Вперед в прошлое!

Наташка аж про сигарету забыла, придвинулась ко мне и сперва долго на меня смотрела, а потом принялась щупать лицо.

— И это — мой бестолковый братец? Это точно ты?

Чтобы закрепить авторитет, я в ругательно форме объяснил, что мне надоело быть зависимым и подчиняться тупым требованиям.

— Ты и правда думаешь, что отец будет вмешиваться? — уточнила она.

Я кивнул.

— Он тебе ребра переломает, Наташа. Но не это самое страшное.

— А что? Зубы выбьет?

Я помолчал немного, сорвал сочную майскую травинку, разжевал ее, думая, как правильно преподнести информацию, чтобы сестра снова не распсиховалась.

— Ты уверена во Владе на все сто процентов?

Она лукаво прищурилась.

— Помнишь золотое колечко, которое я типа нашла? Так вот, это я не нашла, а он подарил!

На языке вертелось: «Проституткам тоже платят» — но сказал я другое:

— Я не наговариваю на него, но, чтобы заполучить свое, парни идут на многое. А когда начинаются настоящие трудности, не все готовы идти до конца. Просто допусти мысль, что Влад не готов идти до конца. Говорить можно многое, но это лишь слова.

Она пригорюнилась.

— Мы любим друг друга! — В ее голосе прорезались упрямые нотки.

Не поверит. Никто не поверит, потому что влюбленный человек болен, а влюбленный подросток вдвойне неадекват.

— Пойдем домой, а то предки заподозрят нас в заговоре, — предложил я.

Наташка помотала головой, сунула в рот жеваную уже жвачку.

— Чуть позже. Когда дым выветрится.

— Отчаянная ты девчонка. Зная, что тебе светит, если батя спалит, так рисковать!

— Ну а что, теперь не жить? — проворчала она.

А мне подумалось о том, какой бы выросла Наташа, если бы получала не только затрещины, но и хоть немного родительской ласки? Стала бы протестовать, сбегать из дома, шарахаться ночами? Найдя во мне единомышленника, сестрица принялась взахлеб рассказывать про Влада — какой он умный, взрослый и сильный, как ее любит. И что ругается, когда она курит.

Зная, как он обойдется с моей сестренкой, я заочно Влада ненавидел и думал, что неприятие курения — его единственная положительная черта.

— И все-таки это не ты, — сделала вывод Наташка, задумалась. — Я читала книжку, как чужая душа вселилась в другого человека. Может, и в тебя кто-то другой вселился? Как зовут твою класснуху?

Ну да, ну да, в это время было модно верить во все сверхъестественное, косяком пошли Джуны, Чумаки, Анастасии и прочие Кашпировские. Расскажи я, что во мне дух Иосифа Виссарионовича — поверят ведь!

— Елена Анатольевна, — ответил я, перечислил, когда у кого день рождения, и напомнил:— Чего я тебе никогда не прощу, так того, что три года назад ты Прошеньку задавила и обставила так, словно он в траве запутался.

— Я сама тогда весь день проревела, — призналась она. — Думала, если ты узнаешь, то меня отлупишь. А цыплят тех все равно крыса ночью порезала.

Мы замолчали. Наташка думала о своем, а я вспоминал, как родители решили заниматься курами и купили двадцать цыплят: пятнадцать желтых, пять цветных. Прошка был рыжим. Мы с Наташкой их сразу усыновили, каждого знали по имени, пасли в траве небольшими партиями, кормили кузнечиками, а ночевать носили в квартиру. Когда они чуть подросли, было решено цыплят оставить в сарае, где в ту же ночь их растерзала крыса.

— Вот теперь я уверена, что это ты. Или все-таки нет? — Наташка повернулась ко мне, поджав ногу. — Или тебе досталась его память?

— Как бы то ни было, такой вариант меня тебе ведь больше нравится?

— Да, всегда именно о таком брате мечтала, только старшем, — закивала она.

— Пошел за уроки, — вздохнул я.

— Я попозже подойду, надо, чтобы выветрилось. — Она помахала руками перед лицом.

Когда я вернулся, отец уже ушел на работу. И слава богу. Я уселся за свой-наш с Борей стол, достал дневник. Завтра русский, литература, химия, геометрия, которую мне сдавать, биология и физкультура. Русский я сделал за десять минут. Самым сложным оказалось повторить свой прежний почерк.

