Исповедь демонолога

Глава 1

Когда тебе восемнадцать, мир кажется ярким, а жизнь — вечной.

Особенно если ты красив, а еще умен настолько, что собираешься поступать в лучший колледж страны. Ты мечтаешь вырваться из родного города, думаешь поселиться в столице, завести влиятельных друзей, — может, даже из числа аристократов. У тебя есть шанс на будущее, уважение и благополучие.

Повсюду возможности — только руку протяни.

Со мной так и было. Тогда я еще жил на Острове — в маленьком королевстве, не слишком богатом и от чудес материка — Большой Земли, как мы его называем, — отделенного морем. Мой мир ограничивался лишь этим Островом, ведь с Большой Землей мы тогда не торговали, у нас вообще никакого сообщения с ней не было, если не считать пиратов, время от времени опустошавших наши берега. Говорят, до Потопа наше королевство было могущественным и полным чудес — люди даже по небу летали! Никакой магии, в нее у нас до сих пор не верят, все дело в науке — до Потопа она достигла небывалых высот. Но то было давно, о тех временах рассказывают только книги. Что-то нам удалось сохранить, что-то пришлось изобретать заново. До полетов нам далеко и теперь, вершина нашей науки сейчас — паровой двигатель.

Простолюдин из провинции, я в восемнадцать сумел получить стипендию на учебу в лучшем столичном колледже и готовился стать инженером. Я был счастлив, и будущее виделось мне в ярком свете.

Но перед самым моим отъездом на учебу в угольной шахте, где работал в это время мой отец, произошел страшный обвал, и отец погиб вместе со всей бригадой. Все мои надежды рухнули. Скопленных денег едва-едва хватило на похороны, а на аренду жилья и налоги — уже нет. А ведь наша семья не бездельничала: мать шила на заказ, мы с Тиной работали на фабрике. Но без зарплаты отца наших денег хватало только на еду.

Вдобавок Тину совсем замучили приступы кашля. Болела она уже давно, но горе совсем ее подкосило. Я все понял, когда увидел на ее платке кровь.

Лекарства от чахотки на нашем Острове до́роги. Врач в городской больнице, осмотрев сестру, сказал, что Тине осталось полгода или в лучшем случае год. Конечно, если она пройдет курс лечения в столице, то, быть может…

На Острове, когда тебе восемнадцать, ты красив и тебе срочно нужны большие деньги, единственный способ быстро и законно получить их — стать спутником богатой скучающей аристократки.

Пристойно это только на словах. У нас равные права у мужчин и женщин. Звучит это красиво, но на деле означает, что моя сестра, вместо того чтобы поступить в художественную школу, вынуждена была устроиться на фабрику в тринадцать — вместе со мной. Уверен, заразилась она именно там.

Но это у бедняков. У аристократов иначе: богатая леди имеет свой доход, поэтому, если ей наскучил муж, а развод по каким-либо причинам нежелателен, она может купить себе какого пожелает юношу из бедных, который заменит ей супруга… в некотором роде.

Спрос на красивые лица в столице велик, я даже не представлял насколько, пока не попал сюда. Однако и здесь меня ждал успех. Полученного вознаграждения хватило на лекарства для сестры и пенсию для матери.

Больше я их не видел.

Быть спутником — это быть для своей госпожи всегда улыбчивым, обходительным, вежливым и исполнять любой ее каприз. На Острове рабство незаконно, если только ты не продаешь себя сам. А именно это я и сделал.

Теперь мир не казался мне ярким, а жизнь тянулась мучительно. Спутник работает до двадцати пяти, редко — до тридцати лет. Пока молодость не увянет, а красота не загрубеет. Потом у него лишь одна дорога — в бордель, где он протянет в лучшем случае год, а потом умрет от той же чахотки.

Спутник — это когда на тебя смотрят с презрением даже слуги. Когда вынужден делать вещи, которые стыдно даже представить. Когда ненавидишь все вокруг, а больше всего — себя.

Я не знал, вылечилась ли сестра, стала ли она художницей, как они живут с матерью. Предполагалось, что я забуду свою прошлую жизнь и не буду думать ни о чем, кроме работы. Впрочем, спутнику вообще думать не следует. Ему нужно быть красивым и улыбаться.

К двадцати годам я научился очаровывать одним лишь взглядом… И чувствовал себя гнилым внутри, как будто я умер вместе с отцом и разлагаюсь, только снаружи этого не видно.

Я думал, так будет всегда, и не представлял, что что-то может измениться.

Я ошибался.

В середине зимы король тяжело заболел. Он был далеко не молод, хворал и раньше, но в этот раз легкая простуда превратилась в лихорадку, и ему не помогали ни врачи, ни дорогие лекарства.

Королевский двор приготовился к трауру.

А потом появилась она. Рассказывали, она пришла из ниоткуда и вылечила короля одним прикосновением.

А еще при дворе говорят, что призрак пропавшей королевской сестры в полночь требует камеристку, так стоит ли верить подобным слухам?

Однако, выздоровев, король назвал ее своей племянницей — то есть дочерью той самой пропавшей сестры. И даровал титул принцессы.

Принцесса Шериада.

Тогда я впервые о ней услышал. Сейчас, спустя столько лет, смешно вспоминать, но в тот момент я не придал ее появлению значения. Каких только слухов о ней ни ходило! Якобы она новая фаворитка, которой удалось взлететь выше, чем другим королевским пассиям. Или шпионка с Большой Земли, шаманка, целительница. Очарует короля — и нас всех ждет набег варваров из-за моря.

Никто не знал даже, как она выглядит.

Естественно, в высшем обществе только и разговоров было, что о ней.

— Откуда она взялась? — спросила как-то во время завтрака леди Лавиния, моя госпожа на тот момент.

Ее муж, граф Эштон, лишь хмыкнул в ответ, не отвлекаясь от газеты. Новоявленной принцессе посвятили целый разворот; о ней каждый день появлялось множество разных сплетен и домыслов.

Я подлил леди кофе, и она поймала мою руку и погладила. Не будь рядом мужа, дело бы этим не кончилось. Хотя… По утрам Лавиния не живее сонной мухи.

Но тогда муж был с нами, и он, конечно же, сделал вид, что ничего не заметил. У него самого имелась любовница — правда, из среднего класса, — и граф ездил к ней чуть ли не каждый вечер. Леди тоже закрывала на это глаза.

Свободные нравы высшего общества.

— И все-таки? — Лавиния поджала губы, отпустив мою руку.

Граф проворчал что-то неопределенное. Его больше волновали сводки фондовой биржи, а не очередная придворная сплетня.