Гамсун. Мистерия жизни

Вскоре мне предложили место посыльного в городском магазине – и я стал deliveryboy. Я разносил по адресам пакеты и коробки и возвращался в магазин. Это был самый большой магазин в городе, за прилавком стояло несколько продавцов. Хозяином у нас был англичанин Харт. Мы торговали всем на свете – от зеленого мыла до шелковых тканей, консервов, наперстков и почтовой бумаги. Я был вынужден выучить названия всех наших товаров, и мой запас слов, к счастью, изрядно пополнился. Через некоторое время мой хозяин решил взять другого посыльного, а меня поставил за прилавок[26] . Теперь я ходил с накрахмаленным воротничком и в начищенных ботинках, я снял в городе комнату и стал обедать в гостиницах. Фермеры, с которыми я был знаком еще раньше, лишь дивились, как быстро я пошел в гору. Однажды в магазин заглянула юная Бриджит с фермы и увидела меня за прилавком во всем великолепии, она поняла, как жестоко ошиблась, наверное, будет теперь по гроб жизни раскаиваться, что порвала со мной. Хотя, кто ее знает».

После работы у Харта Гамсун трудился все лето 1887 года на ферме у Дэлрампов в долине Ред-Ривер и пробыл там до конца уборки урожая.

Кем только не пришлось ему работать в это время – и посыльным, и свинопасом, и приказчиком, и конторщиком. И все время он продолжал писать – не только стихи, но и прозу. Гамсун не забыл о данном судоходной компании обещании описать свое путешествие в Америку и отослал несколько эссе и путевых очерков в Германию, однако они так никогда и не были опубликованы.

В Элрое, во время работы у Харта, он познакомился с преподавателем местной школы У. Т. Эйджером и вместе с ним снимал одно время комнату в отеле.

Эйджер был хорошим товарищем Кнуту и сразу же стал его поклонником. Он оставил нам воспоминания о том, как выглядел Гамсун в то время: «Высокий и крепкий, гибкий, как пантера, и выносливый, как лошадь. Длинные светлые волосы падали на плечи, и благодаря этой гриве Гамсун походил на молодого льва».

А вот какие слова начертал Кнут на обоях своего номера, рядом с нарисованным им же автопортретом: «My life is а peaceless flight through all the land. My religion is the Moral of the wildest Naturalism, but my world is the Aesthetical literature»[27] .

На обоях в той гостиничной комнате остались и другие рисунки Гамсуна – в том числе ангел ночи, накрывающий покрывалом темноты мир. К счастью, у хозяина отеля хватило ума не уничтожить рисунки – и в свое время он с гордостью стал демонстрировать их постояльцам.

У Гамсуна было своеобразное чувство юмора – он не только разрисовывал обои, но и частенько разыгрывал своего друга Эйджера. Так, он мог заснуть, оставив на тумбочке рядом с кроватью сигару, нож и записку, в которой просил Эйджера выкурить сигару, а потом вонзить ему нож в сердце. При этом в записке было сказано, что она – подтверждение невиновности товарища по номеру в его убийстве.

Но Кнут не только работал и развлекался в Америке – он учился, в том числе и английскому языку. Его учителем стал коллега Эйджера, Генри М. Джонстон. Друзья вспоминали, что учился языку Гамсун больше по необходимости, чем для собственного удовольствия. Знание иностранных языков не было его заветной мечтой. Вероятно, Кнут всегда понимал, что никогда не сможет выразить свои мысли и чувства на чужом языке так же, как мог сделать это на родном норвежском. Правда, он предпринял попытку (первую и последнюю) написать любовную историю на английском языке – «A Vignette Picture», но написал ее так чудовищно – с грамматическими и прочими ошибками, – что Эйджеру с трудом удалось уловить суть дела.

Однако вернемся к занятиям с Джонстоном. Он не только преподавал Гамсуну английский, но и «вводил» его в современную американскую литературу, регулярно снабжая книгами Марка Твена, Лонгфелло, Брайанта, Уитмена, Эмерсона.

«Кнут, – пишет Туре Гамсун, – получил возможность познакомиться с произведениями американских писателей в оригинале...

О Марке Твене он слышал и раньше, но именно благодаря его произведениям он понял кое-что о построении американского общества и характере американского народа. У него открылись глаза на безумную и бесконечную гонку за материальными благами, деньгами, успехами в карьере, которые были основными целями рядового американца... И что самое главное, он увидел самого Марка Твена, побывав на его публичной лекции.

Для Кнута было важно увидеть человека собственными глазами и уж только после этого составить о нем свое мнение. Оно всегда было верным[28] . Кнут видел в свое время Бьёрнсона, а теперь ему довелось понаблюдать и за Марком Твеном... Он отметил скромность великого писателя, и ему это понравилось: "В нем я не заметил ничего аристократического или утонченного, он был скорее похож на углекопа, а не на литератора... ” Марк Твен всегда помнил о том, что вышел из народа. «Он стоял за кафедрой, и жесты его походили то на взмах руки пробегающего мимо официанта, то на движения человека, собирающегося схватить охапку сена»».

