Черное солнце

Мужчина продолжает идти вперед, в туман, и останавливается спиной ко мне.

Затем из тумана появляется тень, высокий мужчина в длинном пальто.

Они вдвоем разговаривают, освещенные фарами машины.

Высокий мужчина продолжает смотреть в мою сторону, и тогда я точно знаю, что это тот самый мужчина, которого я видела под уличным фонарем в Аппер-Хейте.

Мой преследователь.

Но когда он начинает шагать ко мне, его пальто развевается за ним, а за ним следует водитель, вот тогда я осознаю правду.

И правда ощущается как ужас.

В колеблющемся свете фар его лицо становится четким.

Лицо, от которого однажды у меня перехватило дыхание, которое заставило меня следовать за ним, как гончую по следу.

Мой преследователь — мужчина в сексуальном костюме.

Они — одно и то же.

Как я могла быть такой глупой?

Как мог один человек вызывать у меня такие разные чувства: страх и ужас в одной его версии и желание и похоть в другой?

Хотя сейчас это на самом деле не имеет значения.

Похоть и желание исчезли.

Все, что я чувствую — это страх.

Он идет к машине, все время не сводя с меня глаз, как будто отчетливо видит меня, его шаги элегантны и мощны, как у пантеры. Грациозная походка перед тем, как наброситься.

Я заперта на заднем сиденье машины, избитая, водитель предлагает меня ему, как только что пойманную добычу.

А будет момент, когда я отгрызу себе ногу, чтобы спастись?

Он останавливается у заднего окна, наклоняясь вперед, уперев руки в бедра, и всматривается в меня.

Его взгляд встречается с моим, и я не думаю, что смогла бы пошевелиться, даже если бы захотела. Выражение его лица с каждым мгновением мрачнеет, его ярко-голубые глаза становятся холодными, темные изогнутые брови сходятся в жесткую линию.

Внезапно он открывает дверь, как будто она все это время была не заперта, и каждая частичка меня хочет отпрыгнуть назад, но я не могу пошевелиться, мои конечности застыли на месте, как будто нервы не общаются с мозгом.

Он наполовину залазит внутрь, чтобы посмотреть на меня, и чем ближе он двигается, на его лице отражается раздражение, тем труднее мне дышать, как будто мои легкие тоже перестали работать.

Он хмурится, глядя мне в лицо, на мгновение встречается со мной взглядом с выражением, которое я не могу прочесть, затем выскакивает из машины.

— Безобразие, — говорит он водителю, впиваясь в него взглядом. — Я сказал не прикасаться к ней.

От его голоса у меня по телу пробегают мурашки — низкий, насыщенный баритон с элегантными нотками и легким британским акцентом, который проникает в меня, как глоток крепкого алкоголя. Совершенно не в ладах с остальной частью меня, которая находится под кайфом от адреналина и пытается бороться с постоянным страхом.

— Я не специально, — бормочет водитель. — Она пыталась напасть на меня, разбить машину. Смотрите, — он указывает на свой глаз.

— Там ничего нет, — спокойно говорит сталкер. — Что-нибудь еще пошло не так?

— Нет, сэр.

— Нет, сэр? Ох, Эзра, ты снова обретаешь свои манеры. Почему я решил, что могу послать мальчика выполнять мужскую работу?

Эзра. Ладно, значит, у водителя есть имя. Это полезно.

Хотя что не помогает, так это тот факт, что они используют имена, никаких масок, ничего такого, чем можно было бы замаскироваться. А это значит, что независимо от того, что они запланировали для меня, есть ли в меню нападение или нет, они определенно не намерены оставлять меня в живых.

— Извините, — говорит Эзра, хотя по его голосу не похоже, что он сожалеет.

Мое сердце опускается все ниже, ниже, ниже.

Они убьют меня здесь, не так ли?

Преследователь снова обращает свое внимание на меня.

Пристально смотрит.

Глаза такие гипнотизирующие, что я не могу отвести взгляд.

«Чего ты хочешь от меня?» — спрашиваю я мысленно.

Уголок его рта приподнимается, как будто он услышал мою мысль.

— Ты уверен, что это она? — спрашивает Эзра.

Он медленно кивает, сохраняя скупую улыбку.

— Теперь да.

