Тройной фронт

Казак Полторашапкин

Среди пополнения он выделялся тем, что приехал не верхом, а на подводе с сеном, запряженной двумя лошадьми, одной строевой, другой обозной и, кроме трехлинейки времен гражданской и шашки, коеми были вооружены почти все старики, имел новенький немецкий автомат. На мой вопрос – где взял? Ответил коротко:

– Отнял.

Через два дня как-то так вышло, что он стал моим ординарцем. Старики заметили мимоходом:

– Пущай – ко он, товарищ лейтенант, при вас лично состоить. Казак он исправнай. Бой понимаить. Ежели что, – ня выдасть. А для строя не очинно гожий – карахтерный больно.

Так Полторашапкин стал моим, как тогда говорили, ординарцем, и жизнь моя фронтовая резко улучшилась.

Во-первых, никаких забот о коне. Полторашапкин никого к коням не допускал и как мне кажется, будь его воля, и мне бы на коне ездить не разрешал. Во всяком случае, на мою кавалерийскую посадку он смотрел с нескрываемой тоской.

Во-вторых, я всегда был сыт. Уж полсухаря, а всегда он мне в руку сунет. А так – на пятнадцать минут остановимся – он, обязательно, горячего принесет, хоть кружку кипятку, а добудет.

В третьих, одежду всегда высушит, заштопает. С присловьем: «офицер должон быть исправен!» Слова «командир», как и «красноармеец», «боец» он не признавал, только – «офицер» и «казак».

Я говорю:

– Полторошапкин, я, например, еврей, пол взвода у нас узбеки, какие мы казаки?!

– Ежели, – отвечает, – вы ленты на кальсоны понашивали и в кавалерии служите, стал быть, говенные, но казаки! Стремитесь! Старательность являйте. Абизательна!

– Значит, мы теперь с тобою оба – казаки?

– Ты меня с собою не ровняй! Ты, в казаках служишь, и все. Война кончится и каждый из нас при своем окажется.. Я, как был казак, так и остануся, а ты и узбеки твои – наоборот.

За глаза он меня звал «Мой». «Пойду моего кормить. Обратно, нябось, исть хочеть!», «Надоть моему переказать» и, наконец, очень строго: «Никак невозможно. Мой осерчаить. Строгай!»

Жил я при Полторошапкине, как у Христа за пазухой. Однако, вызывает меня командир полка и говорит:

– Лейтенант, почему у тебя дед долговязый все время пьяный!

– Никак нет. Не замечал.

– Обрати внимание и немедля пресеки.

Вызвал Полторошапкина.

– Командир полка говорит – ты все время пьяный.

– Не пьяный, а выпивши. Разница. У меня ревматизьма. Лечусь.

– И как?

– Помогаить.

– Я спрашиваю: доза какая?

– Румочка. Румочка утром и, равномерно, в обед и вечером…

– А где взял?

– Мое.

Ну, я по наивности и успокоился. Через неделю командир.

– Разобрался, почему у тебя ординарец пьет.

– Он, товарищ командир, лечится, пожилой, ревматизм. Так, по рюмочке…Организм ослаблен.

– Ослаблен? Да ты видел эту «рюмочку»? Мы бы с тобой от одной румочки на тот свет отправимся!Оба!

Вызываю Полторошапкина.

– Неси «румочку».

С большой неохотой приносит некую емкость: у бутылки шампанского отпилено донышко и, неизвестным науке способом, припаяно к горлышку. Петровский «Кубок орла», одним словом.

– И ты это можешь выпить?

– Когда выпиваю, когда тюрьку накрошу,… Смотря по погоде. От жары – выпиваю, в холод – тюрьку толку.

Оказывается, на той телеге, на какой приехал Полторошапкин, под сеном укрывалась немецкая бочка со спиртом и он, «для ради обчей исправности организьмы», три раза в день к ней прикладывался. «По румочке».

Разумеется, я наорал на Полторашапкина. Приказал немедленно пьянку прекратить! А спирт уничтожить. Об исполнении доложить!

И Полторашапкин доложил об исполнении. После чего погрузился в непроходимую мрачность, длинно по коровьи вздыхал и глядел на меня с укоризною.

К счастью, приказание он выполнил наполовину. То – есть выпивать перестал, но спирт не уничтожил. «Хучь расстреляйте – рука не поднялася». И слава Богу. Скоро этот спирт выручил меня.

