Места здесь тихие

На экране возник другой экран, и на нем же – немалых габаритов детина лет двадцати пяти или чуть больше, облаченный дорого и элегантно, но заросший волосом под глаза. Заметно пришепетывая – ибо с передними зубами у него вышла недостача, – он глухо вещал о том, что их счастью активно противились абсолютно все, и сколько пришлось преодолеть им на пути к взаимопониманию… и, наконец, прерывисто вздохнув, закрылся огромными ладонями: простите, мол, говорить не могу.

– Это что за страдалец? Сынуля? – полюбопытствовал Крячко.

– Муж, – просветил Лев Иванович.

Станислав чуть поперхнулся, но признал, что да, биологически и не такое возможно.

Передача между тем перешла в эндшпиль, ведущий, вдохновленный и полупрозрачный, риторически взывал к небесам о справедливости и деликатно недоумевал, за что получают деньги соответствующие органы. Генерал поморщился, как от зубной боли – надоевшей, но в целом уже привычной:

– Далее и так все понятно. – И, глянув поверх очков, нашел-таки кнопку, правда, не остановки, а паузы.

Теперь красавица Лера Паскевич, застыв, смотрела с экрана с некоторой укоризной. Господа полковники же смотрели на командование и ожидали дальнейших указаний.

Глава 3

– Сюжет относительно свежий, – заговорил наконец генерал, – и по этому поводу уже было поручение руководства, отряжена и отработала группа, взято на контроль и прочее в том же духе. Первичные действия завершены.

– Разумеется, безрезультатно, и план «Перехват» результатов не дал, – на всякий случай уточнил Станислав.

Орлов ожег его взглядом поверх очков:

– Иначе к чему вас-то кликать? Ближе к делу.

Орлов достал из ящика стола бумажную карту, глянул с подозрением – не скажет ли что «молодежь», не обсмеет любовь старого сыскаря к творениям генштабовских топографов. Однако «молодежь» сидела ровно, смотрела прямо и слушала внимательно. И генерал, поправив очки, взял остро очиненный карандаш:

– Признаться, я бы не стал поднимать этот вопрос. Однако я тут поработал немного и выяснил, что некрасивая ситуация с пропажей Паскевич имеет предысторию. Возможно, имеет. Буду рад, если вы мои сомнения развеете.

Он помолчал, собираясь с мыслями. Молчали и подчиненные (это и понятно, любое поручение должно вызреть, прежде чем свалиться на голову).

– В общем, похоже, что Паскевич – это уже третья пропавшая при сходных обстоятельствах. Просто два других случая не такие громкие и тихонько спущены на тормозах.

– Кто б сомневался, – вполголоса сострил Крячко, не шевеля губами.

Орлов скинул очки на кончик носа, Станислав придал себе вид смирный и придурковатый. Генерал отвел горящий взгляд, продолжил:

– Итак, повторяю. Валерия Паскевич – случай третий и самый громкий. За последние годы, по моему впечатлению, имели место аналогичные…

Орлов бережно, чтобы потом стереть можно было, не повредив драгоценную реликвию, очертил продолговатым овалом зону, захватив часть шоссе и прилегающие территории, щедро раскрашенные зеленым. Тут же имели место прерывистые и сплошные синие линии, зубастые линии с подписью «Пес.», причудливые силуэты, напоминающие фигурки из тетриса.

– Леса, болота различной проходи- мости и карьеры, отличные места для «Зарницы». Что вот это за строения? – поинтересовался Станислав. – Поселок, село?

– По данным карты – поселок карьера «Волчья Яма».

– Или Шужкопа, – вполголоса добавил Гуров.

– Что, знакомые места? – поинтересовался генерал.

– Да так…

– Ну, хорошо, как знаешь. Поселок – не поселок – не могу сказать, карта старая, советская, что там теперь – поселок или пустое место, я не ведаю. Что рельеф отметил – хвалю, потому-то я и взял именно эту старую карту, чтобы наглядно продемонстрировать именно его.

– Да, рельефчик такой себе, – согласился Крячко. – Болота, леса и карьеры, скорее всего, уже выработанные, а то и затопленные. Места уединенные и невеселые, особенно если, скажем, пробить колесо или ввечеру встать на обочине. Не то и похуже – вообще улететь в кювет.