Затем он наклоняется к машине, большие руки тянутся к моим обнаженным бедрам, его кожа холодеет, когда соприкасается с моей, затем быстро нагревается.

— Просто пока не знаю, с чем мы имеем дело.

Я пытаюсь взвизгнуть, закричать, издать какой-нибудь звук, но он застревает у меня в горле, и когда мужчина сжимает мои бедра, его сильные пальцы оставляют синяки на моей нежной плоти, я все еще совершенно бессильна.

Он перемещает меня так, что я оказываюсь лицом к нему, наклоняет меня вперед.

Он протягивает руку и кладет ее мне на затылок, крепко обнимая, холодно и горячо, такое ощущение, будто я прыгаю из ледяной воды в огонь. Он заставляет меня держать голову высоко, заставляет смотреть на него.

— Ленор, — говорит он, пристально глядя мне в глаза, и мое имя звучит как шелк на его губах, и я ненавижу, что чувствую это. Я ненавижу этого человека, ненавижу то, что он собирается сделать со мной, ненавижу, что он лишит меня всего, что я знаю и люблю, ненавижу, что он сначала разрушит меня, прежде чем лишит жизни.

Он снова хмурится, быстро изучая меня глазами. Кажется, он даже не моргает.

— Любопытная девочка, да? Ты ненавидишь меня. Это я точно знаю.

«Славно», — думаю я. Я рада, что он это чувствует.

Его хватка на моем затылке усиливается, заставляя мое тело напрячься. Я чувствую, что он мог бы раздавить мои позвонки простым движением рук.

Он наклоняется ближе, его глаза в нескольких дюймах от меня, пока они не становятся всем, что я вижу, и я вижу в них свое отражение, такое беспомощное и маленькое.

— И все же, я не знаю, как у тебя это получается. Ты должна любить меня, Ленор. Так делают многие люди. Глупые, слабоумные люди, но все же. Твое тело сдалось, но разум — нет. Твоя душа не сдалась. Это уже некоторая решимость. Это… редкость.

Затем он одаривает меня еще одной полуулыбкой, отстраняясь на несколько дюймов, оглядывая, задерживая взгляд на моей груди. Он протягивает руку и берет ожерелья в свою ладонь.

— Это не помогает.

Он быстро дергает за ожерелья, пока они все не рвутся, даже самые толстые цепочки. Я в ужасе наблюдаю, как он швыряет их, включая мой черный череп, на пол машины.

Все девушки нуждаются в защите, Ленор.

Затем он хватает меня за руки, стаскивает кольца с пальцев, морщась при этом, как будто кольца причиняют ему боль больше, чем мне, и тоже бросает их на пол.

— Вот, — говорит он, пристально глядя на меня. — Как сейчас? Ты все еще ненавидишь меня?

«Я буду ненавидеть тебя до последнего вздоха», — говорю я ему мысленно.

Его губы приподнимаются, и он смотрит через плечо на Эзру, выходящего из машины.

— Она… немного лучше, чем мы рассчитывали.

Это меня удивляет. Я ничего не сделала, просто сидела здесь, как гребаная марионетка, пока он расставлял меня по местам, срывал мои любимые украшения.

— А как насчет ее татуировок? — спрашивает Эзра.

О МОЙ БОГ.

Пожалуйста, не говорите, что он вырежет их с меня.

— Посмотрим, что будет, — говорит сталкер. Он оглядывается на меня, читая выражение ужаса на лице. — Я бы сказал тебе не волноваться, но мы оба знаем, что это будет ложью.

Он возвращается в машину, крадется ко мне, и то легкое веселье, которое я раньше видела в его глазах, теперь сменилось чем-то темным и опасным. Охотник и жертва.

Вся светская беседа окончена.

Я закрываю глаза, пытаясь собраться с силами.

Жаль, что я не могу позаимствовать их у луны, скрытой где-то над туманом.

Я хотела бы оказаться над туманом, подняться прямо сквозь эту машину, проплыть сквозь дымку, поднимаясь все выше и выше, оставляя весь ужас позади, пока не обрету покой. Я почти вижу, как будто это происходит наяву, как будто я действительно там, наверху, смотрю вниз на верхушки деревьев, пробивающиеся сквозь пелену тумана, на то, как он простирается до самой воды, как сквозь него проглядывают верхушки моста Бэй и здания «Трансамерика».