Страница 16 из 29
— Икимеднэ! Эндемики! — принялись заучивать новое слово неунывающие двухголовики…
Глава двадцать вторая, в которой Савельич не спешит с выводами, а Пафнутий обретает надежду
— Ничего не понимаю! — растерянно пробормотал Рыжий. — Мы же должны были переместиться на палубу эсминца! А мы где?
— Ну… на корабле же и внутренние помещения имеются, — предположил пёс, озираясь на незнакомой лестничной площадке с обычными «квартирными» дверями. Одна вдруг распахнулась, словно желая поскорее избавить Мартина от заблуждений по поводу их местонахождения…
— Где это мы? — присоединился пёс к вопросу лохматого приятеля.
Как истинный мудрец, Савельич не спешил с выводами, разглядывая открывшийся их взорам странный пейзаж — красно-коричневую пустыню с редкими кустиками колючей растительности. На горизонте одиноко торчала скала правильной пирамидальной формы. Такая высокая, что казалось, будто она подпирает жёлто-оранжевое небо, на котором едва виднелся тусклый шарик Солнца, почти вдвое уменьшенного.
Каменистая поверхность пестрела норами, а в них шебуршились обитатели. Судя по звукам — многочисленные. Этого приятного факта хватило, чтобы побудить Савельича и Рыжего сделать пару осторожных шагов вперёд.
Мартин в который раз подивился, насколько бесшумными могут становиться приятели, когда захотят. И почему у него так не получается, огорчённо подумал пёс и, стараясь подражать мягкой кошачьей походке, ступил на неизвестную землю. Коты тут же недовольно оглянулись и замерли с вытаращенными глазами. Мартин и сам почувствовал, как за его спиной что-то неуловимо изменилось, и тоже обернулся.
— А куда дверь подевалась?! — поражённо воскликнул он.
Впрочем, лестничной площадки тоже не наблюдалось, равно как и здания, в котором она могла бы находиться…
***
Пафнутий хмуро прислушивался, как двухголовые эндемики перекидывают друг другу очередное выученное слово, будто оно и не слово вовсе, а футбольный мяч, и мысленно роптал на судьбу, жестоко посмеявшуюся над его голубовато-зеленоватой мечтой. Жаловаться вслух он не решался, чтобы не сердить Брыся. Старший компаньон и так не испытывал восторга от незапланированной спасательной операции.
Хорошо хоть смог встретить приятеля богатыми консервными дарами и тем самым смягчить его страшные воспоминания о жертвах вредного излучения и прожорливого живучего монстра! Угораздило же Людей проводить опасные эксперименты именно на том корабле, который он выбрал для морского круиза! Брысь сказал, что эсминец серого цвета, как раз его любимого!* На таком фоне яркая бандана смотрелась бы особенно выигрышно. Несостоявшийся мореплаватель горестно вздохнул…
*Ответ на вопрос, почему Пафнутий любит серый цвет скрывается в книге «Брысь, или Приключения одного м. н. с.».
Туземные грызуны сочувственно переглянулись передними и задними головами и выразительно уставились на крупного серо-белого пришельца с роскошными полосками на толстом хвосте…
«Выслушав» марсиан, искатель приключений покосился на Пафнутия. Загрустивший «м.н.с.» уныло ковырял миниатюрным коготком банку с нарисованными на этикетке сардинами (видимо, раздумывал, не утешить ли себя новой порцией еды).
Брысь мягко окликнул:
— Послушай, твои приятели уверяют, что чудовище появляется всегда в один и тот же день дважды в год.
— И что с того? — печально отозвался Пафнутий, всё-таки собравшись открыть рыбные консервы.
— А то, что в этот день лестница ведёт к морю! Правда, у меня есть подозрение…
Но потомок отважных корабельных грызунов не дал Брысю договорить, огласив кладовую восторженным писком: «Ером!» Получилось «по-марсиански», но это не смутило воодушевившегося Пафнутия.
Он шустро подкатил консервную банку к выходу и остановился, в нетерпении потирая ладошки:
— Давай быстрей, пока день не закончился!
