Небесный берег

Эверлинг прикоснулся плечом к плечу Герсия. Невесомо, будто бы случайно. Эмоции Эверлинга всегда были бесконтрольными, безумными и очень чувственными, но Герсий считал, что лучше фокусироваться на них, и сильнее прижался, стараясь не выпускать из сознания контроль над Джахи Мани.

За последние пять лет между ними редко случалось такое молчаливое понимание, когда Эверлинг убирал шипы.

Джахи Мани послушно, как тряпичная кукла, подписал все бумаги. Указанная Аланой территория отныне принадлежала Воронам.

– Ну наконец-то! – облегченно воскликнула Бильяна.

Документы были напечатаны в двух экземплярах. Алана поставила подписи и забрала одну копию. Герсий медленно выдохнул, отстранившись от Эверлинга, и взгляд Джахи Мани вновь стал ясным. Он еще не до конца понимал, что произошло, но руки уже нервно сжимали предоставленные бумаги.

Алана направлялась к выходу. Остальные неспешно следовали за ней.

– Ты еще пожалеешь об этом, Ворона! – выкрикнул напоследок Джахи Мани.

Алана хохотнула:

– Вряд ли. Ты не настолько сумасшедший, чтобы соваться к той, в чьем подчинении маг крови и маг разума!

Джахи Мани нечем было возразить. Эверлинг усмехнулся.

– Ты уверена, что его можно оставлять в живых? – уточнил Эверлинг, поравнявшись с Аланой.

Они остановились. Алана серьезно посмотрела на него, размышляя над ответом. В его вопросе была логика, был смысл, и она хорошо понимала, что пустить все на самотек – рискованно.

– Сколько человек ты убил? – задала Алана тот же вопрос, что и Бильяна.

Спросила в лоб, без прелюдий и намеков. Он не мог увильнуть или притвориться, что не слышал.

Джейлей и Джодера, шедшие впереди, затормозили, но быстро опомнились и вышли на улицу, к машинам, где у машин ждали Маркэль, Этель и второй водитель. Маркэль держал на руках Этель, которая так и не пришла в сознание.

Герсий хотел вмешаться в неприятный разговор, но Эверлинг грубо схватил его за запястье.

– Ты не хочешь знать эту цифру, Алана.

– Больше пятидесяти? – не унималась она. – Просто хочу понимать, что значит для тебя отнять чью-то жизнь.

– Это значит остаться в живых самому и защитить тех, кто мне дорог, – незамедлительно ответил Эверлинг.

– А ты умеешь кем-то дорожить? – равнодушно спросила Алана.

Эверлинг прищурился. Она пыталась надавить туда, где болело, где разрывалось и трещало, но ему хотелось думать, что она промахнулась. Он снова усмехнулся, но усмешка вышла напряженная. Поджал губы, вдохнул и ответил:

– Представь себе, даже у убийц есть привязанности. Тебя это удивляет?

– Нет, нисколько, если честно. Ты же все еще человек.

Он замер с напряженной ухмылкой на губах. Алана хотела сделать больно. Алана сделала больно. Его лицо окаменело. Эверлинг снова спросил:

– Мне убить его? – И голос его звучал так же, как звучал, когда он разговаривал с Ирмтоном Пини, выслушивая установки на предстоящий бой.

– Я не могу о таком просить, – сказала Алана. – Я не имею права о таком просить. Но, учитывая всю ситуацию, отказываться не стану.

Эверлинг ушел к железнодорожным путям, не сказав ни слова. Алана и Герсий остались неподвижными, игнорируя друг друга. Когда Эверлинг вернулся, напряжение между ними звенело так сильно, что у всех троих заболела голова. Алана произнесла тихое «спасибо» и направилась к машинам.

Герсий рассматривал каждую черточку лица Эверлинга, изучая эмоции: как бьется сердце, как внутри все скручивается в тугой узел, как чувство обреченности и безнадежности подступает к горлу, а потом медленно опускается к сердцу и вдруг становится мягким, почти жидким.

– Линг? – шепотом позвал Герсий.

Эверлинг качнул головой и пошел к выходу. Ждали только их.

– Все в порядке.

