Философский камень

Однако люди не расходились, их, наоборот, стало больше. Кроме того, большая часть из них были юношами и девушками, не старше двадцати лет, а многие и вовсе младше. И так выскакивать на дорогу! С ума сойти можно.

— Господин, пожертвуйте пожалуйста, на нужды фронта! — к окну подбежал мальчишка, которому пришлось встать на носочки, чтобы достать до окна автомобиля. — Копейка — патрон, рубль — шашка!

— Ох ты ж… а вы эти значит… я вас не признал что-то… — пробурчал шофёр, после чего достал монетницу. — Держи.

— Спасибо!

— Проехать дайте, мы спешим.

Однако толпа не разошлась, а к моей двери подошла уже юноша лет шестнадцати, начав настойчиво стучать по окну.

— Да? — спросил я, опустив окно.

— Нужды фронта, — мрачно произнёс юноша. — Солдаты умирают, снарядов не хватает, ещё и северный фронт открылся. Машину свою в армию не передали, так хоть рублём помогите.

— Ага, секундочку… — я с трудом нашёл в кармане одну купюру в десять рублей, после чего передал юноши, который с кислым взглядом принял деньги.

Да, шофёр дал меньше, но у него и зарплата куда более скромная. Я же был принят за хозяина автомобиля стоимостью в тысячи рублей, а тут протянул какую-то десятку… смешно просто. Но у меня больше ничего не было на данный момент.

— Ваш купон, — произнёс юноша, ставя подпись и печать, после чего протянул мне бумажку.

Затем толпа разошлась, пропуская наш автомобиль. Я же посмотрел на этот купон. На нём я увидел собственный герб, а также символ «Долга и право». На нём красовалась цифра десять, а обменять его можно будет в любом месте, что существует под эгидой «Долга и права», получив эту же скидку в десять рублей. Но только после конца войны.

— Приехали, господин Лебедев. Хорошего вам дня.

— И вам.

Я вышел наружу и отправился на завод. Моего прихода никто не заметил, более того меня вахтёрша даже внутрь не впустила. Затем она позвала охрану, охрана тоже была новой, меня не узнали. К тому же и рука у меня на месте, а если кто-то ещё смутно помнила господина Лебедева, то уж точно, как однорукого.

Впрочем, и прогнать меня никто не мог, ведь я был одет как аристократ, плюс дворянские повадки и магическая аура. Так что вскоре ко мне вышел секретарь, а им уже оказался Бородач.

— Иван Терентьевич, дворянин тут пришёл, хочет дела с господином Карповым обсудить, — на ходу поясняла вахтёрша, сбегавшая за Бородачом. — Но он не записан, а там же совещание сейчас.

— Здравствуйте, господин Карпов сейчас вас принять не может, он очень занят. Можете обсудить детали вашего визита со мной, тут через дорогу как раз кабак есть, давайте там посидим, обсудим, а после уже Виктор Карпов вас лично примет. Как вам… — Бородач вдруг осёкся на полу слове, после чего наконец-то меня узнал. — Господин Лебедев⁈

— Ну наконец-то, а то я уже думал, что прошлый год мне приснился.

— А рука… и сами вы… где полгода были? Эй, сбегай к господину Карпову, скажи пусть совещание переносит.

— Ой, да ладно, я подожду. Пошли в кабак, выпьем как раз, заодно расскажешь, как у вас тут дела идут.

У вахтёрши отвисла челюсть, охранник побелел, но, а я уже покинул свой завод и пошёл в кабак. К слову, кабатчик меня сразу узнал, он видимо моё лицо после нашей первой встречи хорошо запомнил. Ещё бы.

— Господин Лебедев! — тут же прокричал кабатчик на всё своё заведение. — Рад вас снова видеть! В честь вашего прихода всем по бесплатной рюмке Шустова за счёт заведения!

Все сразу же обрадовались, а через секунду столик с гвардейцами уже делал тост в мою честь. Да, помимо работников здесь пили даже гвардейцы. Конечно то «Медведя» на Конюшенной или до «Кюбы» на Морской этому кабаку далеко, однако всё порой сюда заходил и гвардейцы, ведь это заведение самого Лебедева, которого в армии знали чуть ли не все.

