Великий диктатор

- Во! И дома такая же хрень! Все бабы плачут и рыдают! Так что утром на наш поезд садись и езжай домой, мать успокаивать. В лицей твой я записку напишу. Пусть отпуск тебе на пару дней дадут…

Глава 31

Не сказать, что после отъезда на учёбу в Улеаборг я был дома редко, но моему приезду все очень обрадовались. Особо радовался мой тонтту, теплым облачком носящийся вокруг меня. Мама предъявила письмо-приглашение на посещение царской резиденции в августе месяце, за подписью министра императорского двора. Приглашение оказалось именным, лично мне, Матвею Матвеевичу Хухта, плюс ещё одно лицо для сопровождения. Естественно, таким лицом самоназначила себя мама и уже успела убедить всех, что никому не отдаст своего ребёнка. С чего она взяла, что меня собираются отбирать, я так и не понял. А при попытке её успокоить, ещё отхватил и подзатыльник.

- Мама! Да никто не собирается меня отбирать. Это, наверное, из-за моих книг. А если и решат чего, так ты же со мной. Я царю врежу, а ты царице — и убежи… Ой! - мне прилетела от родительницы крепкая затрещина.

- Даже не смей ничего плохого задумывать на наших монархов! Ты меня понял? - меня ухватили за шиворот и, приподняв, заглянули прямо в глаза.

- Дда, мам! Понял! Что с тобой? - меня ещё пару секунд подержали на весу, разглядывая в упор, после чего я был обнят и залит материнскими слезами.

По-моему, мне надо линять из этого дурдома как можно скорее. Зря меня дед сюда отправил. До августа ещё далеко, всё само собой успокоится и устаканится.

А ночью мне приснился чудесный сон. Я летал над островом или полуостровом с множеством озёр, рек и водопадов. А вершина самого высокого холма была со старым вулканическим кратером, на дне которого лежал расколотый на две половинки рыжий камень-сейд. И даже, скорее, не расколотый, а разрезанный неизвестным способом, так как стенки разреза были идеально ровными. От этого странного камня исходило знакомое тепло, точно такое же, как и от моего домового и от сейда, под которым я пролазил в пятилетнем возрасте.

Проснулся с счастливой улыбкой и долго лежал в постели, вспоминая сон. Что же это я такое увидел? Или это проделки моего Хиири? И он мне так показал где жил и родился? Тогда, получается, что сейды — это их домики или яйца, откуда они и вылупляются. Красивая и интересная гипотеза. Можно будет даже вставить в какой-нибудь рассказ.

За завтраком выяснилось, что всем обитателям дома приснилось что-то хорошее. Анью — её будущая свадьба. Бабушке Ютте — её мама, с которой она во сне собирала грибы. А отцу с мамой — какие-то хорошие эпизоды из их детства. В общем, похоже, Тонтту поработал семейным психологом, убрав у всех негатив из-за полученного письма.

Что тут же проявилось в том, что меня выперли из родного дома в город, продолжать и дальше грызть гранит науки. А я так надеялся остаться на пару дней, повидаться со своими пионерами и вволю пострелять. В городе просто негде было. Вернее, тир существовал и вход в него стоил немного, но по правилам посещать его могли лица только с четырнадцати лет.

Пока ждал поезд, наблюдал как в одном из соседних с вокзалом дворов мужик обжигает какую-то тушу паяльной лампой. Вроде только недавно предложил своим родственникам такой способ, а ты же смотри — уже и в селе лампами пользуются.

Эта лампа не выходила у меня из головы всю поездку в город. Я так и этак прикидывал как можно её использовать для пайки или даже для сварки. Медь точно можно при её помощи варить, а вот латунь или бронзу — даже не знаю. Интересно, а газовая сварка уже есть? Что-то я ничего подобного ещё нигде не видел. Надо будет поинтересоваться, смогут ли Нюберги мне в этом помочь. Ведь именно Карл Нюберг, мой дальний родственник через супругу моего старшего брата Кауко, и был изобретателем и производителем паяльной лампы.

Но идти с этим вопросом напрямую к Нюбергам я не стал. Спасибо, научен. Озаботил этим деда. Чтобы потом не было воплей и подзатыльников от этого старого пердуна об упущенной выгоде. Рисунок нарисовал, описал что и как по моей идеи должно было работать, да и отдал ему с просьбой не затягивать.

