Шведская сказка

Проведали власти про злодеяния Львовские, солдат затребовали в помощь. Полк Санкт-Петербургский драгунский шел тем временем на Белгородщину. От полка оного рота была востребована в Брянск. Да чтоб штаб-офицер с ней.Веселовский сам вышел в поход с восьмой ротой капитана Измайлова.

Глава 4. Слуги государевы.

Если хочешь быть беспристрастным судьей,

смотри не на обвинителя, а на само дело!

Эпиктет, римский философ-стоик.

- Ни мужиков, ни баб, никого не пожалели ироды! – горестно сказывал Сафонов офицерам полка Санкт-Петербургского. – Кого постреляли, кого порубили. Баб многих обесчестили, а то и до смерти потом забили. Особливо Васька Львов злобствовал, а еще и офицер.

- Как офицер? – Изумились Веселовский с Измайловым.

- Да так вот! – Рукой махнул маеор старый. – Корнет он. Полка кирасирского. Вот и тешил руку правую, рубил на все стороны, копытами топтал. Посмотри, судари мои. – Вскочил старик, слезы рукавом вытер, отошел в сторонку и занавесь полотняную, что горницу разделяла, распахнул. – Вот они, сиротинушки остались. На двух широких лавках, одеялами засланных, в кучку сбились ребятишек с десяток. Самой старшей лет восемь, а младшенькому годика два.

Офицеры поднялись молча из-за стола, на детей ошеломленно уставились. А те на них. И ни гу-гу. Ни слезинки, ни рыданий, лишь глазенки испуганные, да вопрошающие, на взрослых глядят.

Ком в горле встал у Алексея, да и капитан Измайлов молчал насупившись. А мальчонка, тот, самый маленький, вдруг спрыгнул на пол, и к Веселовскому. Подбежал, ручонки протянул бессловесно: «Возьми мол, дяденька»

Все в душе перевернулось у Алексея. Машеньку вспомнил вмиг. Также тянулась к отцу. Подхватил мальца, прижал к щеке, запахом детским задохнулся взволнованно. А тот ручонками шею обнял и прошептал тихо-тихо: «Тя-тя». Не шелохнувшись, стоял маеор Веселовский, тельце шуплое теплое к себе прижимая, чувствуя, как сердечко-то детское колотится, там за ребрышками, словно птичка малая в клетке. Да и мальчонка сам, как воробышек, вихры светлые во все стороны торчат.

- Как кличут? – чуть слышно спросил Веселовский старика. Голос совсем пропал.

- Да Петром нарекли родители покойные. Васька Львов, паскуда, зарубил обоих. – Сафонов опять смахнул слезу стариковскую, вдруг опомнился, засуетился, - Давай, давай, заберу мальчонку, ишь на шею кинулся человеку незнакомому. Обознался, знать.

- Петром, говоришь, - головой помотав, дескать, оставь, пускай на руках посидит, ответил Веселовский.

- В честь государя нашего, Петра Лексеевича Великого, назвали - пояснил маеор отставной. – Да друга моего покойного, Петра Суздальцева, земля ему гилянская пусть пухом будет. Вместе слугами государевыми сколь лет были. – Перекрестился.

- Погиб? – вставил Измайлов.

- Погиб сердешный. Мы с ним, почитай, с самого начала войны той шведской, при Петре Лексеевиче, бок о бок прошли. А Петьку-то, при Калише ранило сильно, в здешних местах в полку гарнизонном служил одно время, опосля вновь в наш полк определился, это уж Полтавскую викторию мы одержали, затем в Финляндии в делах были… Вот там уж и меня зацепило крепко. Вчистую. А Петька ништо… Зато в Гиляне персидской сложил буйну голову. – Старик занавеску задернул, на лавку опустился, пригорюнившись.

Офицеры тоже присели. Веселовский так мальчонку на груди и держал, гладил головку пушистую. А малыш и уснул. Долго еще сидели втроем. Вспоминали службу государеву.

К Глыбочкам львовским подошли еще в сумерках предрассветных. Сафонов порывался отправиться с драгунами заодно, но Веселовский головой покачал:

- Нет, сударь. Вам остаться придется! И, - увидев, что старик хочет что-то возразить, - сие не обсуждается! – закончил фразу твердо.

