Музыканты

- Это перед сном, вместо сказки. Господин Кальман, а почему вы не вернулись в Венгрию?

- Спросите Верушку, Ирмгард. Она вам скажет: потому что фашисты убили моих сестер Илонку и Милекен. Как будто весь народ отвечает за преступления кучки выродков!.. В Венгрии мало танцевали после войны.

- Вы хотели жить в Париже?

- Нет. Если не дома, то хотя бы в Швейцарии. Я всегда любил тихий Цюрих, и меня там любили. Но это слишком мелко для Верушки. Она сознает свое назначение в обществе и не желает манкировать высокими обязанностями. Мне создали Цюрих на дому. Тишина, полная изоляция, за окном деревья, на столе эдельвейсы.

Дверь распахнулась, и влетела запыхавшаяся Верушка.

- Ну, как вы тут, мои дорогие?

- Ты уже вернулась? - со сложной интонацией спросил Кальман.

- Только принять душ и переодеться. Там было ужасно душно. Хорошо вам прохлаждаться, а у меня еще благотворительный базар.

- С танцами? - невинно спросил Кальман.

- Не знаю. Может быть, немного потопчемся потом, для разрядки. Ты хорошо себя вел?

- Как самый послушный мальчик, - подделываясь под Верушкин тон, ответила сиделка.

- Ей-богу, вам позавидуешь! Идиллия, да и только.

- А ты оставайся с нами, - лукаво предложил Кальман. Верушка притуманилась.

- Каждый должен нести свой крест, Имре. Общество не прощает дезертирства. Я должна быть на посту.

- Не щадишь ты себя, Верушка!.. А знаешь, я закончил оперетту «Леди из Аризоны».

- Ого! - голос обрел неподдельную серьезность. - Ну, Имрушка, ты молодец! Так бы взяла и поцеловала… Теперь у твоей женушки прибавится хлопот. Реклама, пресса, интервью. Но я этого не боюсь.

- Спасибо, родная. Ты - стойкий оловянный солдатик.

- Не сомневайся… - Она чмокнула Кальмана в макушку и устремилась к дверям. Здесь, что-то вспомнив, она повернулась и спросила кокетливо: - Надеюсь, главная героиня - как всегда, я?

- А как же иначе? - бодро ответил Кальман.

Верушка послала ему воздушный поцелуй и скрылась.

- А кто у вас главная героиня? - поинтересовалась Ирмгард.

- Лошадь, - прозвучал спокойный ответ.

Смущенно кашлянув, Ирмгард сказала:

- Господин Кальман, я знаю вас уже несколько лет, но кажется - всю жизнь. Вы всегда посмеиваетесь, даже когда вам плохо. Скажите, а вы знаете, что такое слезы? - и, выпалив это единым духом, она залилась краской, проникшей и за вырез белого халата.

- Боже мой, Ирмгард! - засмеялся Кальман. - В детстве я был отвратительным плаксой. Ревел по каждому поводу. В школе меня часто обижали - за маленький рост, наивность, полное отсутствие спортивности, но я научился пускать в ход кулаки и перестал плакать. Да, да, можете себе представить?.. Паула растопила мое бедное сердце, я опять начал сочиться, как незавернутый кран. Но Верушка его завернула, до отказа. Я стал непробиваемым. Впрочем, вру. Я заплакал, когда узнал, что в освобожденном Будапеште, в первом открывшемся кинотеатре показывали мою «Княгиню чардаша». И знаете, кто ее снял? Русские. Во время войны, такой войны, они поставили на Урале фильм по моей оперетте. Я так жалел, что мне не удалось увидеть… Знаете, я каким-то таинственным образом связан с Россией, где никогда не бывал. В блокадном Ленинграде тоже поставили «Сильву» - так они называли «Княгиню чардаша». Певучая венгерская крестьяночка подымала настроение голодным людям. Русские даже выпустили листовку, мне ее прислали. - Кальман с усилием приподнялся, достал бювар из тумбочки и вынул тонкий голубой квадратик бумаги.

Он протянул его Ирмгард, но листовка выскользнула из его пальцев и, покачиваясь в воздухе, словно в ночном небе войны, медленно опустилась на пол. Сиделка проводила взглядом коротенький полет и лишь тогда подняла листовку.

Она увидела красивый театр с колоннами, афиши на стене, темные фигуры людей, голые рослые деревья.

- Какой чудесный театр!.. И сколько людей!.. Надо же!.. А кто ее вам прислал?

Кальман не ответил.

- Уснул, - нежно сказала Ирмгард и поправила подушку. - Даже про акции забыл.

Кальман спал. И снова, после многих, многих лет, ему снился тот самый сон о Балатоне, который в детстве был явью, проникающей в сновидение: со страшным, оглушительным грохотом рвется ледяной покров. И как всегда, бессознательно провидя некий перелом жизни: то ли радостный, то ли горестный, - он стонал, метался, вскрикивал.

Устроившаяся рядом в кресле с откидной спинкой Ирмгард поднялась, стала успокаивать больного. Он продолжал метаться и стонать. Она прилегла рядом, прижала его голову к груди.

- А?.. Что?.. - он открыл глаза. - Это вы, Ирмгард?

- Вам неприятно?

- Что вы! После иллюзии выпивки, курения и насыщения мне не хватало лишь иллюзии близости. Не обижайтесь, Ирмгард, это шутка. Мне приснился старый, страшный и любимый сон. Да, так бывает: страшный и любимый.

- Спите, спите… Ничего не бойтесь. Я с вами…