Любовница моего мужа

— Зачем ты так напрягалась? Я же сказал, отдыхай, — муж появился в дверях кухни и нахмурился, окидывая недовольным взглядом стол.

Надя разочарованно вздохнула, ведь так надеялась его порадовать, а ему снова всё не так. Иногда ей казалось, что уют в доме нужен только ей.

Молча запорхала по кухне, высказывая мужу протест. Отвернулась и помешала борщ в кастрюле. Плечи напряглись, словно каменные, а дыхание перехватило от грудных спазмов.

В душе царила какая-то пустота, и ей казалось, что, несмотря на то, что у нее был Леша, она как никогда была одинока.

— Ну всё, не обижайся, малыш, я просто весь на нервах. Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Ее затылка коснулись губы мужа, руки его легли на ее талию, и одна ладонь коснулась женского живота. И всё внутри нее запело, потянулось к ласковым объятиям самого желанного.

— И я тебя люблю.

Боже, как давно они не произносили этих слов. Не признавались друг другу. В их семье будто открылось новое дыхание.

— Я просто забочусь о тебе, малыш, зачем ты так гробишь себя?

— Гроблю, Леш? Ты что, мне всё это в радость. Я ведь не работаю и ничего в семью не привношу, так что это малое, что я могу сделать для тебя, для нашей семьи, — всхлипнула.

В последнее время гормоны бушевали, заставляя реветь почем зря, но сегодня причин было несколько, и плач был оправдан.

— Может, и не надо было тебе увольняться, — поджав губы, ее муж отстранился и подошел к окну.

Отодвинул занавеску и посмотрел на центр двора, где подросток качался на скрипящих качелях. Мерзкий звук разносился по всей округе, и настроение Алексея окончательно испортилось.

— Вот если бы я родила… — в очередной раз сокрушалась жена.

Гдальский стиснул пальцами переносицу и сильно зажмурился, чтобы не закричать на Надю. В последние годы она помешалась на беременности, решив за него, что ему нужен ребенок, обязательно сын, наследник.

И если поначалу она прислушивалась к его словам, что им хорошо и вдвоем, и так сильно не расстраивалась после неудачных попыток и пустых тестов на беременность, то со временем превратила роды в идею фикс, забыв обо всем, кроме своего цикла, овуляции и анализов.

— Давай спокойно поужинаем, Надя, я чертовски устал и не хочу ругаться, — развернулся и с шумом отодвинул себе стул во главе стола.

Жена засуетилась, наливая ему суп и накладывая самые сочные кусочки мяса, а Алексей еле сдерживался, чтобы не закричать на нее. Хотелось увидеть перед собой прежнюю Надю. Ту, на которой он когда-то женился, влюбившись с первой жизнерадостной улыбки. Но вместо нее на него смотрела преданная жена, желавшая угодить ему по первому требованию.

Тошно. И стыдно. Неимоверно стыдно. Гдальский дураком не был и не оправдывал свой низкий поступок, который совершил по отношению к жене, но в душе ненавидел и себя, и ее. Не мог совладать со своими эмоциями.

Ее доброта и ласка — всё это бесило, хотелось встряхнуть ее, чтобы пришла в себя и, наконец, очнулась, но он был слишком труслив, чтобы признаться в гнусной измене, и не просто со случайной прохожей. Гдальский нагадил дома, и исправить этот поступок было невозможно.

— Леш, ты же видел, как Алене с Мирой тяжело, ты подумал о моем предложении усы…

— Я сыт! — рыкнул и со злостью кинул ложку на стол.

Раздался звон, затем скрип ножек стула о пол, когда Гдальский вышел из-за стола.

Говорить еще и о ребенке, плоде его измены, которого добрая женушка хотела привести в семью, он был не в силах. Его разрывало от всепоглощающей ярости и боли, и он трусливо сбежал от жены, надеясь, что она не догадалась, что его беспокоило и пугало на самом деле.

— Вот и поговорили, — глухо прошептала в пустоту Надя.

Она осталась на кухне одна — перед ней лежала тарелка с недоеденным борщом, а на скатерти некрасиво выделялись красные пятна.

Сдерживать слезы ей приходилось много раз, но сегодня на это не было ни сил, ни желания, так что, закрыв ладонью рот, она заревела, надеясь, что Леша не услышит ее истерики.

