Музыканты

- От всей души желаю вам удачи, - и что-то холодное, едкое, следовательское глянуло из голубых озерец слегка обабившегося отставника святого дела сыска. - Но имейте в виду, князь, моя дочь не декабристка и в Сибирь за вами не пойдет… Мы не пустим, - уточнил он жестко.

- Хорошо, - сказал Голицын. - Я еду в Тамбов. Через неделю буду назад. Надеюсь, все будет подготовлено к бракосочетанию. Вы дали слово, и я вам его не возвращал.

Бахметьев наклонил голову.

А ночью, нежась в супружеской постели, он сказал жене: «Ну, душечка, похоже, мы сбыли с рук этого громилу. Ему не выкрутиться. Надо подыскать Катеньке не столь бойкого жениха». «Или пусть идет в монастырь, как собиралась», - ответила нежная мать.

Раскаленный яростью, Голицын уже мчался в Тамбов. Он решил потребовать от губернатора примерного наказания для клеветников. Конечно, генерал-губернатор не волен над их головами, это дело архиепископа, но в ответственные минуты светская власть и духовная всегда выступают рука об руку. А здесь обнаружился гнойник, который необходимо вскрыть.

…Он был полон той грозной музыки, которую исполнят на тромбонах (любимый инструмент небожителей) ангелы господни в судный день, и, оглушенный этой музыкой возмездия и уничтожения, долго не понимал вразумляющих слов старого чиновника, служащего при канцелярии генерал-губернатора Корнилова, чтобы он не подавал жалобы ни правителю края, ни тем паче - архиерею.

- Дело ваше можно замять, - втолковывал ему чиновник, - если, конечно, пойти на небольшие расходы.

- Что замять?.. Какие расходы?.. - гремел Голицын. - Я сгною негодяя пономаря в темнице, а попишку сошлю в заштатный монастырь.

- Т-с!.. - прикладывал палец с желтым прокуренным ногтем к бескровным губам старый канцелярист в засаленном, покрытом перхотью мундирчике и все приоткрывал дверь: не подслушивает ли кто - разговор происходил в номере лучшей тамбовской гостиницы «Пивато», где всегда пахло клопами и морилкой, в отличие от других городских гостиниц, где клопов не обижали.

Чиновник явился к Голицыну незваный, с облезлым бюваром под мышкой, в котором находилась жалоба Голицына, переданная им накануне в канцелярию для вручения его превосходительству. Написанная весьма высокопарным слогом, жалоба дышала гражданским негодованием и оскорбленной честью. Юрка гордился своим посланием - он проверил по словарю правописание каждого слова. И вот этот сивенький старичок, этот мозгляк принес его прошение назад, да еще уверяет, что за взятку «дело» может быть улажено. Голицын и сам не понимал, почему не раздавил его, как только он появился, да ведь не раздавил, лишь обрушил на лысеющую сивую голову поток громких фраз и даром перетрудил голосовые связки. Но особенно раздражали его маневры с дверью.

- Что вы там все смотрите? - спросил он с яростью.

- Не подслушивает ли кто, ваше сиятельство, - пояснил сивенький старичок. - Такое дельце надо тихесенько провернуть.

Голицын хотел вспылить, но вместо этого вдруг спросил, понизив голос:

- О каком «дельце» вы все толкуете?

- Святотатство, ваше сиятельство, самое худое, что только может быть: не спасут ни знатность, ни богатство, ни даже связи. Решает все патриарший суд, а к нему не подступишься. В очень опасную историю вы попасть изволили, слава те господи, что я жалобу вашу успел изъять, - и он истово перекрестился.

- Ладно, - сказал Голицын высокомерно, но с легким холодком в животе. - Говори, как мне упечь пономаря?

- Куда упечь? - с чуть приметной улыбкой спросил сивенький старичок.

- В отдаленный монастырь! - отрубил Голицын.

- Ваше сиятельство, дельце сие весьма и весьма прискорбное… Исключительной тонкости требует. Я вам так скажу: есть у меня куманек, персона не знатная и не чиновная, но он может такое, что даже архиерею с губернатором не по силам.

- Ладно, давай своего куманька, - небрежно бросил Голицын.

- Ваше сиятельство, - сказал старичок, приложив руки к груди, - есть у меня дрожки, вот бы к ним сивенькую или пегенькую кобылку! А хомут, сбруя, потник - это все есть, не извольте беспокоиться!

- О чем еще я не должен беспокоиться? - взревел Голицын.

- О сбруе, хомуте, потнике, седелке, - как-то очень спокойно ответил сивенький старичок, и Голицын понял, что за тихой наглостью - сознание своей силы.

- Ладно, - с княжеской небрежностью, которая не могла обмануть и менее ушлого человека, чем засаленный чиновничек, решил Голицын, - будет тебе кобылка сивенькая, как ты сам.

- Премного благодарен! - захихикал старичок.

Вечером он привел куманька, предлинного мужа с крошечной головкой набок. При виде этой жалкой личности Голицын заколебался было, но, ухватив взгляд косых, мутных и холодных глаз, мгновенно преисполнился доверия: такой и невинного в каторгу упечет, и убийцу из петли вынет, и любое неправедное дело обделает с отменной легкостью и спокойствием. Это был гений, но не заносившийся высоко: за все хлопоты он брал восемь золотых, еще два выпросил себе сивенький старичок «на овес».

Голицын тут же дал распоряжение приказчику уплатить деньги, а равно отвести на двор старичку сивенькую кобылку.

Вечером Юрка отличился в мазурке - на танцевальном вечере в дворянском клубе - с очаровательной Р-вой, после ужина проиграл ее мужу семьсот рублей в карты и под утро выехал в Харьков весьма довольный собой.

Вскоре он узнал, что пономарь сослан на два месяца в монастырь на покаяние и на тучное монастырское брашно с кваском особого приготовления, отчего у братии соловели глаза и краснели носы. Конечно, осквернитель храма отделался сущими пустяками, но Юрке уже осточертела вся эта чепуха.

Важно было другое: теперь он явится к Бахметьевым с гордо поднятой головой, сообщить, что дело не только улажено, но виновный понес наказание, и нет никаких причин откладывать свадьбу. Бахметьев был немало удивлен тем, как сумел вывернуться его будущий зять из обстоятельств крайне щекотливых, да еще наказать обиженного, и впервые в голубых, как жандармский мундир, глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.

За год до совершеннолетия князь Юрка Голицын повел невесту к аналою в Харьковском соборе под пение «Гряди, голубица». Брачная церемония удалась на славу, не омрачило ее и то, что жених показал увесистый кулак сфальшивившему певчему.