Четверги мистера Дройда

Дженни, смеясь от радости, носилась по всему дому.

С чемоданом в руках, провожаемые одной Дженни (всей прислуге было приказано не появляться на глаза Флаугольду), они уселись в автомобиль.

Хозе не был похож на вчерашнего. Он трусил всего. И если бы не Аннабель, он бы провалил все дело. Он снова стал робким. С облегчением вздохнул, очутившись в карете автомобиля.

Аннабель немного медлила, она дожидалась газетчика, бежавшего по улице. Газета куплена.

Машина тронулась с места.

— Слава богу, — прошептал Хозе, — сошло.

И потянулся с поцелуем к Аннабель, но она отодвинулась от него и чуть презрительно улыбнулась.

— Не мешай, я читаю газету.

Хозе обиженно выглянул в окно, но, испугавшись, что его могут заметить, спрятался в глубь. Он мучился при мысли, что не проверил, убил он Флаугольда или нет.

— Послушай, — смеясь от возбуждения, сказала Аннабель. — Началось.

— Что там началось?

— Вот! — И она прочла: «Возможность объявления войны Союзу вызвала ряд забастовок в стране. В Англии остановился целый ряд заводов. По последним сведениям, транспортники присоединились к забастовке». А вот дальше, дальше, слушай! «В Германии. На улицу вышел ротфронт. Необычайная демонстрация. Главная колонна растянулась на несколько километров. Сотни тысяч участников. Франция…»

— К черту Францию! Не хочу ничего слушать, — воскликнул Хозе.

— Ты не поумнел за это время.

— А ты совсем поглупела от газет. Подумаешь, — политик! Раньше ты только объявления читала.

— А ты и раньше ничего не читал.

И оба, надувшись, замолчали.

Путь к счастью грозил окончиться по меньшей мере ссорой.

Машина выехала из Капсостара и мчалась теперь по гладкой ленте шоссе к границе республики. Каждый зигзаг радовал Хозе, и у него постепенно проходил страх. Собственно говоря, он боялся, что в тот момент, когда он достиг всего, счастье может быть нарушено вмешательством полиции. С каждым километром этот страх проходил, и он, наслаждаясь пейзажем, искоса поглядывал на Аннабелъ, углубившуюся в газету.

В это утро не одну Аннабель интересовали телеграммы. На всех заводах столицы, на всех фабриках городов Капсостара рабочие рвали газеты из рук газетчиков и группами слушали чтение одного из товарищей. Но часто читальщик газеты читал небольшой листок информационного бюллетеня партии. Здесь все было полнее и понятнее.

Но, кроме рабочих, газету читал и Арчибальд.

Пробежав глазами несколько телеграмм, он подскочил к телефону и позвонил в некоторые редакции, приказав им прекратить печатание телеграмм и дать опровержение в экстренном выпуске.

Озабоченный, приехал он в Комитет. К нему бросился дежурный с расстроенным видом, размахивая листком бумаги.

— О, наконец-то вы пришли!

— Мне некогда.

— Но, сэр… этот приказ… — и дежурный протянул листок.

— Чей приказ?

— Мистера Флаугольда.

— Ну, так и исполняйте его.

И Арчибальд прошел в свой кабинет. Он сегодня не мог заниматься делами. Глупость редакторов граничила с изменой. И он решил заняться их проверкой, как только закончит дело об Энгере-Корнелиусе и Кате. Ему все было ясно, но отдать приказ об их аресте он все еще не мог решиться. Ему хотелось еще немного поиграть с ними.

— Я не хочу знать никаких приказов, — вскрикнул он, увидев просунувшуюся к нему голову дежурного.

— Но, сэр Арчибальд…

— Я сказал. Я не люблю повторяться.

Дежурный с отчаянием закрыл дверь и безнадежно развел руками, потом тихо подошел к радиодактило и стал медленно диктовать ей, ожидая, что, быть может, Арчибальд раздумает и потребует приказ на просмотр.

Но этого не последовало. И он докончил диктовку.

Руки дактило тряслись, передавая такие странные, необычайные строки приказа:

«Всем стеклянным домам.

