Всматриваясь в Бездну

– Схожу, спрошу, где здесь полицейский участок, – повернулся он к девушке, но та вышла из машины, и уверенно направилась к входу к кафе.

– Эй! – крикнул Дмитрий. – Ева! Или как тебя там… – он выругался.

Она стукнула костяшками пальцев в дверь кафе. Открыли немедленно, словно с той стороны ждали посетителя. На пороге возник здоровенный мужик с накаченными бицепсами, лысым черепом и густой черной бородой. Из дверей выливался алый свет, играла музыка, слышались голоса людей. Ева что-то сказала, кивнув в сторону стоящего в двух шагах Дмитрия. Звенел гитарный риф, отбивали жесткий ритм ударные. Зайцев родился в пору увядания музыкального стиля хард-рок, но узнал классическую «Песню эмигранта» группы Лед Цеппелин. Стонущим фальцетом завывал Роберт Плант. На фоне массивной фигуры бородатого качка мелькали фигуры людей. Пахло жаренным мясом, специями, алкоголем и чем-то кисло-сладким, отдаленно напоминающим аромат гашиша. Ева поднялась на цыпочки, как была голая, прошептала на ухо здоровяку. На загорелом, изборожденным шрамами лице, отразилось недовольство.

– С чего бы вдруг? – он недоверчиво посмотрел в сторону Дмитрия.

Женщина требовательно топнула босой ступней, словно была обута в туфельку. Жест был капризным, но требовательным, – так ведут себя люди, привыкшие к тому, что их приказы исполняются беспрекословно.

Качок послушно кивнул, словно исполнять прихоть девицы было ему не в впервой.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Ева! – со вздохом сказал он.

– Будь снисходителен, Фламма! – девушка приподнялась на цыпочки, ласково пощекотала богатыря за мочку уха.

Богатырь почесал шею, которая по объему была вдвое толще чем у обычного человека, его налитой бицепс украшала татуировка; кобра с раздутым капюшоном.

– Это может быть неверно истолковано… – Фламма произнес слово, которое Дмитрий не расслышал. Его слова заглушали аккорды тяжелого рока и гомон людей, несущиеся из задымленного зала.

– Не сомневайся! – ответила Ева.

– Ладно! – буркнул здоровяк. – Эй! – он поманил пальцем Дмитрий. – Подойди сюда!

Мужчина приблизился. Фламма сунул руку в карман своих просторных штанов.

– Держи!

Дмитрий машинально протянул ладонь, в которую здоровяк опустил три массивных круглых предмета.

– Прощай! – обернувшись к нему, сказала Ева. – Постарайся быть смелым. Теперь многое будет по-другому, не так, как ты привык. Надеюсь, мы еще увидимся!

Здоровяк вместе с девушкой скрылись за дверью, луна выплыла из гущи облаков, от реки повеяло прохладой, негромко квакали лягушки. Вкрадчиво запищал комар возле уха, Дмитрий прихлопнул насекомое ладонью, ощутив касание липкого и влажного комочка. В свете луны на ладони матово поблескивали золоченные кругляшки со стертым гуртом и едва различимыми буквами на аверсе. Иногда невероятные вещи выглядят обыденными как сентябрьский дождь. Дмитрий сунул монеты в карман, сел за руль внедорожника, без особой надежды коснулся панели навигатора. Экран воссиял оптимистическим светом, бодрый женский голос готов был проложить путь в любую точку земного шара, куда пожелает заказчик.

– Санкт-Петербург. Васильевский остров, седьмая линия! – проговорил Зайцев.

Скорость работы процессора, проложившего путь следования, превосходил самые смелые ожидания.

Меня словно кто-то или что-то гонит отсюда прочь! Подумал Дмитрий. Его куртка пахла тем специфичным запахом, какой исходил от женщины. Аромат был слабым, почти неуловимым, возможно ему это только казалось, как запечатлевается в памяти давно знакомая мелодия. Дмитрий подавил желание, – вернуться, постучать в дверь бара. Интуиция подсказывала, что делать этого не следует. И не только по причине кривых шрамов, покрывающих лицо и плечи качка. Вывеска светилась, двери стоящего рядом с кафе магазина были заперты, жалюзи опущены. В остальных домах поселка Змеевка, выстроившихся вдоль центральной улицы, властвовали запустение и тишина, мертвенно темнели окна. Только задорное лягушачье пение, несущееся от реки, оживляло гнетущую атмосферу. Он воткнул прикуриватель, мысленно послав чокнутую голую девицу ко всем чертям, прижал раскаленное жало к кончику сигареты, глубоко затянулся. Немного закружилась голова, как часто бывает, когда закуриваешь после длительного воздержания от табака. Окно дома окрасилось светом, хлопнула дверь, женщина громко и плаксиво прокричала, ей ответил мужской бас. Жизнь возвращалась в привычное русло. Дмитрий выбросил окурок в окошко, пристегнул ремень. Внедорожник уверенно двигался в сторону трассы.