Когда все расселись по машинам, Алана предложила им присоединиться к Воронам, если будет желание и если им не удастся покинуть Форту. Эверлинг многозначительно заметил, что если им не удастся покинуть Форту, то единственное, куда они смогут попасть, это эшафот. Герсий добавил, что они благодарны за предложение, но все же предпочитают побег от диктатуры династии Селтов.

За проведенные в Вороньем гнезде дни Эванжелина прочитала такое количество книг, какое не читала за всю жизнь. По большей части это были сказки для детей и взрослых, выдуманные истории на основе легенд и слухов, которые передавались из поколения в поколение. Иногда попадались научные трактаты, из которых Эванжелина не понимала ровным счетом ничего.

Мариса Илингтон, писательница и магичка, жившая много веков назад, описывала то, что случится намного позже ее времени. Она описала, как единая республика Имбарага разделится в ходе жестокой войны и в мире появятся две враждующие страны: Форта и Индарра. Мариса описала, как магов поработят и отберут у них свободу. Это была одна из немногих исторических книг, за которую взялась Эванжелина. Она была уверена, что книга написана не так давно, но, увидев дату, ужаснулась.

Она перечитывала снова и снова то, что должно было помочь получше разобраться в собственной силе; пыталась призвать исцеляющий свет, но только несколько раз прожгла стол. В вечер, когда Алана и остальные уехали на встречу, она снова заперлась в библиотеке с кружкой зеленого чая, к которому в итоге так и не притронулась.

На столе перед ней лежала раскрытая книга с научным трактатом Фриды, одной из самых сильных магичек света, живших в республике Имбарага. Язык, которым писала Фрида, Эванжелине был непонятен – слишком заумен, слишком непривычен.

Эванжелина призвала небольшую светящуюся сферу. В книге описывалось, что исцеляющий свет не может навредить ничему, а это значило, что стол он прожечь не мог. Она посмотрела на несколько прогалин, которые уже оставила, оглянулась, приметив еще четыре испорченных стола, и поднесла светящийся шар к темной поверхности, надеясь, что дерево не испортится. Уцелевший стол стал бы первой победой и первым шагом на пути к исцелению Табии, но дерево обуглилось, и Эванжелина тут же потушила свет.

Просидев в абсолютной тишине несколько долгих минут, Эванжелина сорвалась с места и вскоре оказалась в кухне. Никому ничего не сказав, она схватила первый попавшийся на глаза нож и убежала обратно в библиотеку.

Резанула по тыльной стороне ладони, тихо застонав. Вызвала свет и стала медленно подносить его к порезу. В памяти вспыхнули яркие воспоминания, как она сжигала всем клейма, как она сожгла клеймо себе, и слезы непроизвольно навернулись на глаза. Эванжелина не хотела делать себе больно. Ожог уже почти не беспокоил, она иногда его обрабатывала, но боли не было, жар больше не поднимался, только редкая пульсация.

Когда порезанная ладонь почувствовала тепло, Эванжелина остановилась, понимая, что не сможет излечить ни порез, ни тем более болезнь Табии. Она всхлипнула, спустилась и попросила бинты. Кое-как перевязала руку и направилась к комнате Табии.

Посмотрев на часы, Эванжелина решила, что Алана к этому моменту уже должна была обо всем договориться. Она остановилась на пороге, постучала и, дождавшись ответа, вошла в спальню.

Эванжелина не стала даже здороваться и безжизненно сказала:

– Прости, я не могу тебе помочь.

Когда Алана поднялась в комнату дочери, она увидела плачущую Эванжелину, которая сидела на кровати, и слабо улыбающуюся Табию, которая гладила Эванжелину по голове.

Глава 17. Прощание

Всю дорогу Дакота приобнимала Лиару за плечи. Та еле-еле смогла успокоиться и пообещала, что будет держать себя в руках, если ей вдруг снова захочется размозжить кому-то голову, но ничего не могла гарантировать, потому что в прошлый раз она вовсе не желала никому смерти. Дакота улыбалась и продолжала успокаивать Лиару, понимая: она так напугана, что едва соображает.

Наступила глубокая ночь, когда Лиара и Дакота добрались до приюта святой Монифы. Свет был зажжен только в одной комнате, в кухне, если Лиара правильно помнила. Они остановились в нескольких метрах от здания. Лиара крепко сжала юбку. Дакота погладила ее по плечу.