По литературе надо было написать сочинение по «Гранатовому браслету». Странно, но я отлично помнил это произведение, почесал за ухом измочаленной на конце ручкой и быстренько написал, что проблема Желткова в том, что он — серый маленький человек и не пытается ничего сделать, чтобы изменить свою судьбу и завоевать любовь. А Шеина молодец, такой человек ничего хорошего ей не принесет. Разошелся я аж на три страницы. Перечитал. Конечно, произведение не о том, но я имею право так думать. Посмотрим, что училка скажет, благо Вера Ивановна молодая и относительно прогрессивная. С директрисой, которая у нас будет вести в старших классах, пришлось бы воевать весь урок, отстаивая свое мнение. И не факт, что доведенная до белого каленья дама не влепила бы мне кол.

Наташка вернулась где-то через час после нашей беседы, легла на кровать Борьки с английским. Расстроенная мама ходила из кухни в спальню и обратно, ворча на Наташку, что она поздно спохватилась, ничего не успеет, получит двойку, и ее участь — идти на повара или штукатура.

— Я на рынок торговать пойду, — огрызнулась она. — Толку больше!

— Хорошо не на панель, — парировала мама.

Химия тоже оказалась на один зуб. А вот с геометрией пришлось повозиться час, освежить в памяти прежние темы. Вообще ерунда. Можно следующий учебный год заниматься чем-то более интересным, например, деньги зарабатывать, а девятый класс закончить экстерном. Не знаю только, практиковали ли такое в девяностые? Домашнего обучения точно не было.

Прочитав биологию, я задумался о том, какой сложной мне казалась учеба, я не понимал формулы, не мог два слова связать, и это при том, что моя нынешняя память работает гораздо лучше, чем была в сорок шесть! Юный мозг все схватывал на лету.

Борька последний год доучивался во вторую смену, и я закончил раньше, чем он пришел из школы. Мама дежурно спросила у него, как дела в школе и, не дослушав ответ, удостоила вниманием меня, освобождающего стол:

— Только не говори, что уже все! Все вы меня за дуру держите, разве можно так быстро все сделать?

Спорить я не стал.

— Мамуля, подойди, пожалуйста.

Она подошла — осторожно, ожидая подвох. Я открыл тетрадь с сочинением, показал дату. Затем продемонстрировал домашние задания по другим предметам и всучил ей учебник биологии, желтый, с гидрой, собакой, рыбой и каким-то трилобитом в красном квадрате.

— Проверь меня, пожалуйста. Там, внизу, под параграфом, список вопросов. Учительница по ним спрашивает.

Мама закрыла учебник и припечатала:

— Раньше без этого обходились.

— А я больше не хочу слушать необоснованные обвинения.

Она открыла рот для возмущения, но я вскинул руку:

— Взрослый не бывает правым только потому, что он взрослый, — я покосился на вытянувшую шею сестру, — вот сейчас ты сказала, что я держу… в общем, сказала, что сказала. Теперь я доказываю тебе обратное. Доказал. Ты, конечно, не извинишься, потому что считаешь детей личиносами, в которых надо вбивать свое видение мира, и права голоса они не имеют…— Наташка прыснула в кулак и спрятала лицо за учебником. — Но хотя бы признай, что ты не права. Или у нас в семье мы в самом низу пищевой цепочки?

Это было жестко. Уголки губ мамы задрожали, и я знал, что она собирается сказать: напугать отцом. Но нет, не стала использовать его как пугало. Хотя согласен, по сравнению с ним все эти чужие, хищники и Фредди Крюгеры нервно курят в сторонке. Это ж умудриться надо стольким близким жизнь сломать!

— Извини за прямоту, мама. Но это правда, мы у тебя не такие уж и плохие, даже скорее наоборот, и иногда так важно…

Мама вылетела в кухню. Наташка подождала немного и выдохнула:

— Офигеть! И чо теперь?

— Надеюсь, она задумается над своим поведением, — пожал плечами я. — Это ведь ненормально: бу-бу-бу, посмотри на этого, этот молодец, а ты говно. Помнишь, Борька выиграл на конкурсе, когда снегиря нарисовал? Крутой был снегирь, как живой. И что? «Вот лучше бы математику подтянул». Мне за него так обидно было!