…..

Мой десятый день рождения отпраздновали в городе. Так как он пришелся на вторник, то всё ограничилось праздничным ужином и подарками. Дед Кауко, в складчину с приехавшим из Гельсингфорса Ээро Эркко, подарил, наверное, самый дорогой подарок из всех. Печатную машинку «Underwood-5» с шведской клавиатурой, с буквами «Å, Ä, Ö», что позволяло печатать и на шведском и на финском языках. Отсутствовали только лишь буквы «Š и Ž», но дорисовать гачек к стандартным S и Z можно было и от руки. Как позже рассказал мне дед Кауко, эта машинка в Гельсингфорсе стоила аж семьсот марок.

Мои бедные уши горели огнём наверное ещё пару дней после днюхи. И всё из-за моей недальновидности. Не знаю почему, но в той местности, куда я попал, дёргать за уши на день рождения было не принято. Хотя, как я читал в книгах своего времени, в остальной империи, это традиция вполне себе существовала.

Ну, и ради прикола, я стал дергать за уши именинников из своей детской банды. Естественно и моим ушам тоже доставалось во время моих дней рождений. И как-то незаметно эта наша традиция распространилась сначала на всех детей в селе, затем перекинулась на взрослых и вместе с ними вернулась к нам на хутор. Бумеранг вернулся. Конечно, кто-то из гостей таскал мои уши нежно и осторожно, а кое-кто, как дед Кауко, приподнимал меня за мои ушки на полном серьёзе, даже слёзы на глазах наворачивались. Но я стойко терпел и дал себе слово, что отомщу ему на его днюхе.

Переводные экзамены в шестой класс через неделю после дня рождения я сдал, можно сказать — с лёгкостью. А вот Микки пришлось попотеть. Всё же по возрасту он, как и я, должны были ещё учиться в начальной школе. И если мне хоть частично помогали знания из первой жизни, то бедный кузен грыз тот самый гранит науки в прямом смысле. И иногда давился гранитными крошками. Поэтому мне и приходилось постоянно его опекать и направлять в нужную сторону.

Зря я строил планы на начавшие летние каникулы. Их похерил опять-таки дед, который назначил меня переводчиком к датчанам-инженерам. Микки тоже не повезло, его дед отправил поработать учётчиком по приему кирпичей на начавшей стройке на моём «Зелёном» острове. Деду вместе с покупкой части «Нормы» удалось сманить и две семьи датчан, работавших на заводе инженерами.

По какой-то неведомой причине эти датчане не захотели переезжать в Швецию и уж тем более возвращаться в Данию. Было их довольно прилично. Две старшие семьи и четыре младшие, семьи детей инженеров. И все, так или иначе, работали на патронном заводе.

Когда они жили в Норвегии, то у них не было причин изучать шведский язык. Дед, хоть и знал пару десятков датских слов, в основном матерно-морских, но общался с датчанами на английском языке, который главы семейств знали практически идеально. Но так как дед Кауко не мог находиться сразу в нескольких местах, то в качестве переводчика привлек меня, дав наказ учить ещё и датский. Блин, не было печали. И зачем я согласился на просьбу отца купить завод в Стокгольме?

Не забыл дед похвастаться мной перед датчанами и как начинающим мастером-оружейником, предъявив им один из моих однозарядных «Пионеров». К моему глубокому удивлению Кристоффер Бондер — инженер-капсюльщик, мою поделку похвалил.

- Прекрасный учебный пистолет. И если, как вы говорите, сделан из обрезков старых винтовочных стволов, то и должен быть довольно дешев в производстве. Вы его патентовали, герр Хухта? - обратился он к деду.

- Да, герр Бондер. Но только в княжестве и в унии. Вы думаете, у этой поделки есть какой-то шанс на коммерческий успех?

- Ну, если немного доработать. Но это не ко мне. А вот юному мастеру нужно учиться. Хотите, я попробую уговорить одного старого мастера-оружейника стать учителем вашего внука? Тем более, что мне всё равно нужно будет ехать вербовать рабочих в родной Дании.