Побывав на лекции Марка Твена, Гамсун и сам увлекся мыслью о чтении публичных лекций о литературе. И начал он с доклада о Бьёрнсоне, сделанном в октябре 1882 года в Элройской школе. Кнут произвел на слушателей самое благоприятное впечатление, и в местной газете появился восторженный отзыв на лекцию, в котором все местные скандинавы призывались прийти на второй доклад молодого лектора, который должен был вскоре состояться. Две последующие лекции, прочитанные в соседних городках, подобного успеха не имели, и Гамсуну пришлось вернуться в Элрой и вновь устроиться на работу в магазин.

* * *

Будучи физически сильным человеком, Кнут никогда особо не задумывался о нагрузках, которые выпадали на долю его организма. И напрасно – однажды, поднимая мешок с солью, он почувствовал, как в груди что-то оборвалось. Это было внутреннее кровотечение в легком. На время о поднятии тяжестей пришлось забыть.

Проблемы со здоровьем были не единственными в жизни Гамсуна. Его любовные отношения с некоей Анной Джонсон зашли в тупик, а местный священник, побывавший на лекции о Бьёрнсоне, известном критике Церкви и христианства[29] , стал призывать паству не слушать молодого еретика.

Тем не менее Кнут продолжал писать – по-прежнему в духе Бьёрнсона. В 1883 году была закончена и напечатана в сентябрьском номере норвежско-американского журнала «Домашняя библиотека» повесть «Из долин» о роковой любви.

После Рождества 1883 года Гамсун, по приглашению Генри Джонстона, начавшего торговлю древесиной в маленьком городке Маделия, переезжает к нему в Миннесоту и становится счетоводом. Городок этот, по воспоминаниям писателя, был довольно неопрятным и неуютным, с некрасивыми домами и сколоченными из неровных досок тротуарами.

О жизни в Маделии мы знаем из очерка «Страх», который был опубликован в 1897 году. В нем, с присущей писателю иронией, рассказывается об одном случае, происшедшем с Кнутом во время отсутствия Джонстона и его супруги: «Я жил один в большом доме. Я сам готовил себе еду, ходил за двумя коровами Джонстона. Доил их, пек хлеб, варил и жарил. Первый мой опыт выпечки хлеба был не совсем удачным... Не очень повезло мне, и когда я в первый раз задумал сварить похлебку... Я налил молока в большую кастрюлю и насыпал туда ячменной крупы и стал мешать. Правда, вскоре я обнаружил, что похлебка получается слишком густой, и подлил еще молока. И опять размешал. Но крупа кипела и шипела, разваривалась и стала крупной, как горох, и опять не хватило молока; к тому же крупа разваривалась так быстро, что я боялся, что она полезет через край. Тогда я принялся вычерпывать массу в чашки и плошки и заполнил их все, но эта масса все лезла и лезла из кастрюли. И все время не хватало молока, похлебка стала густой, как каша. Наконец, мне ничего не осталось, как опрокинуть все содержимое кастрюли прямо на стол. И вся эта каша расползлась восхитительной лавой, спокойненько улеглась густым и толстым слоем на столе и засохла.

26

«У Харта, – пишет Туре Гамсун, – Кнут прослужил больше года. С детских лет ему нравилась атмосфера, царящая в лавке. Но тут его не сразу поставили за прилавок. Хозяин затеял строить что-то на заднем дворе за лавкой, и Кнута нарядили помогать каменщикам. Первую неделю Кнут работал на совесть, дело у него спорилось благодаря его необыкновенной физической силе. Но по мере того как строение росло, Кнут становился только помехой в работе. Он всегда плохо переносил высоту. На лестнице у него так кружилась голова, что он не мог передать каменщику кирпич. Говорят, это было и смешное, и трагическое зрелище, когда молодой поэт, стоя на верхушке лестницы, отчаянно цеплялся за планки, и его пенсне, словно маятник, раскачивалось на шелковом шнурке. Но говорят также, что Харт, оказавшись однажды свидетелем этого жалкого зрелища, тут же поставил Кнута за прилавок.

Вот когда он проявил все свои способности. Он обладал счастливым даром располагать к себе, шутил с покупателями и очаровывал дам. Рассказывают, что однажды, когда Харт был в отъезде и Кнут заправлял в лавке один, туда явился коммивояжер, торгующий предметами женского туалета. Кнут решил воспользоваться возможностью и показать, что он понимает толк в коммерции. Он смело приобрел то, что счел нужным, и вернувшийся хозяин оказался владельцем множества дамских манишек, которые хоть и были тогда в моде, но оказались такого странного фасона, что хозяин сомневался, можно ли будет их продать.

– Положитесь на меня, – сказал Кнут.

Через несколько дней в лавку зашла одна из первых модниц города, и Кнут, пустив в ход весь свой талант торговца, а может, и другие тоже, добился того, что дама приобрела сразу всю партию манишек».

27

«Моя жизнь – полет без отдыха. Моя религия – мораль натурализма, а мой мир – эстетская литература» (англ.).

28

Мнение сына Гамсуна вряд ли можно считать объективным. Известно, что писателю было свойственно относиться к людям с сильной симпатией или крайней антипатией. А того, кто ему не понравился, он никогда не жалел в своих оценках.

29

Бьёрнсон боролся против теории жертвенности и страдания в христианстве, сурового аскетизма и ненависти к «эстетическому» в человеке.