Страница 6 из 140
- Приехал!
- Наконец-то.
- Заждались.
Граф и фельдмаршал подлетел к кирхе. Натянул поводья, замедляя ход коня. Собравшиеся в испуге расступились перед мощной грудью голштинца. Конь всхрапывал, косил глазом лиловым. Фельдмаршал медленно и важно подъехал к ступеням, где его ожидали счастливые родители. Легко спрыгнул на землю и бросил поводья подоспевшему адъютанту.
- Ваше сиятельство! – державший младенца на руках фон Стединк церемонно наклонил голову.
- Ваше сиятельство! – Кристина Шарлотта присела в книксене.
- Ну-ну, дети мои, - старый граф был радушен, - не стоит церемоний. Кажется я успел?
- Конечно, ваше сиятельство, все вас ожидали. – Отвечал Стединк. – Только где ж ваша карета?
- А… бросил. – Безмятежно бросил фельдмаршал. – На ней я бы еще два дня добирался. А так, вспомнил молодые годы, взлетел в седло… И вот я здесь. Ну, довольно, давайте мне внука! – нетерпеливо и повелительно произнес фон Шверин. Получив требуемое, граф тут же направился внутрь храма.
Не мешкая, пастор приступил к обряду крещения. В церкви было натоплено, младенца быстро распеленали и разбудили. Маленький Курт проснулся недовольным, но плакать не стал. Он быстро освоился и сначала с интересом разглядывал происходящее. Но мерцающее пламя свечей, заунылый голос пастора убаюкивали, и глаза сами собой начали слипаться. Пока… его не окунули в купель. Возмущению не было предела! Во всю глотку! Правда, Курта тут же вытерли и закутали. Хорошее настроение вернулось, но спать дальше пока опасался. А то опять, каверзу придумают какую-нибудь!
Фельдмаршал Пруссии держал на руках пускающего пузыри краснощекого трехмесячного внука, и светился от гордости. Его выпуклые от тевтонской гордости, но слегка поблекшие от старости голубые глаза, вызывающе оглядывали толпу приглашенных, выискивая тех, кто по мнению полководца еще не засвидетельствовал своего восторга.
Выкупанный в крещенской купели, возмущенно проорался, и завернутый в теплые одеяла, все-таки снова начинал засыпать на руках деда. Старый пастор завершал обряд последними напутствиями:
- И пусть, рожденный в благородстве, сей младенец всегда стремиться к добродетели, и проживет всю жизнь, как добропорядочный христианин. Тем самым, обретя все, что можно обрести в этой жизни.
Фельдмаршал слегка поморщился и не удержался, оставив последнее слово за собой:
- Дай Бог, чтобы это дитя – фон Шверин поднял внука над толпой гостей – пошло по моим стопам. Пусть он послужит своей стране, будет отважным и храбрым солдатом, и так же, как его дед, однажды получит маршальский жезл.
А вечером, выпив изрядно на радостях, фельдмаршал шепнул Кристине Шарлотте с солдатской прямотой:
- Ничего, дочка. Скоро все образуется. Моя мегера стало часто болеть, даст Бог, загнется скоро. Тогда мы сможем пожениться с твоей матерью, и ты перестанешь быть фон Вахениц и гордо будешь именоваться фон Шверин.
Кристина, ошеломленная столь неожиданным проявлением отцовских чувств, пролепетала:
- Я уже фон Стединк!
- Ерунда, - отмахнулся фельдмаршал, не слушая ее, - главное, внук! Он будет настоящим солдатом. Имея такого деда, ему обеспечена великолепная карьера на службе великой Пруссии и великому королю Фридриху.
Отец новорожденного прислушался к последним словам фон Шверина и не удержался:
- Но, ваше сиятельство, мы подданные короля шведского!
Фельдмаршал был снисходителен:
- Мой милый барон, времена Густава Адольфа давно миновали. Посмотри, что осталось от былого величия Швеции на европейском континенте. Осколок в виде шведской Померании, что отхвачена была в Тридцатилетнюю войну. Ваш Карл XII, хоть и был неплохим солдатом, но не смог добить ничтожных саксонцев с поляками, затем залез в дебри России и был побит варварами-московитами. В Европе взошла новая звезда – наш Фридрих Великий. Пруссия – вот кто отныне будет диктовать всю европейскую политику! И не только всей этой своре ничтожных германских курфюрстов и епископов, но и бездельникам австрийцам, и французским парикмахерам, и русским. Нас ждет великая европейская война! И если ваш король-голштинец вовремя сообразит под чьими знаменами вступить в эту войну, от этого будет зависеть и ваше благосостояние. Хотя, что касается тебя, я бы советовал особо не раздумывать. Патент полковника для своего зятя я выпрошу у короля.
