Страница 21 из 34
Глава 14. Холодные ладошки
Эрика въехала в полупустой вестибюль. Через всю лестницу, поблескивая хромированным металлом, тянулись широкие металлические сходни. Девочка радостно улыбнулась и направила коляску к ним. Колеса приподнялись, встали на сходни, моторчик прибавил обороты, и… коляску отнесло в сторону и закрутило по вестибюлю. Эрика скорчила досадливую гримасу и вновь бросилась на штурм. Тот же результат! Сдавленно ругнувшись, Эрика повторила попытку, но опять очутилась у противоположной стены.
– Не пойму, ты что, балуешься? – раздался ленивый мальчишеский голос.
Девчонка обернулась и увидала того самого парня, который вчера в толпе кричал ей что-то. Дмитренко, кажется.
– Я не баловаться, я хотеть заехать.
– Угу, как мартышка в одном нашем мультике: вроде она куда-то лезет, а получается, что катается. Давай подтолкну. – Упершись руками в спинку коляски, он попытался вкатить ее на сходни, но колеса вновь соскользнули. Мальчишка присел на корточки, провел рукой по полу и тихонько присвистнул: – Интересное кино получается, Эрка. – Не вставая, он поглядел на Эрику снизу вверх. – Кто-то здесь маслом все намазал. Пол и вот тут, внизу.
– Ньет, ньет, зачьем?
Парень пожал плечами:
– Прикол, шутка такая. Не боись, я сейчас Ильинишну позову.
Дмитренко скрылся в школьном коридоре, а Кисонька-Эрика чуть не расплакалась. Вот подлость! Пусть на самом деле она здорова и такие глупые шуточки ей нипочем, но что бы чувствовал на ее месте настоящий инвалид! И без того ей тяжело и неудобно, так еще и дурацкие приколы! Кисонька поняла, что глаза у нее на мокром месте, и шмыгнула носом.
– Что ты, детонька, не надо плакать! Сейчас горю поможем, сейчас все уберем. Где тут? – Раздавшийся из-за ее спины голос принадлежал крепкой старушке в синем рабочем халате. Рядом с бабушкой маячил Дмитренко.
– Здесь, Ильинишна. – Мальчишка ткнул пальцем в сходни.
– На конфету, а я тебе дорогу проложу. – Сунув лже-Эрике карамельку, старушка опустилась на колени и принялась елозить мокрой тряпкой по металлическим полозам.
Ага, та самая бабка-уборщица, о которой говорил Вадька. По сравнению с мошенницей и похитительницей Ниной Григорьевной и ее подлыми учениками старушка показалась Кисоньке необычайно милой.
– Вот и все, можешь ехать, – сообщила Ильинишна, в последний раз мазнув тряпкой.
– Great thanks [7], – поблагодарила Кисонька и вместе с Дмитренко отправилась наверх.
– Меня Серым зовут, – сообщил мальчишка, топая рядом с коляской Эрики.
– Серый? Grey? Но ваша director называть другой фамилий!
– Темная ты, Эрка. Серый – это кликуха, а так я – Сергей. Полное имя.
– Сэр Гей? Тебя так называть друзья? Потому что ты совсем-совсем не любить девушка?
Краска бросилась Дмитренко в лицо, он судорожно прикусил губу. Не дай бог, кто услышит, ему ведь житья не станет!
– Никогда такого не говори, поняла? Еще раз повторишь – получишь. Не посмотрю, что ты американка, выдам, как местной!
– О, я не хотеть тебя обидеть. У нас в школа это не есть причин дискриминация, у нас много быть гей. Я думать, ты есть главны гей школа, потому что ты есть не просто гей, а Сэр Гей.
– Ну хватит, мне неинтересно, что ты «думать». – Дмитренко раскраснелся до предела. – Просто никогда не повторяй то, что сказала. И зови меня Серый.
– В Америка выбирать имя есть священный прав и свобод, – торжественно сообщила Кисонька. Скулы у нее болели от дикого желания расхохотаться, она опускала глаза, чтобы не видеть багровую физиономию Дмитренко. – Не надо сердиться, я не знать Russian обычай. Я хотеть мириться. Хотеть, я тебя кока угощать? Где у вас автомат?
– Автомата у нас нет, коку в столовой продают, угости, раз твой папаша и впрямь такой богатый. – Серый уже успокоился и снова поглядывал на «американку» с интересом.
– Папа есть очень богатый, – подтвердила Кисонька. – У него есть металл, нефть, фермы, рестораны, галереи и оркестры. Много! Только есть плохой тон говорить о деньги.
