Несчастная Писанина

Кира Кумирова

Несчастная Писанина

Рассказ первый. Отзеркаленные

1993 год. Рязанская область, пионерский лагерь «Спутник»

– …не люблю болейболл… – пятнадцатилетняя София вжалась в ограждение спортплощадки. Её стокилограммовый вес и отдышка не располагали к прыжкам и бегу.

– Ты заболела, сестренка… Не болейболл, а волейбол! – Солнце очертило тонкие контуры подбежавшей к Софии длинноногой девушки. Золотые волосы, цвета осеннего клена, собраны в высокий хвост. Завязанная под грудью футболка оголила накаченный пресс.

– Это твоя сестра? – уставился на пышку рыжий парень.

– Она не «это», Вадим, а София! Моя сестра… близняшка.

– Что?.. Близняшка!? – скривил он в ухмылке тонкие конопатые губы, – вы на родню-то не тяните!

– А про отметины, что скажешь!? – девушка выставила перед его носом ладонь. В центре разлеглось большое родимое пятно в форме запятой. – У Софийки точно такое же! Эти отметины – копия!

– Смирновы! Рудников! – окрикнул ребят вожатый, – девочки, марш на площадку! Вадим, у тебя кросс!

Пухленькая София заняла место возле волейбольной сетки, – Кристина… Решающее очко… ничего у меня не получится…

– Я помогу! – подмигнула сестра.

На противоположной стороне к подаче готовилась спортсменка Надя Гамова из школы олимпийского резерва. Ее мячей не брали даже мальчишки.

– Как холодец-то затрясся! – рассмеялся Борька Кукин, за что сразу получил пинок от Вадима.

На очередном круге вокруг столовой Рудников заметил хлеборезку Клавдию. Женщина закончила расставлять миски с порезанными на идеальные ломтики буханками и воткнула за пояс фартука огромный тесак. Сквозь охапку мух, бившихся внутри двойного пыльного окна, она уставилась на волейбольную площадку, где играли ее дочери близняшки.

Гамова подала крученый.

Кристина зажмурила глаза. София уставилась на мяч.

Кристина отвернулась и грохнулась вперед руками об асфальт. София приняла подачу.

Кристина упала трижды. София провела атаку и загасила в прыжке блок Нади.

Команда сестёр одержала победу.

– Что творит… – хлеборезка побежала на улицу. – Кристина! – возле девочки уже сидел озадаченный тренер, – Клавдия, ваша дочка… может, эпилепсия какая-то?

– Подросток она!.. Вот и привлекает к себе внимание… – дернула мать Кристину за руку и потащила в медпункт обрабатывать содранные колени, – у всех на глазах! О чем ты думала!?

– Но София выиграла у Гамовой! Ее не будут обзывать холодцом!..

– А ты вся изодрана!

– Она отзеркалила мне худобу и популярность!

– Однажды, ваш дар убьет одну из вас…

– Дар!? – выкрутилась Кристина из материнской хватки, – это не дар, а проклятье! И все из-за тебя!

– Я… найду способ всё исправить… найду, дочка.

– За пятнадцать лет нам никто не помог! Ни психологи, ни попы́, ни шаманы! – Из влажных глаз собирались хлынуть слезы, но девушка не разревелась. Она разразилась диким приступом хохота.

На другом конце лагеря в углу волейбольной площадке рыдала София.

Дар или проклятье?

С первой схваткой пятнадцать лет назад прошептала Клавдия под бой курантов свое новогоднее желание «пускай дочери мои разные народятся, пускай не как две капли воды!» Ее желание исполнилось, и роженица получила отзеркаленных близнецов. Полную противоположность. Девочки родились абсолютно разными внешне. Кристина светленькая, тонкая, голубоглазая. София в пухлых перевязках, кареглазая с черными волосами. Все в них отзеркаливалось: привычки, характер, здоровье, судьба.

Запятая родимого пятна Кристины смотрела вправо, запятая пятна Софии влево. Не будь у девочек отметин, Клавдия в жизни не поверила бы, что обе девочки её.

Близняшки отражали жизни друг друга. Что получала первая, теряла вторая. И наоборот.

Сдаст Кристина экзамен, сестра провалится. Начнет есть по пять шоколадок в день, София теряет в весе. Поцелует одна мальчика на танцах, вторая от поддатого ухажера оплеуху схлопочет.