Не стоило лезть к нему с этим разговором снова. Он ведь устал возиться с проблемами ее семьи, а она только новых ему добавляла. Не стала опорой для мужа, как обещала когда-то в ЗАГСе. Сама виновата во всем. Плохо старалась.

Когда дыхание пришло в норму, Надя вытерла ладошками остатки слез с щек и встала за тряпкой. Красные пятна раздражали, и пока она не вытерла их и не убрала хлебные крошки, обратно за стол не села.

После слез не на шутку разыгрался аппетит, и ела она, вслушиваясь при этом в звуки квартиры. Надеялась, что Леша проголодается снова и выйдет из своего кабинета, где скрывался всякий раз, когда она его чем-то выбешивала. Но вокруг царила полная тишина.

Надя расставляла тарелки строго по своему порядку — слева большие, а справа по убыванию маленькие. Никак иначе.

Она считала чистоту и порядок признаками хорошей хозяйки, и каждый раз, когда муж оставлял на столике в гостиной грязные кружки, ее брала лихорадочная дрожь. О другом она и вспоминать не хотела.

Даже не понимала, как раньше не обращала на это внимания. Словно тогда и сейчас она — два совершенно разных человека.

Тая советовала ей обратиться к психологу, считая такие перемены ненормальными, но Надя лишь усмехалась.

Тая была неряхой, каких поискать, готовить не умела и не любила, предпочитая кушать в ресторанах или заказывать доставку, и, положа руку на сердце, Надя считала это главной причиной того, что ее муж пошел налево. Конечно же, подруге она этого не сказала, не желая терять давнюю дружбу, но мнение своего так ни разу с момента их развода пять месяцев назад не поменяла.

Алексей появился на пороге как раз в тот момент, когда его жена опустила кран, прерывая струйный поток воды. Дождался, пока она вытрет руки о кристально белое полотенце, и лишь затем заговорил.

Его раздражало, когда во время беседы она продолжала заниматься бытовыми делами, поэтому он заводил разговор только тогда, когда Надя освобождалась.

— Ты остыла? — холодный голос мужа, несмотря на металлический оттенок, вызвал у женщины небывалое облегчение.

Леша редко шел на примирение первым, но если делал это, то удавка на ее шее, казалось, ослабевала, и все ее сомнения в себе улетучивались прочь.

— Постирай мои вещи с командировки, они в чемодане, и не забудь приготовить мне костюм на завтра. У нас будет совещание акционеров, и я должен там присутствовать с докладом.

Надя радостно закивала и воспряла духом. Она не бесполезная и нужная.

— И, Надь, — голос мужа смягчился. — Ты прости, что я вспылил, тяжелая неделя выдалась.

— Всё хорошо, Леш, — женщина скользнула к мужчине, ладонью касаясь его щеки. — Я понимаю.

Ей были приятны его извинения, и она их ценила, но советы Таи пообижаться, чтобы мужик полностью оценил, как он не прав, считала неверными. В настоящих гармоничных отношениях не место подобным токсичным манипуляциям.

— Не нужно было мне на тебя наседать, я совсем не подумала, как ты устаешь на работе с такими нагрузками, — покачала головой и прислонилась лбом к груди Алексея.

Естественный аромат его тела всегда успокаивал ее, был приятен, и именно так она когда-то поняла, что они созданы друг для друга. Мама всегда уверяла ее, что внешность — наносное, а вот запах с годами не изменится. И была права.

— А насчет усыновления, Надь, давай пока сами попробуем. Вон жена моего коллеги, ты должна его помнить, Костя Недельский, — дождавшись ее кивка, продолжил. — Так вот, они с ним семь лет пытались и ничего, а как руки опустили и с детдома малыша взяли, так и забеременела она. Пацану уже полтора года, крепыш.

Застыла, слыша в голосе Леши надежду, и это ранило ее искромсанное за годы попыток сердце. Надя не верила, что очередная попытка не приведет к краху, но отказать мужу в его просьбе не могла.

Он давно не говорил с ней о беременности, лишь угукал и молчаливо кивал, когда она рассказывала ему о сложностях лечения, таблетках, простаивании в очередях и беременных знакомых, которых всё чаще встречала в консультации.