– У вас плохой тон говорить о деньгах, а у нас плохой тон – не иметь денег. У всех свои национальные обычаи, – усмехнулся Дмитренко. – Ты в каком классе будешь?
– Не быть, учить, что хотеть. Я у вас недолго учиться, – пояснила Эрика.
– Везуха, а у меня сейчас физика. Ладно, вот расписание, иди выбирай. Встретимся на перемене, про коку не забудь! – И мальчишка умчался.
Ах, на какие жертвы приходится идти во имя расследования! Никогда в жизни Кисонька не угощала мальчишку – всегда они угощали ее. Да что там угощали, дрались за право пригласить ее в кафе! А этот жлоб… Ишь, как ухватился! Мог бы и отказаться, сказать, что у нас в стране девушки за парней не платят!
Разобиженная Кисонька уставилась в расписание невидящим взором. Вдруг она почувствовала, как кто-то дергает ее за рукав. Рядом с ручкой кресла маячила розовая панамка.
– Ты правда богатая? – Из-под панамы на Кисоньку в упор глянули серые внимательные глаза.
– Yes, – кивнула Кисонька. – Зачем ты спрашивать?
– Уезжай отсюда и больше не приезжай никогда! – Для убедительности малявка пристукнула кулачком по ручке кресла. – А не уедешь, тебя тоже позовут, потом будешь, как мы, в темноте сидеть.
Девчонка рванула в сторону, но Кисонька успела сцапать ее за руку и притянула к себе.
– Кто позовет? – шепотом спросила она, заглядывая в испуганные глаза малышки. – Кого ты боишься?
Девчонка помолчала, поковыряла обшивку кресла и наконец неохотно процедила:
– Покойников. Сами они мертвые, а ходят по свету, как живые. Куда хошь придут – и заберут. Голос у них такой… – Девчонка неопределенно пошевелила пальцами. – И ладошки холодные.
Где-то хлопнула дверь. Девчонка судорожно дернулась на звук, ее рот от ужаса превратился в длинную, словно прорезанную ножом щель.
– Не бойся. – От волнения Кисонька забыла про акцент. – Расскажи мне…
– Ничего нельзя рассказывать, ни с кем нельзя разговаривать! Заберут! – Изогнувшись всем телом, обладательница розовой панамки попыталась вырваться от Кисоньки, но та держала ее крепко.
– Никто не узнает, – прошептала сыщица.
– Они все знают, – убежденно заявила малявка, и тут же ладонь Кисоньки пронзила острая боль. Вскрикнув, Кисонька разжала руку, и розовая панамка тут же скрылась за углом.
– Ничего себе порядки. – Кисонька слизнула капельку крови. – Разрешать малышам циркули носить!
– Что опять случилось, деточка? Укололась? Что ж на тебя все стенки прыгают? – прозвучавший прямо над ее ухом старушечий голос заставил задумавшуюся Кисоньку подскочить в кресле.
Неслышно подошедшая Ильинишна ласково-укоризненно покачала головой и вытащила из кармана пузырек со спиртом.
– Ну ладно, я малышей все время лечу: то у них коленка расцарапана, то нос разбит. Но ты-то взрослая девица, должна была поберечься. – Уборщица протерла ладонь Кисоньки влажной ваткой.
– Thank you, – благодарно кивнула Кисонька. – Скажить, вы тут, в школа, давно работать?
– Я в этом здании и раньше работала, когда здесь горком комсомола обретался.
– Тоже убирать и коленки лечить? – поинтересовалась Кисонька.
Бабулька усмехнулась, в голосе ее зазвучала тоска:
– Коленок здесь тогда не разбивали, тут если что и ломали, так карьеру. А служила я заместителем секретаря по культурно-воспитательной работе. Ба-альшим человеком была! Впрочем, ты ведь не местная, что такое заместитель секретаря, знать не можешь.
– Почему вы теперь убирать, если раньше быть начальник?
– Почему да отчего, – пробурчала старушка. – Кому моя культмассовая работа сейчас нужна? Кто на сельском хозяйстве да производстве сидел, те попристраивались, свои фирмы имеют, а я небойкая оказалась, необоротистая. Как на одной пенсии осталась, так наша директриса и меня, и дочку сюда взяла. Нина Григорьевна у нас в горкоме инструктором была, – на всегда добродушной физиономии Ильинишны вдруг промелькнуло ненавидяще-завистливое выражение. Впрочем, оно исчезло так быстро, что Кисонька подумала, не померещилось ли ей.
7
Большое спасибо.