Музыканты

ВЕЛИЧИЕ И ПАДЕНИЕ ЗЕРНОТОРГОВЦА КАЛЬМАНА

Самые толстые бумажники Шиофока собрались в доме Кальманов, чтобы решить судьбу озерного поселка.

- Наш Шиофок станет знаменитым курортом, одним из первых в Европе! - вещал папа Кальман. - Он оставит позади курорты Швейцарии, Италии, Лазурный берег, Спа и Дубровник…

- Увидеть Дубровник и умереть! - вспомнил кто-то из присутствующих.

- Будут говорить: увидеть Шиофок и умереть! - подхватил Кальман.

- От скуки, - добавил сухощавый делец с язвительным взором.

- Даже в сегодняшнем Шиофоке еще никто не умер от скуки, - отпарировал папа Кальман.

- А есть тут ночная жизнь? - с приметным акцентом спросил иностранный негоциант, привлеченный к созданию великого будущего Шиофока.

- Есть. Но у нее зубы болят, - серьезно ответил Кальман.

- Это Манечка, - пояснил другой член рождающегося акционерного общества - краснощекий жизнелюб. - Она помогает тетушке Жуже. У бедняжки вдруг прорезался зуб мудрости.

- Вот уж не к месту! - проворчал заезжий негоциант.

- Господа, господа! - захлопал в пухлые ладошки Кальман. - С Манечкой мы разберемся потом. Речь идет о будущем Шиофока. Наше великое преимущество - железная дорога. Кроме того, поселок лежит на берегу красивейшего озера Европы, а может, всей планеты, воды которого ласковы, как объятия…

- Манечки, - подсказал ехидный делец, - когда у нее не режутся зубы мудрости.

- Как объятия Вирсавии, царицы Савской, Клеопатры, - игнорируя пошляка, продолжал Кальман. - Здесь ранняя весна, долгое сухое лето, золотая осень. Сезон может длиться с мая по октябрь.

- В октябре холодно купаться!..

- Но не холодно прогуляться под золотыми платанами до казино и оставить на зеленом сукне несколько монет. Не холодно посидеть в ресторане за стаканом токайского и съесть добрую уху из местной рыбы. Здесь все сорта речной рыбы, все виды дичи, прекрасные прогулки, чудный климат. Будапешт в двух шагах, а кажется, что ты порвал с цивилизацией…

- Вот уж верно! - подхватил ехидный делец. - Прохожие мочатся у заборов.

- Мы начнем со строительства туалетов, - веско сказал Кальман. - Вокруг них возникнет прекрасный современный город с казино, бассейнами, ресторанами, кафе, концертным залом, летним театром, ипподромом, с пристанью, где будут пестреть паруса прогулочных и спортивных яхт, дымить трубы катеров. Но едва ли не самое привлекательное будущего курорта - естественные пляжи без конца и без края. Тысячи очаровательных женщин усеют берег, подставив солнцу жаждущие загара тела…

- Побойтесь бога, Кальман! - не выдержал румяный жизнелюб.

- Я еще ничего не сказал о маленьких гостеприимных домиках, где неумолчно поет цыганская скрипка, а посетители не зависят от состояния челюсти какой-то замарашки.

- Послушайте, мы же все женатые люди! Кроме Золтана, да и тот овдовел недавно.

- Никто вас не неволит. Сидите дома и вяжите чулок. Я все сказал, господа. Вот предварительные сметы. Их составляли люди, заслуживающие полного доверия. Банк отпускает необходимые кредиты. Я без страха и сомнений даю гарантийное письмо на весь свой счет, на все движимое и недвижимое имущество. Вот оно, - и Кальман протянул сидящему рядом с ним господину денежный документ.

Тот внимательно изучил документ и передал рядом сидящему. Бумага пошла по рукам, производя на всех сильное впечатление. Торговец зерном Кальман считался не только хорошим дельцом, но и весьма прижимистым, осмотрительным человеком, сумевшим сколотить одно из самых хороших состояний в Шиофоке. Взгляды, которыми обменивались присутствующие, свидетельствовали о том, что «прожектерство» Кальмана открылось в ином свете.

Кальман в самом деле был хорошим коммерсантом с раскидистым умом и тонким нюхом. Но было у него одно ненужное деловому человеку достоинство: на дне души, за роем цифр, расчетов и подсчетов таился поэт. Он все правильно высчитал про Шиофок, вскоре ставший модным курортом, прелестным озерным городком с парком и множеством увеселений, но ошибся в отношении себя самого: в то время как все окружающие обогатились на расцвете Шиофока, Кальман разорился и, почти буквально, пошел по миру. Его погубило тайное поэтическое безумие, порожденное безоглядной влюбленностью в Шиофок. Перед этим пали все расчеты и даже врожденная прижимистость. Но кто знает: не будь этого тайного «порока» у отца, глядишь, не прозвучала бы музыка сына, который по внешности, манерам, всем замашкам был куда большим дельцом, нежели отец; из безумств разорившегося коммерсанта возникли «Княгиня чардаша»*, «Марица» и бессмертное танго «Наездника-дьявола».

* У нас - «Сильва».

И вот лед тронулся, хотя и с меньшим шумом, чем на Балатоне: один за другим шиофокские коммерсанты писали на бумажках какие-то цифры и передавали Кальману, чье округлое, добродушное лицо расцветало от удовольствия. Наконец, стукнув кулаком по столу, он воскликнул:

- С такими деньгами мы превратим Шиофок в новую Ниццу!

- Да, Кальман - это голова из чистого золота! - подхватил дородный усач.

- Высшей пробы! - поддержал заезжий негоциант.

То был звездный час папы Кальмана…

- Надо отметить начало новой эры Шиофока! - прозвучало предложение.

И было принято с энтузиазмом.

Компания отправилась по тихим, пустынным улицам в единственное ночное заведение - бедный мужской рай, чей слабый свет не потухал рачительностью тетушки Жужи.

Хотя час был непоздний, в заведении находились всего два посетителя: дантист, возможно призванный в помощь «ночной жизни», и железнодорожный служащий, отупевший от гудящей тишины рельсов. Появление «большого света» оживило мертвое царство и дремлющую за стойкой бара увядшую рыжеватую блондинку, мадам Жужу. Зажглись огни, захлопали пробки шипучих вин, поспешно взбодрила перед зеркалом останки былой красоты хозяйка и кинулась занимать знатных гостей; и вот уже появились нераспечатанные колоды карт, освобождались столы для жарких баталий, извлекались из тайников: задних карманов брюк, из широких поясов, из набрюшников, даже из сапог - заначенные от жен плоские пачки денег. Запенилось вино в бокалах, зазвучали тосты за процветание жемчужины Европы - Шиофока, за здоровье Кальмана, и вот как из-под земли возник горбоносый, лезвиеликий цыган с неизменной скрипочкой, и звуки чардаша подняли патриотическое чувство до степени экстаза. Лишь иноземец, верный своей малой заботе, настаивал на появлении «ночной жизни».