Про секс и его последствия

Когда мне рассказали: как лейтенант кавалерии, вроде меня, приехал командовать эскадроном, который только что расположился в Н-ком населенном пункте на отдых, и приказал собрать и построить казаков, а старшина завопил: «Товарищ, комэск! Как же я их соберу! Мы уж два часа здесь! Они все на бабах!». Я воспринял это как анекдот.

Но очень скоро сам стал свидетелем еще более лихой сцены. В станице Клеткой, битком набитой кавалерией, ночью раздаются выстрелы. Хватаем оружие, в полной темноте несемся на выстрелы.

Вылетаем к колодцу. Представляете, как выглядит в октябре, в распутицу площадь у колодца¸ где поили коней два кавалерийских полка!… Зажигаем фонарики и видим у сруба с журавлем, как говорил В.В. Маяковский, «двуполое четвероногие» в стадии полнейшего экстаза. Старшина кавалерии сверху. Причем, в момент множественного оргазма, дама вопит: «Да здравствует кавалерия!», а старшина салютует из маузера. Вот, можно сказать, «Сцена у фонтана»

В этой станице, с помощью местной учительницы, что была меня старше лет на пятнадцать – двадцать, и я утратил девственность, причем, когда после двух суток страсти я, садясь на коня, и выступая на фронт, в лучших романтических традициях клялся ей в любви и преданности, она улыбнулась и сказала:

– Да. Думаю, ты меня долго вспоминать будешь…

Вспоминать я ее начал, в соответствии с анамнезом гонореи, через три дня!

В полном ужасе, я, разумеется, обратился к Полторошапкину. Он исследовал предмет и со вздохом добавил.

– …Ишо и мандовохи!. Ну, эта дела ерундовая – моментом дегтем выведем, а вот с триппером – хужее. Но способ есть. Даже два. Перьвый ты не стерпишь! Да и галоши каучуковой у меня нету.

– Зачем галоша?

– Важнейшая снасть. Но чистейший каучук нужон! Где взять?! Война! Во всем недостаток!

Способ, надо полагать – чисто фольклорный, даже в рассказе поражал. Предлагалось зажать больной орган, в какие либо тиски, например, дверью, и лупить по нему каучуковой галошей, чтобы «выколотить микроба».

Доведя своим рассказом меня до предсуицидного состояния, Полторашапкин утешил:

– Есть и медицинский способ. Яво ня знаю.

Выматывающая душу психологическая многозначительная пауза.

– Кум знаить. Кум в соседнем полку ветфельдшер…. Он это дело пользуеть.

Еще одна пауза.

– Но тока за спирт! А я, как докладал, приказанию сполнил в точности… Спирта – нету.

– Что теперь делать! – и мне уже мерещился госпиталь и разжалование, и штрафбат…

– Попробуем, что либо сделать для вас … Бум искать!

И кум Полторашапкина за три литра спирта, легко меня от последствий секса избавил, правда, радикальными, старинными, ему ведомыми, вероятно, ветеринарными средствами.

С тех пор Полторашапкин продолжил свое лечение «румочкой», правда, в меньших дозах, а в наших отношениях мы достигли консенсуса. То есть, он никогда не выпивал у меня на глазах и даже от предлагаемой выпивки, при мне, всегда отказывался, а я делал вид, что забыл про утаенную бочку спирта.

Возможно, тот случай стал стимулом для моей нынешней медицинской специализации. Это был перст судьбы.

Про награды

Доктор, как всякий настоящий фронтовик, трескучего официоза про войну не выносил. Однажды я попал с ним на торжественный вечер, где некий бодрый товарищ, гремя завесью юбилейных медалей бодро рассказывал, как наша армия пошла туда-то, захватила –то –то, нанесла удар там-то… Венеролог смотрел на него и становилось зримым старинное присловье «как солдат на вошь». Долго сдерживался, но все- таки сорвался. Когда докладчик предложил задавать вопросы – поднял руку.

– Извините, пожалуйста, – спросил он максимально елейный голосом – Вы, я так понял, в Генеральном штабе служили?

– Нет, товарищ, – сказал докладчик, быстренько расшифровав орденскую колодку доктора, – я служил в пехоте.

– В звании, генерал-лейтенанта?

– Ну что вы, товарищ, хо-хо…Скажите тоже… Я – сержант.