Глубина

Так что до возникновения разного рода высоких проблем возникла в повести проблема пресловутого «авось». От нее — и все остальное.

Это — в известном смысле объективные причины случившегося. Сугубо субъективных тоже не станем сбрасывать со счетов. Обстоятельства обстоятельствами, но есть еще человеческий разум, человеческая воля, человеческая душа, наконец.

Способен ведь старый конюх на трепетное отношение к Фавориту! А как любовно и бережно обращается с жеребцом Макарыч, «последний коневод» в округе, случайно встреченный экипажем шавровского самосвала. Это он называет высокой кровь Фаворита. «Высокая, значит, по капельке, как нектар, отобранная. Чистая как слеза. По ней и лошадь судят». Это бывший конник укрывает жеребца своей попоной… Видится старикам редкое, уникальное явление природы, живое совершенство, требующее особого к себе отношения. Именно того, на которое оказались неспособны ни шофер самосвала, ни научный сотрудник института.

Если человек подходит ко всему окружающему с усредненной, не требующей особых раздумий меркой, иногда это может обернуться большой бедой.

С Лехой Шавровым все более-менее ясно. Ему абсолютно все равно — везти скотину на бойню или доставить к месту назначения уникального жеребца. А вот как быть с Василием Граховым, по всем данным, человеком интеллигентного труда?

И в других своих произведениях писатель утверждал, что духовные, внутренние качества человека не зависят впрямую от его образованности и умения вести себя в обществе. Этот тезис подтверждается в повести жестко и убедительно.

Научный сотрудник Грахов оказывается неспособным устоять перед мощным житейским напором наглого шофера. В такой ситуации всякие интеллигентные фразы теряют реальное содержание — научным сотрудником овладевает чисто шавровское отношение к вещам.

Бросить хамоватое словцо по адресу дочери старого конюха, коснуться больного места — для Лехи совершенно обычное дело. На его хамство с болью реагируют и старик, и Фаворит — в этой параллели нет ничего искусственного, потому что, подчеркивается в повести, все подлинно живое связано между собой, едино, и, покушаясь на его частицу, неизбежно задеваешь целое.

Четвероногий герой повести воспринимает действительность празднично и ярко, ощущая свою глубинную принадлежность к бесконечно обновляющейся жизни.

«Фаворит успокоился и ехал навстречу вольному простору, теплому ветру. И снова мерещились ему, хмелили голову запахи трав, согретых солнцем.

Казалось, долго так будет катить машина и до конца дороги будет Фаворита обмывать упругий и светлый воздух. И будет он стоять, чутко напрягаясь ногами, стоять и обмирать сердцем от манящих далей раскованной земли, совсем не томясь тряской ездой, — когда ему еще выпадет ехать вот так, на виду у всего белого света? Фаворит уже позабыл недавние боли…»

Вот, для сравнения:

«Сели, поехали. Самосвал запрыгал по ухабам, сразу поднялась пыль — высоко, густо. Повалила по ветру, обогнала машину, и Леха поднажал — и так нечем дышать. До Починок, где жил кореш, еще с прошлой зимы задолжавший пятерку, порожняком полчаса езды. Учитывая груз, Леха накинул десять минут, потом ему показалось: много, хватит пяти. Как бы не закрыли — сев не кончился! — магазин».

Шофер мучается с похмелья. Грахов торопится домой. До красот ли тут? Это поэзия жизни сталкивается с ее откровенной прозой, сталкивается на протяжении всей «анималистской» повести.

Следя за беседами и поступками людей, едущих в кабине самосвала, не раз вспомнишь формулу «без злобы, но и без сочувствия». Шумный, разоблачительный пафос был бы малоуместен в повести, где все складывается так естественно и логично.