На околице Веселовский шепотом велел спешиться. Измайлову приказал с двумя взводами сигнала условного ждать, а сам с остальными драгунами к усадьбе стал подбираться. Мужиков дозорных связали тихо, без шума. В глотки кляпы вогнали. Не пискнешь. Лишь глазами вращали ошалело. Зато уж дверь парадную Веселовский сам ногой вышиб. С треском.

- Вяжи всех подряд, драгуны. Воры здесь одни. Не церемониться.. – рявкнул маеор во весь голос. И сам вперед рванулся. Палаш наголо. Уж очень хотелось ему корнета того сыскать, в глаза подлые глянуть. Да не повезло сперва. Не на ту половину дома попал. Одни девки сенные с писком по комнатам разбегались. А вот с другого конца выстрел раздался, затем еще один.

- Ого! Дело началось. – Подумал Веселовский и назад рванулся. И точно, в зале большой, диванами да креслами огородившись, все братцы Львовы собрались. Это они стреляли. Два драгуна раненных на полу в муках корчились, а остальные замерли в нерешительности. Господа все ж… непривычно.

- Что встали? – тяжело дыша от бега, на ходу бросил Веселовский. Солдаты было двинулись, но один из Львовых, самый молодой да рослый, в камзоле военном на голое тело напяленном, как завопит:

- А ну стоять, холопы! На кого руку поднимаете? – и палашом замахнулся.

- Так значит… - уже успокаиваясь, зловеще произнес Веселовский. А про себя понял, что перед ним он, корнет кирасирский. Перед всеми красуется, - значит, супротив слуг государевых пошли? Солдат царских погубили? А, воры? – выкрикнул слова последние.

- Кто воры? Мы? – осатанел совсем корнет. Правда, братья его, уже переглядывались испуганно, видно доходить начало. – Мы дворяне столбовые, мы полка кирасирского, это я – слуга государев, не чета вам смердам. – Орал корнет по-прежнему.

- Клади палаш, корнет…бывший. – Добавил Веселовский тихо, но твердо. – Ныне ты, с братьями своими, преступник государев, а не слуга. Клинки на пол, Львовы, а то вздернем на воротах, как псов паршивых, драгунам полка Санкт-Петербургского вред учинивших. Понятно излагаю?

Братья осознали, в какую переделку попали, и в страхе побросали оружие, но не Васька-корнет. Толи дурь молодецкая взыграла в ярости, толи с похмелья тяжкого в помутнение впал:

- А ты возьми меня, попробуй! – выпалил в запале, кресло упавшее ногой отшвырнул, вперед двинулся на Веселовского, лезвие тускло блеснуло в лучах солнца восходящего. – Давай!

- Ну сам напросился. – Подумать успел Веселовский, отражая удар первый. Драгуны потеснились, место освобождая для поединка. Да ненадолго. Отбив атаку размашистую, да неопасную бойцу опытному, сам сделал выпад решительный и всадил клинок с хрустом прямо в грудь корнету. Повисли у Львова руки безвольно, палаш с грохотом покатился по полу, оседал медленно, на Веселовского наваливаясь. На колени опустился Львов, умирая. Хрипел что-то, пеной кровавой захлебываясь.

- За Петьку тебе! – вдруг подумалось зло. Ногой в грудь противнику уперся, клинок выдернул, кровь хлынула ручьем широким. Веселовский шаг назад сделал, тело рухнуло. Брезгливо поморщился маеор, присел на корточки, камзолом врага клинок вытер. Потом встал, оглянулся:

- Что замерли? – драгунам кинул, - раненых своих перевязывайте, этих – на Львовых сжавшихся у стены, показал - вяжите. Дело сделано.

На прощанье заглянули драгуны в Семеново, к маеору отставному Сафонову. Зачинщиков главных Львовых, да подручных их рьяных, связанными в обозе везли, да охраняли строго. Нет, не побега опасались, гнева крестьянского. Львовы с приказчиками сами к драгунам жались, за спины солдатские прятались. Обступили их крестьяне сафоновские, смотрели молча, ненавидяще.

- Стоило б, пожалуй, их здесь оставить. – Шепнул Веселовскому капитан Измайлов. – За все б ответили.

- Прав ты, конечно, капитан. – Кивнул Веселовский, - Там, - куда-то вдаль рукой показал, - в судах все замотают. Откупятся. Да и сродственник у них в столице. Говорят, обер-прокурор. И мне еще припомнят братца своего убиенного…

- Так он же сам кинулся! Двух драгун ранил…

- Сам-то сам, только в судах знаешь, как вывернут.