И оставляли здесь гвардейцы огромные суммы, попутно оттачивая французский и решая, стоит лишь их брату-офицеру выходит замуж за ту невесту. Это может показаться странным, однако полк играл в жизни каждого гвардейца очень огромную роль, а многие моменты регламентировались целыми сводами неписанных законов. Например, меньше бутылки заказывать нельзя, как и пить с простой солдатнёй.

— Ну, Иван Терентьев, рассказывайте! — заявил я, пока кабатчик лично разливал нам красноголовку от Шустова.

— Ох, значит дело мы ваше продолжили…

— Про себя сначала расскажи. Смотрю, дела у тебя в гору пошли.

— О, это да. Как вспомню прошлый год… ух, за светлое будущее.

— За светлое будущее, — согласился я и поднял рюмку.

— Спасибо вам, вы меня из такой задницы вытащили…

— Ты сам себя вытащил, я лишь дал возможность. Вспомни, многие другие бомжи на бухло всё тратили. А ты всегда в долю вкладывался, под проценты, копил, пить бросил в конце концов! Это твоя заслуга. И фамилию уже взял небось?

— Да, Государь реформы провёл, теперь у каждого мужика фамилия своя, свой род так сказать. Дворяне возмущались, но в конечном итоге Соколовы активно поддержали все реформы и уже как-то… нормой потихоньку становится. Иван Терентьевич Бородовой. Как вам?

— Вполне себе.

— Военную аристократию тоже с одной стороны усилили, а с другой упразднили. Государь вознамеривался стереть грань между простым солдатом и гвардейцем. Это сначала последним не понравилось, однако никто не говорил же, что простых солдат начнут офицерами поголовно делать. Просто сформировали комиссии отдельные, чтобы и офицеры не по рождению, а по становлению могли стать полноценной частью гвардейского общества, несмотря на отсутствие громкой фамилии. Сам Николай, да славится его имя в веках, уже несколько раз посещал солдатские полки и лично общался с простыми солдатами, дабы и другие гвардейцы не считали это чем-то зазорным.

— Ого, значит Государю понравилось быть рядом с народом.

— Да, вполне. И народу тоже понравилось. Тем более сейчас… — Бородач махнул рукой. — Вон, турки блокаду сделали, французы потерпели поражение, немцы наступают, австрийцы не дремлют, шведы новый фронт открыли… Одни мы остались, можно сказать. Да и, как говорил покойный Александр Третий, у России только два верных союзника. Это её армия и флот. На себя нам можно только надеется. Если мы не объединимся, то просто сгинем. Вот и всё. Все это уже понимают. Даже революционеры. Риторика красных и вовсе сдохла. Реформы проводится, всё идёт к улучшению, а квартиры пораженцев всё чаще горят. Только вот всё равно тяжко. А станет ещё тяжелее, если нашу связь с Владычицей Морей накроют шведы.

Так мы и сидели, обсуждали, а затем к нам явился и Виктор Карпов, усевшись за наш столик. Тут же он поставил чемоданчик на стол и произнёс.

— Саш, все документы здесь. Мы выросли вширь и вглубь, твои предприятия тоже расцвели, возвращаю, так сказать, бразды правления, — произнёс Витя и протянул мне ручку, а также печать. — Ещё твоя доля в нашем общем бизнесе сильно выросла, нужно будет отдельно её на тебя переоформить в банке, а то там… сам знаешь, нюансы некоторые, в общем, часть твоих денег на моём имени пока что, чтобы легче было дела вести. Можем поехать в банк прямо сейчас, как разберёшься с частью документом.

— Я знал, что на тебя можно рассчитывать, — с улыбкой произнёс я, но ручку не принял. — Однако боюсь у меня другие планы. Надолго в Петрограде я не останусь. Бородачу я передам свой бизнес, а все деньги вложу в «Долг и право», чтобы оно быстрее развивалось, как и отдельные дела. Представителем «Долга и право» будешь ты. Тем более у тебя вполне неплохо всё получается.

— Но… а ты чем займёшься? — Виктор задал вопрос, но тут же ухмыльнулся, ведь здесь было и так всё очевидно.

Глава 4

— Приехали, здесь живёт мой наставник, — произнёс Пётр Алексеевич и автомобиль остановился.

Пришло прилично так отъехать от Петрограда. Само же имение оказалось довольно скромным, особенно учитывая тот факт, что имя хозяина этих владений в мире известно даже лучше, чем имена многих императоров.