Река Великая

Андрей чокнулся со святым отцом, выпил и, вместо того чтобы закусить, сделал глубокую затяжку. Крышки он так и не нашел и стряхнул пепел в банку с рассолом, откуда перед этим отец Власий выловил последний огурец.

III. Март

Во времена рыбхоза промышленный холодильник им был не нужен. Выловленную рыбу каждый день возили в Псков на большой лодке с мотором, которую водил старый Святослав Родич, дед Святовита. У них же, Родичей, в подполе держали и пьяниц, а старинный ледник у реки общинники использовали под свои нужды.

Когда Союз стал разваливаться, о продажах пришлось думать самим. Разжились грузовичком, построили морозилку – плоское кирпичное здание с дверью в несколько слоев стали. Вертелись как могли. Что-то возили в Ленинград, который потом стал Санкт-Петербургом, что-то – в Прибалтику, немногое получалось сбывать псковскому общепиту. Нынче прав на лодку в селении ни у кого не было, да и саму лодку продали, разобрали старый причал, и от пристани осталось одно название.

Михалап Родич, сын Святослава и отец нынешнего старейшины Святовита, не хотел держать у себя в избе пленников. Старики на сходе согласились с тем, что это опасно, и нужно оборудовать отдельное помещение. В каждом доме тогда уже стоял холодильник, и старый общинный ледник переделали в темницу.

Спускались туда теперь через морозильную камеру, люк был в полу. Днем компрессора было не слыхать, но ночью он гудел на всю пристань. Из трубы под крышей капал конденсат, от которого снизу вверх росла толстая сосулька.

Стоян Славич прогулялся вдоль частокола, достал из тулупа часы на цепочке. Был шестой час утра. Он собрался вернуться в сторожку и еще подремать, но тут услышал с дороги шум автомобиля и пошел отворять ворота.

На пристань въехала белая «Газель». Через шум мотора он различил глухие удары по кузову изнутри. Богуслав заглушил двигатель и выбрался из кабины. Грохот теперь слышался громче.

– Буянит? – спросил Стоян.

– Проснулся, как Полены проехали.

– Пойду будить Святовита, – обреченно вздохнул стражник.

Улица шла под уклоном вниз, а фонари, как водится, погасили еще с вечера. По пути к избе Родичей он так лихо поскользнулся, что только чудом не переломал старые кости. Когда старик постучался в калитку, Кощей поднял лай и разбудил Невзоровых собак. Нескоро с крыльца, зевая, спустился Святовит Родич.

Когда вдвоем они дошли до пристани, он оставил Стояна запирать ворота, а сам пошел в амбар и вернулся назад с оружием. Себе Святовит взял старинный кистень, а сыну вручил шест в сажень длиной с рогаткой на конце, острия которой были заточены и обожжены для крепости.

Старший Родич подошел к «Газели» и прислушался к тишине из кузова. Пьяница то ли заснул, то ли почуял недоброе и затаился.

– Где подобрал?

– В Шабанах, перед мостом, – ответил Богуслав.

– Я, молодой, до рассвета, бывало, пол-области объезжу. А тебе лишь бы схватить первого, кто под руку попался, да домой поскорей! – Заругался старейшина на сына. – Как с Юркой этим проклятым!

– Он мне сам, считай, под колеса вывалился. Еле в машину запихал.

В кузове раздались тяжелые шаги. Святовит махнул рукой на сына, чтобы тот замолчал, и приложил ухо к белому железу.

– Говорил тебе переростков не возить?!

– Думаешь, бать, они по району на выбор разложены, как овощи в магазине на прилавке?! Попробуй и такого найди! Зато теперь до июня запас есть!

– До какого июня! Тот, что с Пиявина, сколько ни съест, всё обратно выходит, мне и сразу-то не понравилось, что он желтый такой. Второй тоже вялый: боюсь, месяца не протянет.

Вместе с Родичами у двери фургона стоит старый Славич. Глава общины жестом приказывает ему отойти и дергает вниз шпингалет.

– Выходи! – Приказ сопровождает грозный удар рукояткой кистеня по железу.

Подождав с минуту, молодой Богуслав свободной рукой тянется к ручке.

– Куда?! Сам пусть вылезает! Стоян, холодильник включи!

Старик послушно полез в кабину. К гулу морозильной камеры на дворе прибавился шум рефрижератора. Сын с рогаткой встал с другой стороны двери, напротив от отца.

