Страница 8 из 12
При свете луны Черныш увидел палатки, разбитые на открытой поляне у высокого дерева, почуял коз и овец, которые сонно шевелились в небольшом загоне — то вставали, то снова ложились.
Черныш стал тихонько подвывать, а сам приготовился к бегству, если собаки вдруг кинутся на него, но ни одна собака не отозвалась. Не обращая внимания на коз — они начали испуганно метаться в загоне, — Черныш прокрался к палаткам. Возле палаток, под навесом, в беспорядке были навалены вещи, шакаленок обнюхивал их одну за другой. Его не заинтересовали ни опрокинутый котел, ни лопата или резиновые сапоги. Сапоги вообще издавали такой тошнотворный запах, что шакал чихнул от отвращения. Как всегда, запахи сами вели Черныша. Вот он задержался у дерева: с ветки, совсем невысоко от земли, в мешке свешивалось жареное мясо. Тут уж никто не обманул бы шакаленка!
Такой же сладкий аромат был у той удивительной курицы, которую ему удалось стянуть когда-то прямо из человеческого жилья. Он ее так и не попробовал, лишь во рту остался дразнящий вкус и запах. И этот особый запах как бы подсказывал Чернышу, что мясо не будет сопротивляться, бить его рогами и копытами, царапать острыми когтями.
Шакаленок потянул веревку, которой мясо было привязано к дереву, но крепкая веревка не поддавалась. Черныш потянул сильнее. Неожиданно от мяса оторвался большой кусок и упал Чернышу прямо в глотку. После этого Черныш долго прыгал под деревом, теребил мясо, и от мяса отрывался кусок за куском. Еще совсем недавно шакаленку казалось, что он сыт, а теперь он даже кусок веревки отгрыз и съел, таким вкусным показалось ему жареное мясо.
Наелся Черныш до отвала. Бросил благодарный взгляд на палатки, откуда доносился богатырский храп, и пошел обратно в лес. Брюхо у Черныша раздулось, как арбуз, он лениво тащил его, ступая медленно, будто на спине у него лежала стопудовая тяжесть. Упаси боже, если в такую минуту появится враг и начнет преследовать. Туго придется шакаленку: отяжелевший от сытости, он не сумеет ни бороться, ни убежать.
Впрочем, Чернышу начало казаться, что в этих новых местах у него нет врагов. Он брел пошатываясь, переполненный самыми счастливыми ощущениями: люди не обманули его смутных ожиданий, они устроили свое жилье возле дерева, на котором растут удивительно сочные и вкусные плоды, похожие и не похожие на мясо. Черныш чувствовал себя значительнее всех своих сородичей: те, несчастные, дрались из-за ягод тутовника и понятия не имели о плодах, похожих на мясо.
С трудом удалось Чернышу отыскать наконец в незнакомом лесу подходящее логово. Раскисший от множества впечатлений, он забрался под ветви джиды и уснул. Лишь поздно ночью выбрался он наружу. Живот у него все еще был круглым, как арбуз, и мучительно хотелось пить. Надо сказать, Черныш спал целые сутки. Он несколько раз просыпался от жажды, но средь бела дня выйти на поиски воды не решился.
Но едва на землю спустились сумерки, шакаленок бросился искать озеро; просыпаясь, он ловил носом влажное дыхание воды.
Шакаленок забыл об осторожности, вырвался на берег озера, спугнул шумную стаю уток и сам, испугавшись гама и хлопанья крыльев, шмыгнул обратно в прибрежные кусты.
Лишь спустя некоторое время он понял, что испугался птиц, которые сами всего боятся, и спустился к воде степенно, не спеша, как и подобает хищнику.
Пил он долго. Поднимал голову, как бы прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, и снова пил. Потом развалился на мягком прохладном песке. Луна, так сердившая его, на этот раз не таращилась с неба, влажный ветерок от озера тихо ласкал разомлевшего зверя. А вокруг простирался спокойный непроглядный лес. Умей Черныш говорить, наверно, он сказал бы, что вполне счастлив и желает только одного: пусть все останется, как есть. Чтобы на деревьях росли диковинные жареные плоды, чтобы люди беспрерывно храпели и не мешали рвать эти вкусные плоды, а вода в озере чтобы оставалась такой же сладкой и чистой.
Черныш лежал до тех пор, пока ему вновь не захотелось пить. Он важно спустился к реке и напился. Ему вдруг пришла охота ни с того ни с сего побегать по берегу, порезвиться вроде суслика. Но сытые шакалы, как и объевшиеся люди, становятся ленивы. Черныш не стал бегать, а преспокойно разлегся на песке.