Он остановил машину на парковочной площадке перед дорожным кафе, позади осталось Красное Село. Вдоль шоссе темнели контуры загородных коттеджей, в лужах отражался лунный диск. Щелкнул динамик смартфона, на ватцап пришло сообщение. Смущенно улыбающаяся Виктория, обнаженная грудь небрежно прикрыта рукой. Время близилось к полуночи, до конца маршрута оставалось двадцать шесть минут согласно таймеру навигатора. В этом месте на трассе скопилась небольшая пробка. Он отправил жене смайлик с сердечком. К ночи у него разыгрался аппетит, а заниматься сексом на голодный желудок, – не лучшая идея.

Дорогу в кафе пересек бомж. Он толкал перед собой тележку из супермаркета, загруженную каким-то барахлом. Голову и часть лица бездомного закрывал капюшон спортивной куртки, когда-то благородно-бежевого цвета, но теперь ставшей землисто-черной. Бомж оживленно разговаривал с лежащими в тележке вещами, и судя по паузам и решительным кивкам его головы, – ему отвечали. На его плече висела спортивная сумка с логотипом в виде смеющегося солнца. Дмитрий посторонился, давая бомжу пройти. Иногда он завидовал сумасшедшим; их внутреннее пространство, наполненное вымышленными персонажами и событиями, было увлекательней той мрачной картины мира, которое нес в себе он, пока не напивался. Бомж повернул к нему лицо, на лбу и щеках темнели полосы татуировки, которые поначалу Дмитрий принял за пятна грязи.

– Ganeo! – проворчал бродяга, и обвел скрещенными пальцами полукружие над своей головой. Язык напоминал латынь или древнегреческий.

– Что? – переспросил Дмитрий, но бомж уже катил свою тележку дальше.

Кафе пустовало. В дальнем углу за столиком сидел пожилой мужчина, со скучающим видом глядя в окно. Женщина за стойкой равнодушно посмотрела на вошедшего посетителя. У нее синели круги под глазами, светлые волосы были небрежно собраны в пучок на затылке.

– Что желаете?

Дмитрий знал, что ему симпатизируют дамы не первой свежести, – как любила говорить Вика. Внешность у него была подходящей, – темные волосы с проседью, зеленые глаза за стеклами очков, подбородок с ямочкой посередине. Обычно, ему льстило внимание, но во взгляде официантки было что-то особенное. Нечто неуловимое и пугающее, не вяжущееся с обычным женским кокетством. Он не стал бы удивлен, если бы она громко закричала. Истошно, по бабьи, как кричат люди при пожаре.

– Кофе. И что-нибудь из еды, только побыстрее если можно… – сказал Дмитрий.

– Горячий бутерброд годится?

– Вполне…

– Пиво, или, что покрепче?

– Нет, спасибо…

– У нас отменный выбор вин. Есть коньяк, бренди, портвейн завезли только что из Лиссабона.

– А коньяк из Бургундии? – пошутил Дмитрий.

Женщина шутку не приняла.

– Безусловно! – ответила она, озадаченно глядя на посетителя. – Откуда-же еще ему быть?

– Ничего спиртного не надо.

Она смерила взглядом помятую фигуру посетителя.

– Вы уверены? Выпейте на дорожку, потом такой возможности не представиться.

– Да. Уверен. – сказал Дмитрий. Фамильярность официантки раздражала. – Принесите горячий бутерброд и кофе.

– Вы странный… – покачала головой женщина. – Ладно. Выбирайте столик…

Она достала из морозилки что-то плоское, завернутое в полиэтилен, освободила от упаковки, открыла дверцу микроволновой печки. Затем повернулась к кофейной машине, поколдовала над кнопками. Дмитрий сел за ближайший к барной стойке стол, покрутил в пальцах зубочистку. Мужчина из своего угла приветливо помахал ему рукой. У него была аккуратно постриженная седая бородка, серый плащ и такого же цвета рубашка без воротника. Странное лицо, словно сошедшее со старинных черно-белых фотографий. Дмитрий кивнул, отбросил зубочистку. Люди обычно сдержанны в проявлении чувств к незнакомцам, поведение седобородого человека в сером одеянии не вписывалось в привычные рамки.