Без предупреждения дверь распахнулась с железным грохотом. Святовит взмахнул кистенем. Шипастая булава просвистела в воздухе в полувершке от уха пьяницы.

Второй возможности у старейшины не было. От удара пудовым кулаком в лицо он валится навзничь на слежавшийся снег.

Младший Родич успел распороть обожженным штырем куртку врагу, но теперь не понимает, как оказался на земле, и почему оружие лежит в двух шагах от него. Он тянет руку к рогатке и не может дотянуться. Пальцы силача стиснули горло.

Придавленный тушей весом раза в полтора большим, чем его собственный, молодой Родич как рыба разевает рот на снегу. Старый Стоян суетится по двору. Заметив примерзший камень, пытается оторвать его ото льда.

Богуслав не видел, как отец ударил пьяницу, и только почувствовал толчок, который передался ему от тела сверху. Пальцы на шее обмякли.

У старшего Родича из разбитого носа сочилась юшка. Младший с трудом поднялся на ноги и с размаху пнул тяжелым ботинком бесчувственное тело.

– Вконец сдурел?!

Он во второй раз занес ногу, но не успел ударить. Отец двинул ему под ребра с такой силой, что Богуслав едва устоял на утоптанном скользком снегу.

Стояну Славичу подумалось, что сын сейчас бросится на Святовита с кулаками, но тот лишь с ненавистью посмотрел на отца и отвернулся.

– Ну что ты, Божик, не со зла он. Пьяницы тоже жить хотят, – примиряюще забормотал старый Славич.

Богуслав гневно обернулся к нему:

– Чуть не удавил, винопийца!

Только сейчас старик опомнился и выбросил камень, который ему удалось все-таки отковырять от земли.

Поверженный исполин хрипел под ногами и распространял хмельную вонь. По низкому, как у обезьяны, лбу стекала черная в свете фонаря струйка крови.

Втроем тело перевернули на живот. На снегу под головой пьяницы осталось кровавое пятно. Старейшина достал из кармана шубы веревку и разрезал ее рыбацким ножом. Вдвоем с сыном они связали сначала кисти, а потом лодыжки пленнику, поднатужились и подняли тело в воздух. Стоян Славич побежал вперед отпирать холодильную камеру.

– Шкарин Алексей Викторович в ночь с 8-го на 9-е покупал у вас спиртное?

– Какое спиртное?

– Обыкновенное.

– Самогон что ли, не пойму?

– Бодягу вашу, Оксана Петровна! – Потеряла терпение молоденькая палкинская участковая.

Девушка сидела вместе с двумя опера́ми на диване в комнате перед изящным столиком из черного стекла. Напротив в кресле устроилась в халате белокурая, с приятной полнотой хозяйка дома, Оксана Петровна Корчмарь 1978 г. р.

– Что за бодягу? Самогон гоню, это да. Для себя. Не скрываю. Законом давно уже не запрещено.

– Может, надзорные органы из Пскова на ваш алкомаркет пригласить посмотреть? – Копьев демонстративно принюхался. – Статья 171, ч. 3. Незаконное производство спиртосодержащей продукции. До трех лет.

– В том месяце ОБЭП приезжал, нарушений не нашли. Полковник Ильмень, знаете, может, такого? – Озвучив фамилию начальника областного ОБЭП, она с вызовом уставилась на лысого майора. – Прошлой зимой, когда Юляшка Котова пропала, что же вы не посадили Шкарина своего? Теперь ищи ветра в поле!

– Без тела ничего не предъявишь.

– А когда нашли ее…

– Она всю зиму под снегом пролежала, экспертизу было не на чем проводить, – к удивлению Ивана Сабанеева, майор Копьев вдруг перешел на доверительный тон. – По уликам – ноль, только на чистуху расчет был. Но на допросе он не раскололся.

– Так допрашивали, значит!

– В следующий раз вас пригласим, – вставила с издевкой участковая.

Лейтенант Иван Сабанеев перед выездом успел коротко изучить дело годичной давности. Восемнадцатилетняя Юля Котова в прошлом феврале вышла вечером из дому в Шабанах и не вернулась. Тело, а вернее то, что осталось от него, обнаружили только в апреле. Причиной смерти экспертиза назвала перелом шейных позвонков и зафиксировала, кроме этого, многочисленные переломы конечностей, ребер, костей таза.