— Ох, пожалеем! — Брысь скользнул взглядом по ящикам с тушёнкой, выбирая ёмкость побольше…
Глава двадцать третья, в которой Савельич выдвигает версию
Савельич наконец опомнился, что не высказал ещё ни одного предположения по поводу происходящего и друзья могут истолковать его молчание как полное незнание предмета, чего он никак не мог допустить. И хотя в душе книгочея теснились самые невероятные догадки, для озвучивания он выбрал одну, на его взгляд — самую безопасную и верную.
— Пирамида похожа на египетскую! — важно заявил Савельич. — Если подойдём ближе, наверняка увидим Сфинкса! И бедуинов на верблюдах! А пустыня называется Сахара!
Рыжий ошеломлённо уставился на философа.
— Ты хочешь сказать, что мы в Африке?!
Мартин уважительно повилял белой кисточкой, искренне восхищаясь глубокими познаниями друга, а потом изрёк мысль, в своё время посетившую и Пафнутия:
— Может, эликсир испортился?.. Хотя я бы почувствовал…
Рыжего мучили другие сомнения:
— По телевизору показывали песчаные барханы, а тут их нет!
Однако начитанный Савельич не позволил сбить себя с толку и парировал:
— Сахара, между прочим, занимает гигантскую площадь, почти третью часть всего африканского континента! И состоит не только из песка. Здесь есть самые разные ландшафты! Мы, например, оказались на каменистом плато! Возможно, даже в высохшем русле древней реки… Видите отпечатки ракушек на камнях?
Мартин и Рыжий приникли к земле, вглядываясь в кружевные рисунки, на которые указывал философ.
— А невысохшие реки тут есть? — озабоченно спросил пёс (при упоминании пустыни ему тут же захотелось пить).
— Вдоль восточной окраины Сахары течёт Нил, а по юго-западной — Нигер, ещё на юге имеются реки, озёр несколько, — перечислял Савельич, выуживая из головы необходимую информацию. (Наличие собственной библиотеки и телевизора существенно пополнили коллекцию знаний пожилого мыслителя, но при этом затруднили извлечение нужных сведений.)
— Оазисы! — вставил Рыжий, воскрешая в памяти любимую телепередачу о географических путешествиях, особую прелесть которым добавляло полное отсутствие риска и возможность проделывать их, не слезая с мягкой подушки на уютном диване.
— Мы же вместе смотрели, зимой ещё! — призвал он в свидетели Мартина. Пёс виновато потупил взгляд. (Вероятно, его мысли в момент просмотра передачи были заняты досадным происшествием, когда в качестве новогоднего подарка он получил не вожделенную латексную утку, умеющую пронзительно пищать, а мяч для летних развлечений на пустыре за домом. Домочадцы пытались уверить, что старая красная утка, у которой он, по глупости, выгрыз свистелку, гораздо лучше любой новой.)
— А как же дверь? — робко напомнил он оставшуюся без ответа загадку, а Рыжий склонился над одной из нор и навострил уши:
— Странно! Шебуршатся, но молча… Немые, что ли?
Впрочем, даже говорящие грызуны не смогли бы заменить прохладную чистую воду, и бывший дворцовый мышелов с некоторой тоской вспомнил дождливый Петербург…
Ночь расставила всё по местам. Точнее, перевернула с лап на голову. Или ещё точнее, полностью разрушила первоначальную версию Савельича, не оставив от неё ни Сфинкса, ни бедуинов с верблюдами, ни оазисов, ни рек, ни озёр, до которых, впрочем, всё равно было бы не дойти.
Начался вечер в пустыне с резкого понижения температуры, что вполне совпадало с имеющимися у книгочея данными о климате Сахары и обрадовало путешественников-спасателей, потому что с похолоданием исчезла жажда.
В качестве цели передвижения, за неимением лучшей, избрали пирамиду. Избирали общим голосованием, от которого Мартин воздержался, опасаясь своим решающим (в случае расхождения мнений), но не очень компетентным голосом всё испортить. Как чуть было не испортил вопросом про испарившуюся дверь, из-за которого Савельич так и ходил хмурым, поскольку ответа не нашёл. В итоге, процедура свелась к тому, что философ внёс предложение следовать указанным маршрутом, а Рыжий громко поддакнул, бросив укоризненный взгляд на самоустранившегося пса.