Скольких бабушек по деревням обошла Клавдия, сколько раз перезагадывала свое желание; никто не сумел остановить зеркало.

Сестры смирились со своей судьбой и после восемнадцатилетия негласно поделили блага человеческих желаний. Душевная Кристина забрала себе семью и любовь, осталась жить в поселке с матерью; замкнутой Софии достались деньги, успех и столичное одиночество.

Зима, 2015 год.

София не собиралась на новогодние праздники в Рязань. Не хотела слышать вечный упрек – «уж пять лет как старо-родящая! Пенсию скоро получишь, а не материнский капитал!»

«У меня собственная трёшка вместо тройняшек, мама! И БМВэшная коляска на триста лошадей!» ответила в мыслях София матери, «семейный очаг принадлежит Кристине… я ни в кого не влюблюсь!» тонкая рука Софии, потерявшей половину своего веса в центнер, задернула вид на город в пудре белого снега. Она не хотела смотреть на дразнящие незамужнюю горожанку уютом окна многоэтажек.

– Мне грустно, потому что у меня нет елки… – обернулась она на пятьсот метров пустоты и мрака, – все из-за нового года… – София с Кристиной недолюбливали Новый год и свой день рождения первого января.

– Алло, консьерж-служба?

– Оператор Артём! С наступающим! Будьте добры номер клиента!

– Номер 1212, Смирнова София. А? Видели по телевизору? Да… та самая художница… – она сидела на полу в шёлковом халате, расставив ноги равнобедренным треугольником, и крутила пальцем кудри телефонному проводу. – Что я хотела? Нового года… ёлку и немного любви… – Артем молчал секунд десять. – Тридцать первого декабря с ёлкой могут возникнуть некоторые затруднения…

– А с любовью как-будто нет… – выдохнула София, – ладно, а Дедушки морозы остались? – Артем начал перечислять варианты, открыв в базе предпочтения номера 1212, – есть пакетное предложение для ВИП клиентов из «Горячего Упоения» и «Стальной Силы»!

– Не то! – перебила его София, – не стриптизёра, как неделю назад… Обычного Деда Мороза!

Консьерж мог без проблем раздобыть нефтяную вышку, франшизу на ресторан и десять белоснежных лаек. Но ни одного свободного Мороза не осталось.

– Вношу вас в лист ожидания!

София швырнула телефоном о пятиметровые стекла. – Хвоя закончилась! Дедов расхватали! У меня будет ёлка, сестра! И вам с малышней на подарки отправлю!.. Давно я тебе ничего не отзеркаливала…

Художница раскидала по полу зеленые купюры в форме ёлки, облила деньги лаком, которым покрывала картины, и подожгла их вместе с паркетом и мебелью. Новогоднее дерево, стоимостью пятьдесят тысяч долларов, заискрилось гирляндой метровых всполохов.

– Что еще подарить тебе, сестрёнка!? Ремонт барака? Получай! – о белоснежные дизайнерские обои с инкрустацией горного хрусталя ударились банки черной краски. – Фигуру! Забирай обратно свое худое тело! – София затолкала в рот сыр с плесенью, кажется, натуральной, а не высеянной французскими сыроделами. Она резала платья и бубнила с набитым ртом, откусывая от брикета масла, – Фадик такие тряфки тефе не купит! А мафына! Хочеф!? – София схватила ключи от БМВэ и босиком бросилась вниз по ледяным ступеням с двадцатого этажа.

– Мама, оставьте в покое святую воду…– Вадим пытался оттащить свекровь от кровати. С час назад у жены случился приступ смеха, граничащий с истерикой.

– Скажи жёнке, продолжит так ржать, родит вашего восьмого с очередным смешком! – мать поднялась с продавленного матраца. – Иди, зятёк, ведра смени в уборной. Колька с Данькой и Аленка арбузяк зимней с погреба достали. Только он с зимы девяносто третьего хранился-то. И к ящику почтовому сбегай. Может, открытку от Софийки принесли.

Кристина хохотала, – не могу остановиться, мама! Я такая счастливая! Люблю детей, мужа, наш огород и корову с курами! Люблю дырявую крышу и гнилой забор! Эти хлипкие фанерные стены и вздутый линолеум!