На небе появилась луна. Выплыла торопливо, неожиданно — похоже, спешила высмотреть, что произошло на земле без нее и отчего так беззаботно валяется на берегу озера бродяга шакал.
Черныш поджал хвост и побежал прятаться в свое логово.
Прошел еще один день, то ли во сне, то ли наяву. А с наступлением темноты Черныш вскочил на ноги.
Он нигде не задерживался, не обращал внимания на играющих сусликов — он бежал туда, где обосновались люди. Он спешил, потому что был голоден и еще оттого, что до сих пор ощущал вкус удивительного плода. Знал бы он, сколько труда потратили люди, пока этот «плод» приготовили!
Подкрадываясь к палаткам, Черныш издали заметил между стволами отблески костра. Об огне он знал давным-давно, костры ему не однажды доводилось видеть в селе, возле которого он жил с матерью-шакалихой. Он не боялся огня, но сейчас остановился и не мог больше сделать ни шагу — ведь он был совсем один! Это когда шакалов много, они способны разгуливать за спиной у людей, которые беседуют вокруг костра.
Черныш решил дождаться, когда костер погаснет и люди уйдут в свои палатки спать. Он улегся под кустами тальника и терпеливо следил за людьми — они готовили на костре ужин, громко разговаривали и смеялись, а Черныш все смотрел, стараясь не упустить ни одного движения.
Из палатки вышел человек с черными, как казан, и блестящими, как лакированные туфли, усами. Шакаленок удивленно навострил уши. Вот уж кого он не ожидал тут увидеть!
Мурад достал из кармана куртки бутылку, нацедил в пиалу темной жидкости. Шакаленок, конечно, принял вино, которое наливал Мурад, за воду, но удивился, отчего вода такая темная, с красноватым отливом, и почему ее держат в непонятной посудине, а не набирают из озера или арыка.
Мурад осушил пиалу и вдруг хриплым голосом затянул песню. Он оборвал ее неожиданно — просто забыл конец, он вообще у одних песен не помнил начала, у других конца, — но шакаленок принял песню за сигнал, которым люди сзывают друг друга. Стал настороженно прислушиваться, не звучат ли в ответ из леса голоса других людей, откликнувшихся на призыв Мурада. Но голосов не было, а Мурад затянул новую песню и снова оборвал ее так же внезапно. Похоже было, что он устал петь, да и Барабаш поглядывал на него холодно и сердито. Мурад вздохнул, отставил в сторону и пиалу и бутылку.
Вслед за своими товарищами Мурад ушел в палатку. Шакаленок был очень голоден, но опасался, что Мурад появится снова. Пришлось ждать, пока все вокруг не утихло. Пришлось ждать и после этого: не зазвучат ли опять людские голоса? Но, как мы уже знаем, Черныш был терпелив.
Затянувшаяся тишина ободрила Черныша. Он бесшумно поднялся с места и отправился на поиски такой же вкусной еды, какую нашел тут накануне. Не успел он подойти к дереву, как козы в загончике тревожно заблеяли, но шакаленок, не обращая на них внимания, продолжал свои поиски. Он тщательно обнюхал дерево, обследовал землю вокруг погасшего костра, где совсем недавно беседовали, пели и веселились люди, — ничего, кроме пустых банок из-под рыбных консервов. Черныш с аппетитом вылизал банки, но остался таким же голодным, каким пришел.
Обнюхал он и бутылку. Незнакомый сладкий запах вызвал у него удивление. Мурад забыл закрыть бутылку, и шакаленок попробовал дотянуться языком до странной жидкости. Бутылка опрокинулась, и на земле натекла большая вонючая лужа. Запах не слишком понравился Чернышу, но в нем было что-то новое, неизведанное, а Черныш — мы уже говорили — отличался любопытством. И, надо признаться, большой вороватостью. Он был похож на проказливого мальчишку, которому груши или яблоки из чужого сада кажутся вкуснее собственных. Поэтому не будем удивляться, что Черныш глотнул разок, поморщился, чихнул, но все же вылакал всю лужу. Мало того, он даже облизал бутылку, и ослепительной молнией блеснуло в его мозгу воспоминание: багровое солнце и густая, кроваво-красная Большая Вода. Может быть, вот эта самая жидкость и есть кровь солнца, которую оно отдает облакам, земле, воде?