- Похоже, король Фридрих собрался воевать со всей Европой, - подумал про себя Кристофер Адам фон Стединк, но вслух произнес уклончивое – я подумаю, ваше сиятельство.
- Думай, думай, барон, - фон Шверин был благодушен, - но на внука даже не рассчитывай. Хоть он и носит твое родовое имя, но его дед фельдмаршал Пруссии! К тому же он – Курт, и я - Курт. Его ждет великая судьба.
Дед верно предрек будущее младенца. Ошибся лишь в малом. Курт фон Стединк никогда не встанет под знамена Пруссии, хотя и будет восхищаться гением Фридриха Великого.
Его отцу было сейчас над чем задуматься. Карьера шведского офицера не была в действительности ни заманчивой, ни многообещающей. Страну раздирали страсти политические, риксдаг, поделенный на «шляп» и «колпаков» не мог ничего предпринять серьезного ни в области внешней, ни внутренней политики, а слабая королевская власть отнюдь этому не способствовала также. Но агрессивное поведение Пруссии настораживало. Кристофер не разделял уверенности своего тестя в благоприятном исходе войны против всей Европы. Правда, короля Фридриха поддерживала Англия и Ганновер, но не учитывать мощь остальных европейских держав, таких как Франция и Австрия, барону казалось безумством. Кроме того, оставалась Россия. Неведомая ему, но заставившая уже дважды в этом столетии капитулировать шведов.
Четыре года спустя, после рождения Курта, в семье появился еще один мальчик – Виктор. Отец решил пока не ломать голову над будущей карьерой братьев, до достижения ими отрочества, а вплотную занялся их воспитанием, в соответствии с традициями дворянства. Методы были самые испытанные: религиозность, железная дисциплина и усердная работа. Как учил сам великий Мартин Лютер: «Работа укрепляет здоровье и благосостояние, а также, препятствует многим греховным соблазнам!»
Братья штудировали Библию и катехизис, латынь, французский и математику. По субботам они представали перед отцом, который вспоминал все их малейшие проступки и грехи за прошедшую неделю и подвергал основательной порке. Суровость воспитания доходила до того, что детям никогда не разрешалось сидеть при родителях. Даже за обедом они ели стоя. Подобная жестокость не вызывала никаких ответных враждебных чувств к родителям. Напротив, братья всегда уважали, любили и восхищались своим отцом. Таковы были нравы века восемнадцатого, читатель!
Глава 3. Служба полицейская.
Единственное, чем всякий честный человек должен
руководиться в своих поступках, это справедливо или
несправедливо то, что он делает, и есть ли это деяние
доброго или злого человека.
Сократ.
Будь она проклята, служба полицейская. Второй год драгуны Веселовского рыскали по брянским лесам. Лихих людишек отлавливали, за разбойниками гонялись. Одну партию воровскую поймают, глянь, через месяц новая объявляется. Из-за рубежей польских приходят. Сколь уж раз помещики жалобы отсылали в Сенат, что людишки их по подговору польских обывателей за рубеж подаются, пожитки помещичьи пограбя. Шляхта польская помогает беглым, дает оружие и порох, а потом посылает в Россию для воровства, разбоя и грабежа.
Полковник Панов, в Польшу посланный для сыску беглых, доносил в Сенат, что оных здесь обретается до миллиона человек. Одна польская Лифляндия была сплошь заселена русскими беглецами, преимущественно раскольниками. Поляки соглашались вернуть беглых солдат и преступников, но никак не крестьян, растолковывая, что крестьянин не есть «дезертир». Полковник объяснить старался, что слово «дезертир» не русское, и не польское, а немецкое, по-русски означает «беглец». Многие из крестьян бежавших за уголовные преступления в розыске состоят. Один утопил жену, другой человека убил, третьи, сговорившись, дом помещичий сожгли и разграбили, и так далее.