– Да, но учти, что, по сводкам ДПС, в этом районе за последний год сообщений о происшествиях, угонах и прочем не зафиксировано, – заметил генерал.

Лев Иванович, изучая карту, рассматривал знакомое обозначение: «Вот ты какая, Шужкопа. Нечего сказать, умиротворяюще. Что ж, стало быть, эти края умница Лера расхваливала как места, самые располагающие к этому… ретриту. Так-то, если оставить в сторонке подозрения генеральские, места в самом деле приватные, уединенные и тихие, настоящее Средиземье, Пошехонье или что там…»

– Теперь данные по оперативной обстановке. – Генерал вынул из сейфа еще несколько листов. – Это для полноты и понятности картины.

Неясно, что имел в виду Орлов, но из предложенных сводок не следовало вообще ничего. Пусто. Некому буянить. Единичные случаи – из серии сугубо деревенской, типа бытовой мордобой, попытки похищения перепелов и причинение укусов цепной собакой – были зафиксированы в радиусе пятидесяти километров от очерченной местности.

– Я так полагаю, ближайшее отделение милиции примерно на таком же расстоянии? – уточнил Крячко.

– По крайней мере, все протоколы составлены отделением, которое расположено в ближайшем райцентре, это порядка одиннадцати километров от места.

– Тихие места. Ходить бы по грибы-ягоды, а то и с ружьишком побаловаться… – кивнул Станислав. – А кстати, интересно: охотники наверняка должны быть, в таких-то угодьях. Оружие есть, а конфликтов нет. Только, Петр Николаевич, не совсем улавливаю – к чему это? Что же со случаями пропаж, которых «больше»?

Он вопросительно глянул на коллегу:

– Лева?

– Да, присоединюсь, пока материал вызывает лишь недоумение, – согласился тот.

– Я вас ввожу в курс по оперативной обстановке. Она самая умиротворяющая, – невозмутимо пояснил генерал и вынул еще порцию бумаг. – Теперь ориентировки. Так понятнее.

Это были две папки, со стандартными листами и со стандартным текстом, фиксирующим стандартную беду: ушла из дома и до настоящего времени не вернулась.

– Томина Елена Антоновна, шестьдесят девятого года рождения, вдова. До того она вернулась обратно после разрыва с любовником в свою квартиру, где и так места было немного, поссорилась с совместно проживающими родственниками и двадцать первого ноября двадцатого первого года уехала, собрав вещи и сбережения.

Генерал сердито пошевелил бровями:

– Заявление подали аж три месяца спустя.

– Чем же объяснили неторопливость сию? – поинтересовался Гуров.

Генерал был лаконичен:

– Тридцать один квадратный метр жилой площади, лишь одна смежная комната из трех, трое взрослых, трое детей, плюс извечный конфликт тещи и зятя.

– Бухали на радостях, – вставил Крячко.

– Утверждают, что сочли: уехала, мол, мама для воссоединения с родичами на Орловщине, давно грозилась. Однако случайно выяснилось, что податься ей не к кому, все скончались.

– Ну, а как мама съехала, небось тотчас ремонт затеяли в ее комнатке-то? – как бы между прочим спросил Станислав. – Наверняка в той самой, единственной смежной?

– Не ищи легких путей, – посоветовал Орлов не без юмора, – мама ютилась на кухне. Которая после отъезда так и осталась нетронутой.

Гуров, открыв протокол осмотра, чуть не присвистнул, успел лишь по губам хлопнуть себя самого:

– …А там!

– Что, что? Кровь-мясо? – с любопытством подбодрил Станислав.

– Ну извини, совсем не по инструкции получается. Нет ничего, похожего на следы биологических жидкостей, борозд на полу от сведенных судорогой пальцев.

– Брызг крови и мозгов на обоях тоже? – требовательно спросил Крячко.

– Как и было сказано, не будет тебе легких путей, – заметил друг и коллега, – напротив, все благостно до приторности. Вся кухня увешана не только полочками-кастрюльками, а сплошь иконочки, образочки, свечки, ритуальные колеса, фатимьи глаза и аюрведические веники. Я так понимаю, мама прямо с кухни шла к истине, причем одновременно всеми путями.