Пришедших сегодня постоянных гостей собрать в демонстрационных комнатах дома, запереть! Сделать световую рекламу: “Наши постоянные почетные посетители. Радуйтесь, что вы на них не похожи”. Затем после этого администрация выплачивает всем сотрудникам стеклянных домов жалованье из кассы и отпускает всех. С этого момента стеклянные дома считаются закрытыми.

Мистер Флаугольд».

— Что это такое? — дрожащим голосом спросила дактило.

— Ничего не понимаю, — ответил растерянно клерк.

— Как же это так?

— Так.

И дежурный в отчаянии отошел и упал за стол. Это была неслыханная вещь во всем мире. За все время существования человеческой культуры это было в первый раз. Он бы крикнул, что это революция, что это подрыв устоев порядка, но ведь под бумагой была подпись самого Флаугольда.

— Это высшее соображение, — сказал он вслух, обращаясь к дактило.

— А я думаю…

Но что думала дактило, которая вообще ничего не должна думать, так и осталось неизвестным, так как из кабинета вышел Арчибальд.

— Я ухожу. Вечером буду на четверге у Дройда.

— Слушаюсь, сэр.

— Но прошу по пустякам меня не беспокоить.

И Арчибальд вышел, хлопнув дверью.

— И он это называет пустяками! — в отчаянии пробормотал дежурный. — Что же тогда серьезное?

— Я думаю… — начала дактило.

— Не смейте думать, черт побери. На это есть у вас начальство. Слышите?

— Я только это и хотела сказать, — робко прошептала дактило, устало повернувшись к машине.

— То-то.

Из машины выползали ленты с вопросами отовсюду.

— О, мистер Вуд, уже запросы насчет приказа.

— Подтвердите приказ. И чтобы немедленно исполнили! Это высшее соображение.

Дежурный, мистер Вуд, наконец-таки нашел формулу, которая санкционировала правильность всего, исходящего от начальства, и поэтому успокоился и даже пожалел, что так резко обрушился на дактило.

Это утро было испорчено не только им и Арчибальду Клуксу, но и мистеру Флаугольду, который весь продрог и от изрядной порции воды, и от утреннего холода.

Небольшой философ, вытащив его из воды, раздел и бросил под мостом. Ему было лень столкнуть бесчувственное тело в речку. Только благодаря этой лености Флаугольд и остался жив.

Очнувшись, он долго не мог ничего сообразить. Он помнил только ужин, разговор с Арчибальдом, а как он сюда попал, для него было непонятно.

Боль в затылке напомнила ему о борьбе в автомобиле.

С трудом преодолевая слабость, он стал карабкаться к мосту, но вылезть не имел силы и, потеряв сознание, остался лежать на полдороге к берегу.

Такие, как он, топящие сотни тысяч людей, всегда выходят сухими из воды. Правда, он сейчас был мокрый, но все равно он скоро высохнет.

Пусть себе лежит, в первый раз в жизни по-настоящему бездельничая в такие часы утром, когда он так любил щелкать ножницами, аккуратно отрезая купюры ценных бумаг.

Глава II

ВСЕ В ПОРЯДКЕ

Целый день слухи в городе росли, ширились и, перебегая из района в район, принимали фантастические размеры. Страх закрадывался в сердца самых твердолобых.

К вечеру в город стали входить войска, вызванные Арчибальдом Клуксом.

Твердый шаг, ровные линии рядов, блеск оружия, великолепные оркестры — все это бодрило жителей, успокаивало, и слухи заменились новыми, полными радостной наежды и желания, чтобы все осталось по-старому.

— Армия в городе.

— Солдаты…

— Всем проклятым капут.

Четко проходили полки за полками, наполняя шумом и бодростью фешенебельные улицы, но не наводя страха на рабочие кварталы.

Рабочие ждали давно схватки и знали, что будет пролито много крови. У них еще не было забастовки, но вступление армии было сигналом, данным неожиданно для них самим правительством.

Их боялись. Для них были вызваны войска.

Наступил вечер.

Все так же спокойно и каменно стояли живые фонари, доказывая незыблемость государственных основ.

Улицы заливались толпами бездельников, а окраины, населенные рабочими, погружались в сон, не вызывая никаких подозрений ни в агентах Комитета, ни в закованных в мундиры полисменах.