Выпестовавший Фаворита жокей Толкунов, старый конюх, «последний коневод» Макарыч — по всем признакам обычные, простые люди. Как и шофер Леха Шавров. Само понятие «простой человек» оказывается в повести предельно расплывчатым и смутным. Принадлежность к этой человеческой категории вовсе не гарантирует даже элементарных добродетелей. Леха умело пользуется самим своим положением, тем, что именно он — за рулем, он — полный хозяин положения. Демагогия, к которой он прибегает, элементарна, зато действует без промаха. Повторит шофер, что к людям нужно относиться лучше, чем к лошадям, — и Грахов не найдет, что ему ответить. Намекнет, что научный сотрудник не хочет вступать с ним в контакт по причине своей интеллигентности, — и тот бросится искать общий язык. Он ведь еще и психолог, Леха Шавров, и, быстро сообразив, что Грахову важнее всего пораньше вернуться домой, шофер, уже не стесняясь, мордует элитного жеребца…

Грахов уступает Лехе понемногу, как говорится, медленно, но верно. Сначала дает деньги на водку — чтоб не выглядеть скупердяем. Потом, давясь, эту водку пьет — чтоб оказать уважение спутнику. Потом, не умея пить, напивается в каком-то незнакомом доме — чтоб не обидеть хозяев, знакомых Лехи. Люди, подобные Грахову, на диво чувствительны к чужому мнению о себе, для них, на поверку, казаться важнее, чем быть, и эта нравственная бесхребетность неизбежно ведет к тяжелым компромиссам с собственной совестью.

Если, конечно, само слово «совесть» можно произнести здесь в полный голос.

Грахов не злой и не добрый, он, в сущности, никакой. Со своей диссертацией на необременительную тему, со своей тягой к душевному комфорту, с мыслями и чувствами вполне заурядного свойства. «Где красота, там не жизнь, а сплошная канитель. Пользы никакой. Говоришь вот: лошадка красивая и талант от природы, а какая нам польза?» Это рассуждает, как можно догадаться по тону, бравый шофер Леха. Рассуждения такие Грахову претят. Но сам он, к примеру, никак не может выбрать подругу жизни — одна его приятельница красива, но малопрактична, грядущее с ней представляется весьма неясным, другая же практична, но не удовлетворяет высоким эстетическим требованиям, — обсуждая свои личные проблемы с Лехой, Грахов проявляет унылый, под стать Лехиному, практицизм. Эта «запрограммированность» Грахова на облегченные варианты своего существования и делает его глиной, из которой можно лепить что угодно.

Куда проще варить уху из рыбы, добытой по-браконьерски предприимчивым Лехой, чем попытаться отвести Лехину руку от неблаговидного дела, от покушения на живое. В таких случаях исчезают свидетели, появляются соучастники — ситуация в современной литературе не новая, и развитие ее предугадать нетрудно, однако есть истины, всегда сохраняющие свою актуальность.

Вольная, нескованная и прекрасная природа — как жалок рядом с ней Василий Грахов, неспособный даже в чувстве явить силу и возвышенность натуры, мощь внутреннего импульса — все то, чем щедро наделен Фаворит, сумевший в минуты короткой встречи с вороной быть и чутким, и бережным, и деликатным, и благородным, естественным в самом высоком значении этого слова.

Элитный жеребец отделен от людей рядом с ним еще и потому, что все свалившиеся на него невзгоды переносит с поразительным достоинством. Над ним издеваются, его прекрасную стать ломают в самосвальном кузове — он не позволяет себе опуститься до злобы и ненависти. Попадая в различные передряги во время поездки, может впадать в агрессивную истерику Леха, проливать слезы Грахов — Фаворит сохраняет все то же достоинство.

Он выше людей рядом с ним, потому что выше причиняемых ему обид. Он спасает тонущего Грахова, пробуждая в нем сильное и искреннее чувство благодарности. Даже непробиваемого Леху начинает покорять редкое благородство необычного спутника и пассажира.

В повести есть момент, когда душу Грахова посещает подлинное просветление — он ссорится с Лехой, уводит за собой измученную лошадь. «Впервые за день он радостно и ошеломленно огляделся вокруг. От солнца струился, заливая поля, не жаркий, но сильный еще свет. Изнемогали под сонным теплом далекие одинокие деревья, малые холмы. Коротко набегая, слабый ветер вычесывал из ржи парные злаки.

…Фаворит давно почувствовал, как смягчилось сердце человека, и в нем тоже рассосалось жесткое напряжение…