люсенька перебралась. Там, в Канаде, у них дома огромные, с нашей полдеревни будет. – Рассказчица обвела рукой избу, показывая, какие огромные дома у Жорика с Люсенькой. – И меня детушки не забыли – позаботились, чтоб мне хорошо было. Перед тем как уехать, Жорик самолично меня сюда отвёз и тысячу долларов мне оставил. На проживание, значит. Я тебе, Феденька, сейчас его фотокарточку покажу.
Дряблая рука с раздувшимися, словно сосиски, пальцами скользнула в карман фартука и вынула на свет яркое фото, заботливо обёрнутое в полиэтиленовый пакет. Молодая полная женщина с теннисной ракеткой в руках обнимала за плечи одутловатого мужчину в белом костюме.
– Это Люсенька, а это Жорик. Правда, красавчик?
Глаза бабы Кати легко подёрнулись влагой, а голос зазвучал тише и мягче, словно его смазали сливочным маслом. Развернув стул, старуха села прямо напротив Федьки, давая понять, что желает немедленно осчастливить его рассказом о детстве Жорика. Делать было нечего.
Загнанный в угол Федька глубоко вздохнул, приготовившись слушать бабу Катю, но дверь внезапно распахнулась, как от порыва сильного ветра, и влетевшая в кухню Юлька не своим голосом заорала: