Страница 28 из 57
– Нет, ваша честь.
– Нет?
– Это не уловка, ваша честь.
– Также он утверждает, – продолжал главный судья, – что такое разделение стало упоминаться на последних этапах обсуждения: правительство придумало этот ход в последний момент, в ответ на решение Высокого суда Патны, дабы обманным путем обойти конституционные ограничения.
– Акт есть акт, ваша честь. А обсуждения – это обсуждения, не более.
– Что вы скажете о преамбуле акта, господин генеральный адвокат, в которой реабилитация земель не заявлена как одна из целей принятия данного закона?
– Упущение, милорд. Акт есть акт.
Главный судья подпер рукой подбородок.
– Хорошо, допустим, мы примем ваше утверждение – вернее, утверждение правительства штата, – что указанная в законопроекте компенсация есть единственная компенсация как таковая, предусмотренная вторым пунктом тридцать первой статьи Конституции. А как же вы в этом случае опишите реабилитационный грант?
– Это добровольная выплата, ваша честь. Правительство штата вольно выплачивать ее кому угодно и в каком угодно размере – по своему усмотрению.
Главный судья опустил голову на обе руки и внимательно осмотрел свою жертву:
– А распространяется ли защита от оспаривания в суде, предусмотренная пунктом четыре тридцать второй статьи Конституции, только на компенсацию или на добровольные выплаты тоже? И нельзя ли в таком случае обжаловать неравные условия, согласно которым будут производиться эти добровольные выплаты, на том основании, что они противоречат статье четырнадцатой, гарантирующей всем гражданам равную защиту закона?
Фироз, слушавший вопросы главного судья с предельной внимательностью, взглянул на Г. Н. Баннерджи. Именно к этому он вчера клонил на совещании. Прославленный адвокат снял очки и принялся очень медленно протирать их платком. Наконец он остановился и замер без движения, не сводя глаз (как и все присутствующие) с генерального адвоката.
В зале суда секунд на пятнадцать воцарилась полная тишина.
– Оспорить в суде добровольную выплату, ваша честь? – Господин Шастри был искренне потрясен.
– Ну, она ведь зависит от размера и доходности земель, что в некотором роде ущемляет интересы крупных заминдаров. Мелкие землевладельцы получат десять расчетных величин исходя из суммы арендной платы, а крупные – только полторы расчетные величины. Разные коэффициенты подразумевают разное отношение, а значит, дискриминацию.
– Уважаемый суд, – возразил господин Шастри, – добровольная выплата – это не законное право, это при-ви-ле-гия, которой государство удостаивает землевладельцев. Поэтому ни о какой дис-кр-ри-ми-нации и речи быть не может! – Добродушная улыбка, впрочем, исчезла с лица генерального адвоката. Беседа превращалась в перекрестный допрос один на один, и остальные судьи в него не вмешивались.
– Что ж, господин генеральный адвокат, Верховный суд США, например, постановил, что их четырнадцатая поправка – совпадающая с нашей четырнадцатой статьей по духу и формулировкам – имеет отношение не только к обязательствам граждан, но и к привилегиям, которых они удостаиваются. Вероятно, добровольные выплаты тоже сюда относятся?
– Уважаемый суд, американская Конституция очень короткая, и все пробелы в ней приходится домысливать. Наш же Основной закон гораздо объемнее и в меньшей степени нуждается в домысливании.
Главный судья улыбнулся. Выглядел он теперь весьма своенравно: старая, мудрая, лысая черепаха. Генеральный адвокат умолк. Ему стало ясно, что на сей раз общими и неубедительными доводами дело не ограничится. Две «четырнадцатые» были слишком похожи. Он сказал:
– Уважаемый суд, в Индии есть четвертый пункт тридцать первой статьи, который конституционно защищает данный акт от каких-либо обжалований в суде.
– Господин генеральный адвокат, я слышал, как вы отвечали на вопрос достопочтенного господина Бейли по этому поводу. Но если судьи не находят данный аргумент достаточно убедительным и при этом считают, что гарантии, предоставляемые четырнадцатой статьей, должны распространяться и на добровольные выплаты, то какова в данном случае позиция законодателей? На чем вы стоите?
Генеральный адвокат немного помолчал. Если бы самоуничижительная откровенность была в ходу у адвокатов, он ответил бы: «В данном случае мы не стоим, ваша честь, мы терпим крах». Но вместо этого он сказал:
– Нам необходимо обдумать свою позицию по этому поводу, ваша честь.
– Да, полагаю, в свете такого хода размышлений вам действительно нужно хорошенько ее обдумать.
Обстановка в зале суда стала такой напряженной, что часть этого напряжения, по-видимому, проникла в сновидения раджи Марха. Он очнулся. Его охватила внезапная тревога. Пока адвокаты бились над его заявлением, он вел себя прилично, однако теперь, когда правительству светило поражение по вопросу, не имевшему прямого отношения к его собственности, но все же защищавшему и его интересы, он ни с того ни с сего разволновался.
– Это неправильно! – воскликнул он.
Главный судья подался вперед.
– Это неправильно! Мы тоже любим свою страну. Кто они? Кто они такие? Земля… – принялся сетовать он.
Все присутствующие были потрясены и возмущены. Раджкумар встал и осторожно шагнул к отцу, но тот его оттолкнул.
Главный судья неспешно произнес:
– Ваше высочество, я вас не слышу.
Раджа Марха, конечно, этому не поверил.
– Тогда я скажу громче, ваша честь! – заявил он.
Главный судья повторил:
– Я вас не слышу, ваше высочество. Если вам есть что сказать, передайте это через адвоката, будьте так любезны. И сядьте в третьем ряду, пожалуйста. Первые два ряда – для адвокатов.
– Нет, ваша честь! На кону мои земли! Моя жизнь! – Он яростно воззрился на судей и вот-вот бросился бы на них с кулаками.
Главный судья поглядел на коллег по обе стороны от себя, а затем скомандовал на хинди судебному секретарю и лакеям:
– Уведите его.
Лакеи потрясенно разинули рты. Кто мог подумать, что однажды им доведется применить силу к великому правителю!
По-английски же главный судья обратился к секретарю с такими словами:
– Вызовите стражу и приставов. – Адвокатам раджи Мархского он сказал: – Образумьте своего клиента, пожалуйста. Пусть впредь не испытывает терпение достопочтенных судей. Если он немедленно не покинет зал, я привлеку его к ответственности за неуважение к суду.
Пять величавых лакеев, судебный секретарь и несколько адвокатов заявителей с виноватым видом, но уверенно подхватили под руки все еще брызжущего слюной раджу Марха и повели его вон из зала суда № 1, пока он не успел причинить еще больше ущерба себе, своим интересам и судьям. Раджкумар, красный как рак, медленно поплелся следом. На пороге он обернулся. Все, кто был в зале, потрясенно наблюдали за спазматическим шествием его отца. Во взгляде Фироза тоже читалось брезгливое недоумение. Раджкумар опустил глаза и вслед за отцом покинул зал.
Через несколько дней после этого унизительного происшествия раджа Марха, в тюрбане с пером и с бриллиантовыми пуговицами на курте, окруженный блистательной свитой слуг, выдвинулся в сторону фестиваля Пул Мела.
Его высочество начал свое шествие с низкого поклона на территории храма Шивы, затем неспешно прошагал через весь Старый город и прибыл к вершине большого пологого земляного спуска, который вел к песчаному пляжу на южном берегу Ганга. Каждые несколько шагов глашатай громко объявлял о прибытии раджи и во славу правителя подбрасывал в воздух розовые лепестки. Выглядело это все в высшей степени нелепо.
Однако именно так раджа представлял себя и свое место в мире. А на мир он был очень зол, особенно после статьи в «Брахмпурской хронике», авторы которой в красках описали его словесное недержание в зале суда и позорное изгнание оттуда же. Прения длились еще четыре или пять дней (вынесение решения суда перенесли на более позднюю дату), и каждый день в «Брахмпурской хронике» находили повод вспомнить тот унизительный эпизод.